Наше фирменное заклинание

      Сегодня наблюдать за Ллойдом была очередь Теодора, и Гермиона погрузилась в составление заметок и прочие мелкие дела, такие, как разбор почты отдела. Первая половина дня за работой пролетела незаметно. И наконец настало послеобеденное время, которое она решила посвятить чтению одного старого документа, полученного ею сегодня утром в министерском архиве. После субботнего разговора с Джоном Долишем она не могла выбросить из головы проблемы Арнольда Писгуда. И после этого каждый день, встречаясь с ним утром на работе и слушая его очередные обвинительные речи о том, как плохо они справляются с обязанностями, она уже не могла не смотреть на него иначе. Она видела перед собой уже не отвратительного самодовольного выскочку, вставшего на пути уважаемого ею руководителя, а отчаявшегося человека, не нашедшего справедливости, и потому преисполненного боли и ненависти, что она вполне могла понять, так как сама не раз испытывала эти чувства. Правда, Гермиона не позволяла себе вымещать их на других, но отдавала себе отчет, что каждый человек уникален и по-своему переносит жизненные трудности. Однако, как бы там ни было, Писгуд все еще стоял на пути Долиша и все еще был тем, кто наступил на горло мечте Нотта стать стирателем памяти. Поэтому, проснувшись сегодня утром, она решила во что бы то ни стало выяснить, что же именно произошло в ту ночь на финале чемпионата мира по квиддичу. Ей нужно было самой получить и оценить всю информацию, чтобы сделать выводы и решить, как быть дальше.       Под храп сытого Ламберта, сладко задремавшего на куче мягких, исписанных им же листов, работалось куда приятнее и эффективнее, чем под его привычную болтовню. Раскрутив пыльный пергамент, датированный девяносто четвертым годом, она осторожно разложила его на столе, вчитываясь в строки, написанные чьим-то каллиграфическим почерком. Это был длинный отчет, где описывалось все произошедшее. Гермиона хорошо помнила те ужасные события, когда ей вместе с Гарри и семьей Уизли пришлось спасаться из своих палаток среди ночи. Пожар в палаточном лагере, крики и плач испуганных школьников. Издевательство Упивающихся смертью над маггловской семьей с маленькими детьми. Темная метка на небе...       В документе были и имена пострадавших магглов — мистер и миссис Робертс, супруги. В тот день обвинили бедняжку Винки, хотя мистер Уизли сразу сказал, что только Упивающиеся знают заклинание, с помощью которого можно создать их эмблему. Очередная халатность отдела обеспечения магического правопорядка. И то, что произошло с Писгудом, из того же ряда. Поиск справедливости для ложно обвиненных — это то самое, что толкнуло Гермиону на перевод в этот отдел. Строчки мелькали перед глазами одна за другой. Подшивка документов по этому делу была просто огромной. Все это читать было довольно тяжело, но девушка продолжала. Вскоре она дошла до той части, которая касалась работы Арнольда Писгуда. Отчеты о его допросах говорили, что он отрицал свою вину, обещал найти виновного в причинении вреда здоровью Робертсов, провести внутреннее расследование. Но потом в записях, датированных более поздним периодом времени, было зафиксировано, что Писгуд внезапно отказался от попыток провести полный анализ всей работы своего подразделения, объявил, что сам понесет ответственность, и ушел в отпуск по личным причинам. Если вспомнить рассказ Долиша, можно было сделать вывод, что именно тогда его ребенок серьезно заболел. Но почему он не назначил кого-то другого ответственным за разбор произошедшего? Почему прикрыл внутреннее следствие? Что-то здесь было нечисто. Ясная картинка в голове Гермионы не складывалась. Хотя, если рассуждать здраво, в тот день Робертсу столько раз стирали память все, кому не лень, что причинить ему вред мог кто угодно. Некоторые волшебники аппарировали прямо перед сторожем, говорили при нем о квиддиче, нарушая правила безопасности, а потом одним взмахом палочки «устраняли проблему». Она сама видела, как подобное позволил себе Людо Бэгмэн, после чего Артур Уизли очень аккуратно охарактеризовал это как «манкирование мерами предосторожности», но было видно, что на язык просятся совсем другие слова. Однако вину взвалили на сотрудников подразделения стирания памяти и целиком и лично на Писгуда. Но почему он взял все на себя, если был невиновен? Или как раз был, и совесть заставила его принять и признать свою ошибку?       Дверь позади Гермионы скрипнула, и на пороге появился Теодор Нотт. Девушка так увлеклась чтением, что даже вздрогнула от испуга. А Ламберт Холидей внезапно выпрямился:       — Доклад будет готов к понедельнику! — вскрикнул он, видимо, еще не до конца проснувшись, и попытался пятерней пригладить взлохмаченные волосы.       — Что-то случилось? — удивленно спросила она, отложив документы на дальний край стола. Она ожидала, что они с напарником увидятся только завтрашним утром. — Что-то плохое?       — Да. И нет, — коротко ответил Теодор, даже не взглянув на нее. Он подошел прямиком к одному из шкафов и, присев на корточки, стал просматривать обложки книг, стоящих на нижних полках.       — Что ты хочешь найти? — одновременно спросили Гермиона и Ламберт. Последний даже перевалился через весь свой стол, чтобы лучше разглядеть, что происходит внизу.       — Справочник учеников Хогвартса, — ответил Нотт, продолжая методично выкладывать книги на пол. — К Ллойду приходил кое-кто, кого он очень не хотел видеть, — пояснил он.       Поднявшись со своего места, Холидей подошел к шкафу и принялся помогать Теодору доставать из шкафа толстые тома.       — Вот! — наконец воскликнул Берт, передавая Тео довольно объемную потрепанную книгу. И тот тут же бросил ее на стол, направляя на нее палочку, и заставляя страницы перелистываться. Гермиона сохраняла терпение.       — Кого мы ищем? — у Ламберта с выдержкой было похуже.       — Выпускников с восемьдесят третьего по восемьдесят седьмой годы. Примерно, — ответил Нотт, напряженно просматривая страницы распахнувшейся книги. Холидей заглянул ему через плечо.       — Нет. Нет. И снова нет… — бормотал Теодор. — Неужели не Слизерин? Откроем Хаффлпафф… Хм, Рейвенкло? Не может быть, чтобы Гриффиндор. — Затем он захлопнул книгу и устало опустился на ближайший стул, посмотрев на Гермиону и Ламберта. — Его здесь нет. Странно. Может, он учился не в Хогвартсе?       — Расскажи обо всем подробнее, — потребовала Гермиона, пододвинувшись ближе. Берт вернулся за свой стол, тоже приготовившись слушать.       — Ллойд был в своем магазине, когда к нему пришел этот тип — светловолосый, невысокий, на вид лет тридцати пяти, — начал Тео. — Лерой выставил его за дверь и велел больше никогда не появляться на пороге «Спини Серпент». С чего бы это?       — И что было дальше? — спросил Берт, ерзая на месте.       — Дальше я шел за ним до его дома и потом вернулся сюда. Нам нужно выяснить его личность. Тут что-то не чисто. Ллойд очень сильно занервничал, увидев его, — задумчиво добавил Теодор.       — Сделаем запрос в отдел магического транспорта, — предложила девушка. — Узнаем, за кем числится дом.       — Но они ответят не раньше пятницы, а то и в понедельник, — заметил ее напарник. — А пока можем организовать за ним слежку.       — Ох, и когда же тебе всем этим заниматься?! — возмутился младший научный сотрудник.       — Что ты имеешь в виду? — спросил Нотт, нахмурив брови.       — У тебя ведь теперь появилась личная жизнь. Ходят слухи, знаешь ли, — коварно ухмыльнулся Берт.       Это было что-то новое. Гермиона действительно не ослышалась, и у Теодора появилась подруга? Она ни разу не видела его с девушкой, да и он не говорил, что у него кто-то есть. Гермиона посмотрела на молодого человека, ожидая, что он сейчас возразит и развенчает глупые сплетни. Но он молчал, сохраняя невозмутимое выражение лица.       — Как-нибудь справлюсь, — наконец изрек он, доставая пергамент с пером и начиная что-то писать. Как будто ничего и не произошло.       Вот это да! Нотт действительно только что подтвердил, что был на свидании. Надо же, каков! Интересно, они тоже гуляли до утра, держались за руки, целовались на крыльце первого попавшегося магазина, когда их настиг моросящий дождь? А она еще подумала, что у него могут быть чувства к ней. Как глупо. Может быть, он просто хотел, говоря словами Блейза Забини, «забросить кваффл в кольцо»? А его сладкие речи о том, как он верит в нее, и что она тот человек, которому под силу что-то изменить, были сказаны лишь для того, чтобы ее соблазнить? Но потом он понял, что у него не получится, и тут же переключился на другую? Гермиона почувствовала, как горят ее уши, и поспешила прикрыть их копной непослушных волос. Настроение вдруг резко упало, а внутренности жгло, как будто она только что целиком проглотила острый перец чили. Да, Теодор Нотт не давал ей никаких обещаний. Но разве его объятия, ласки — в некотором роде не являлись ими?       — Ой, ну колись, кто это был, а? Мораг МакДугал? Ты говорил, что она клеилась к тебе в прошлом году. Неужели получила свое? — не унимался Холидей, подливая масла в огонь, пылающий в груди Гермионы.       — Это не твое дело, Берт, — спокойно осадил его Нотт, складывая письмо в конверт.       — Ладно-ладно, — Холидей выставил вперед руки в успокаивающем жесте. — Но знай, я рад за тебя. А то я уж было думал, что ты не из наших, — он игриво погрозил пальцем.       — Не говори глупостей. Лучше иди отнеси мой запрос в отдел магического транспорта, — Теодор вручил коллеге конверт. — А то я смотрю, тебе нечем заняться.       — Так и быть, отнесу, — Холидей поднялся, набрасывая пальто. — Мне все равно надо заскочить к Пиксу из соседнего отдела. До завтра! — попрощавшись, младший научный сотрудник вышел в коридор. Гермиона же все еще не могла успокоить бушующую внутри нее ярость.       — Я тоже пойду. Вот, возьми плащ-невидимку, следи завтра за Ллойдом, а с его сегодняшним визитером я разберусь сам, — свернув невесомую ткань, Тео оставил ее на столе Гермионы, собираясь покинуть кабинет.       Что неужели он вот так и уйдет, ничего не сказав? На этом все, и завтра они не увидятся, потому что ему не нужно будет ничего ей передавать? Она взглянула на сверток, а затем подняла глаза на Тео. Нет, не может быть, чтобы он был к ней холоден. Его прикосновения и то, как бережно он обращался с ней, как укрывал от дождя, как трепетно грел ее руки в своих ладонях — все это не было похоже на равнодушие.       — Теодор, — девушка окликнула напарника, уже подходящего к двери. И тот медленно обернулся.       — Что? — безразлично поинтересовался он.       — У тебя все в порядке? — спросила она, сама не зная, что именно хотела услышать. Может быть, что ему ее не хватает? Что он думает о ней каждую ночь перед сном? И что каждое утро посыпается с мыслью о том, как бы поскорее ее увидеть? Нет, она вовсе не хотела его страданий и не желала получить удовольствие, узнав, что он тоскует по ней. Просто ей нужно было знать, что не она одна чувствует все это.       — Ты правда хочешь об этом поговорить? — спокойно, но достаточно жестко ответил он. — А то, может быть, давай не сейчас? Это все так не вовремя… — добавил он, и в его голосе она услышала неприкрытый упрек.       И сразу же вся злость и обида, только что пылавшие внутри Гермионы, вспыхнули с новой силой, как будто кто-то подбросил дров в едва начавший угасать камин. Теодор был уязвлен тем, что она оттолкнула его. И теперь он платил ей той же монетой. Но как он мог быть таким эгоистичным? Как мог думать только о себе? Неужели он совсем не понимал, в какой ситуации она оказалась? И даже не пытался войти в ее положение.       — Ты ничего не знаешь о том, как мне действительно сейчас сложно, — хватая ртом воздух, начала оправдываться она. От волнения она не смогла больше сидеть и поднялась на ноги. Хотя из-за разницы в росте она все равно смотрела на него снизу вверх.       — Да откуда мне знать, Гермиона, — надменно усмехнулся он, раздраженно цокнув языком. — Вот и расскажи мне. Кто я для тебя? Игрушка на один вечер? Замена твоему жениху на время его отсутствия?       — Ты не смеешь… — выдавила она, борясь с желанием вцепиться в него прямо сейчас и изо всех сил колотить в грудь, пока не выбьет из него всю эту напускную спесь. — Не говори так!       — А как тогда? Мы не друзья. Мы не любовники. Мы не близкие люди. Мы посторонние? Мы просто знакомые? — продолжал он, перечисляя эти понятия так, будто говорит о чем-то отвлеченном, о квиддичных игроках или об ингредиентах простого зелья. И каждое слово все больше ранило ее, словно острые побеги цапеня (1).       — Ты для меня важный человек, — срывающимся голосом ответила она. И это была чистая правда. Но, видимо, Теодору было недостаточно ее слов о том, что он занимает место в ее сердце. Ему нужны были тому доказательства.       — Важный человек. Интересно, — произнес он, словно пробуя эти слова на вкус. — Настолько важный, что мы вместе лишь один вечер. Ночью я еще помню твои поцелуи и объятия, а утром оказывается, что все это мне как будто приснилось? — выпалил он на одном дыхании, прожигая ее взглядом. — Только вот, я уверен, что не приснилось. Знаешь, Гермиона, тот, кто действительно любит своего парня, никогда не целует так другого. И если хочешь пудрить мозги кому-то, то пудри своему Уизли. Не мне.       — Я не… — дрожащими губами прошептала девушка. Она и не думала никого обманывать, не планировала давать ложных надежд. Она и сама запуталась. Это были в самом деле обидные слова. Но не зашел ли он слишком далеко в своем негодовании? — У тебя нет права ревновать. Рон появился раньше тебя, и он мой жених, — подняв подбородок, ответила она, желая добавить: «у нас в январе свадьба», но так и не смогла выговорить эти слова. — Да и сам ты не отказываешься от свиданий с девушками, если верить словам Берта, — теперь была ее очередь едко усмехаться.       — А ты что, ревнуешь, Гермиона? — язвительно парировал Нотт. — Тогда подумай, каково мне каждый вечер представлять тебя рядом с твоим женишком, — прошипел он, этим признанием обжигая ее, словно варевом из кипящего котла.       — Я никогда не хотела ранить тебя, — ответила она, но, кроме этого, больше не смогла ничего добавить. В самом деле, чего она хотела? Не разбить сердце Рона? Не обидеть Тео? Обе миссии были с треском провалены. — Я просто не знаю… Я еще не разобралась с тем, что к тебе чувствую, — растерянно промямлила она, считая, что, возможно, искренность хоть как-то сможет помочь в этой ситуации.       — Ну так давай сейчас и проверим, — сделав маленький шаг вперед, произнес Теодор хриплым голосом. — Всего один поцелуй. Последний, если прямо сейчас ты ничего не почувствуешь, — уточнил он. — И тогда мы просто забудем обо всем этом.       Теперь они вновь стояли друг против друга так близко, что она могла ощутить жар его тела. Но, глядя на маленький промежуток пола под их ногами, она видела лишь, как зияющая страшная пропасть разверзается между ними. Одно неверное движение — и трещина расползется, расколов ее новый мир на две части. До и после Теодора Нотта. Она не была готова выбирать. Но он требовал, чтобы она сделала выбор прямо сейчас. Она смотрела на него, и ей казалось, будто даже ее душа замерла, пытаясь остановить время. Гермиона уже не знала, что в действительности было настоящим: ее теплая и давняя любовь к Рону, ее внезапно вспыхнувшие чувства к Тео, вся ее короткая и чересчур правильная жизнь. Но ее желание прикоснуться к Теодору прямо сейчас и то непреодолимое усиливающееся тяготение, которое она испытывала всякий раз, приближаясь к нему — все это точно существовало.       Она колебалась, а он терпеливо ждал. Пока наконец она не сделала движение навстречу, подняв руки и обняв его за плечи. Тогда он поймал ее, сжимая в кольце своих рук, впиваясь в ее губы горячим, нежным поцелуем. И она поняла, как сильно хотела этого все время, пока они почти не виделись. Ее голова закружилась. Она тесно прижалась к нему, желая раствориться в нем, слиться с ним в единое целое. Все, чего она желала, это чтобы он не останавливался, чтобы он не отпускал ее. И она тоже его не отпустит. Нет, она никогда не отдаст его другой! — думала она, целуя его губы. Но их поцелуй был соленым на вкус. И тому виной были хлынувшие из ее глаз горькие слезы. Непрошеные, они вдруг сами собой стали скатываться по ее щекам одна за другой, выплескивая все переживания последних дней. Потому что она оплакивала свои умершие чувства к дорогому ей человеку, который был и несмотря ни на что останется важной и неотъемлемой частью ее жизни. Умирала ее любовь, выстраданная годами, вобравшая в себя всю ее юную нерастраченную нежность, подарившая тепло и уют родного человека. Эта маленькая смерть навсегда оставит шрам на ее сердце.