Ко мне навстречу, ангел мой, поспеши...

      В ночи таинственно завывал ветер, пугающе дребезжали стекла старого окна, хотелось забраться поглубже под одеяло, лишь бы не слышать этот голос. Голос? Альфред вынырнул из-под тулупа, дрожа всем телом. Тишина, если не считать похрапывания профессора и редких порывов ветра за окном. Сон, всего лишь глупый сон. Он перевернулся на другой бок в попытке удобнее устроиться на жесткой лавке. Стоило сомкнуть глаза, как мысли улетали вдаль, проскальзывали под дверью, огибали ванну и проникали через забитую досками дверь прямиком в спальню к рыжеволосой дочери хозяина этого дома. Сара… Губы сами собой растянулись в улыбке. Нежный девичий стан в короткой ночной сорочке, озорной взгляд из-под пушистых ресниц и эта губка, такая мягкая, зовущая, как и сама Сара. — Ох…       Он распахнул глаза, сон сменился легким возбуждением, навеянным мыслями о ней. Ах этот голос, казалось, ему снится он уже и наяву. «А-а-а» — завывал ветер за окном. «А-а-а» — вторили струны души юноши. Перевернувшись в очередной раз на другой бок, Альфред чуть не свалился на пол, чудом удержавшись на узкой лавке. — Нет, так нельзя.       Осторожно спустив ноги на пол, он поежился от холода, сильнее кутаясь в короткий тулуп. Кажется, профессор не услышал. Слава Богу! Что же за ночь такая? Кажется за окном полная луна или нет? Шаг за шагом он тихонько шел от своего пристанища к окну, огибая кровать профессора, и стараясь не создавать лишнего шума. Ветер завывал так мелодично, завораживая, погружая юношу в состояние полудремы. Рука сама потянулась к затворам, пальцы ловко открыли их и ладонь легла на холодную оконную ручку. — Не бойся… — чей-то голос закрался в душу, обволакивая, притягивая. Альфред уже ничего не видел перед собой, и не осознанно открыл окно. Ветер ласково заключил его в свои ледяные объятия, чуть покалывая кожу. Он задержал дыхание и замер, не в силах пошевелить и пальцем. — Час настал… — прошептал ветер, затерявшись в его волосах, и юноша подался вперед, свесившись из окна почти по пояс. Холода он не ощущал, не было и страха, что-то незримо его притягивало к себе, во тьму, едва освещенную лунным светом. Ветер донес до его слуха тихий, бархатный голос с мягким акцентом: — Ко мне навстречу, ангел мой, поспеши: Тёмною страстью одинокой души Тебя призываю в полночной тиши.*       Альфред с силой вцепился пальцами в деревянную раму, свесившись ещё сильнее. Он был готов сигануть из окна второго этажа навстречу зову, не задумываясь сделать последний шаг к желанной судьбе. Резкий хлопок, будто кто-то закрыл окно, заставил его вздрогнуть, наваждение спало, и в испуге Альфред ввалился обратно в комнату, упав от поспешности прямо на пол. Страх, жуткий страх овладел им. Попа болезненно ныла от внезапного столкновения с полом, а сам юноша мелко дрожал, до сих пор овеваемый ледяным ветром из открытого окна. — Что же это? — одними губами прошептал он, и сглотнув подступивший к горлу ком, подскочил, как ужаленный, и поспешно закрыл окно.       Во тьме медленно проплыла тень, на краткий миг задержавшись неподалеку от дома Шагала. Ветер продолжал свою песню, а тень уже скрылась меж деревьев, затерявшись во мраке ночи.

***

      Громко пропел петух, призывая всех вставать. Жизнь в деревне пробудилась, в доме Шагала то и дело слышался скрип половиц и чьи-то голоса. Утро встретило Альфреда неблагосклонно, отзываясь покалыванием в руке, затекшей из-за неудобного ложа, и замерзшими ногами. Голова гудела, будто он перебрал вчера с горячительным. С трудом разомкнув веки, Альфред заставил себя принять вертикальное положение. — Ну что, мой мальчик, готов к подвигам? — голос профессора звучал раздражающе бодро и чересчур громко, заставляя юношу поморщиться от очередного приступа головной боли. Да что же это такое? — Да, профессор, — как-то не радостно произнес Альфред, взирая покрасневшими глазами на своего наставника. Он с трудом уснул под утро, вздрагивая на протяжении ночи от малейшего звука. — Здоровый сон и крепкий чай бодрят и дух, и тело! Так-то, мой мальчик, — назидательно поднял указательный палец профессор, — А пока принеси-ка нам завтрак. Я вот даже отсюда чувствую этот восхитительный запах свежих булочек, — он аж зажмурился в предвкушении, — Поспешите-ка, юноша, а то мы останемся без сладкого! — Я мигом, профессор.       Наспех натянув сапоги, Альфред бегом вылетел из комнаты и чуть не столкнулся с госпожой Шагал, в её руках был поднос с парой мисок, и кружками, над которыми витал пар. Она понимающе улыбнулась юноше и передала свою ношу ему. Вот и славненько!       Пятясь спиной, он толкнул дверь и вернулся в комнату. От ароматов еды желудок поспешил напомнить о себе тонкой трелью. А ведь и правда, он толком не ел с позавчерашнего дня. Путешествие в этот забытый богом край земли дорого стоило ни только его расшатавшимся нервам, но и желудку. Ни поесть толком, ни поспать. — Чудно-чудно! — пропел профессор, протягивая руки к желанному подносу, — Я же говорил, что булочки восхитительны, мой мальчик! Только взгляни на них! Такие румяные…       Ох, лучше бы Альфред не смотрел! Живот свело болезненным спазмом от голода, и пришлось сглотнуть скопившуюся во рту слюну. — На вот, поешь, а то цветом лица ты почти сравнялся с заснеженными скалами этих мест, — миска с кашей оказалась в руках юноши, — Овсянка придаст тебе сил. И булочку возьми. Да не стой уже, сядь и ешь нормально!       Едва не запнувшись о собственную ногу, Альфред присел на лавку и принялся за завтрак. Вот теперь стало действительно хорошо. Кошмары ночи отошли на второй план, не выдерживая конкуренции с овсянкой и вкуснейшей булочкой, что буквально таяла во рту.       День пролетел незаметно, профессор искал сведения о таинственном замке, хватаясь за любой повод, будь то появление горбуна или же оговорка местного дурачка, указывающего в сторону злополучного леса с волками. Альфред до сих пор пугливо вздрагивал от воспоминаний о сумерках заставших их в том лесу, и как выли волки, а быть может ветер, но он точно видел чьи-то сверкающие во тьме глаза. Жуть!       Он искренне пытался вслушиваться в стройные речи профессора о фактах и мотивах, которые безусловно неоспоримы, но при этом так же непонятны и порой несуразны. По заснеженным дорожкам они обежали всю деревню, постучавшись в каждый дом, и везде их неизменно встречали настороженные взгляды и натянутые улыбки не особо радушных хозяев. И что самое удивительное, над порогом каждого дома висело по вязанке чеснока. Несолоно хлебавши**, профессор с ассистентом вернулись в дом Шагала.       Душа требовала покоя, а тело горячей ванны. Профессор уснул практически сразу, как присел на кровать, утомленный долгими изысканиями сего дня. Альфред справился у госпожи Шагал о горячей воде и натаскал себе несколько ведер. — А-а-а, — послышалось из-за заколоченной досками двери. — Сара… — тихо прошептал он, склоняясь к замочной скважине.       В эту крохотную дырочку было мало что видно. Кажется, ему удалось рассмотреть кружева на её сорочке и вот рука с тонким запястьем плавно касается медных волос. Ох… Жар прилил к щекам юноши, дыхание участилось. О, Сара! Он на мгновение прикрыл глаза, стараясь справиться с внезапно нахлынувшим возбуждением, а когда открыл, видение исчезло, будто по ту сторону никого и не было. Разочарование сжало его сердце в ледяные тиски. — Прошу прощения! — раздался нежный женский голос, но почему-то сзади.       Сара? Он резко выпрямился, румянец вновь окрасил его щеки, и он медленно повернулся к девушке. — Добрый вечер! — выпалил он, ещё сильнее смущаясь и не решаясь посмотреть ей в глаза, а потому сосредоточенно рассматривая край деревянной лохани. — Вы собирались принять ванну? Я вам помешала? — край белоснежной сорочки попал в круг его зрения, как и её прелестные ножки. Он нервно сглотнул, и предпочел поднять взгляд… Ох, нет!.. Она была такая, такая красивая, медные волосы сияли в свете малочисленных свечей, а глаза сверкали ярче чем… чем хрусталь его тетушки. — Вовсе нет… — пролепетал он, вытянувшись в струну, и не в силах отвести от неё взгляда.       Дальше всё произошло как в сказке, что рассказывала та же тетушка. Сара подошла к нему, сама подошла, ему стоило лишь немного наклониться и он мог бы поцеловать её, хотя ни в жизнь бы не посмел решиться на подобное. Ах, Сара… Она что-то говорила, но он не понял ни слова, лишь глупо улыбался и грезил наяву. — Сара?! — прогремел голос Шагала чуть ли не на весь дом. Наваждение как рукой сняло, а вместе с ним и девушка исчезла, оставив как напоминание о себе мягкую губку. — Сара, — прошептал Альфред, касаясь подарка губами.       Он прикрыл дверь, неспешно разделся, продолжая мечтать о рыжеволосой красавице. Вода в ванне уже поостыла, но оставалась ещё достаточно теплой. Губка оказалась необычайно мягкой, и касаясь ею своего тела Альфред не удержался от тихого пения: — А-а-а… а-а-а…       Распаренный и расслабленный он погрузился в полудрему, медленно смывая с себя мыльную пену. Оттого и не придал значения подозрительному перестуку, доносящемуся откуда-то сверху. Наслаждаясь теплом, он прикрыл глаза. — Добрый вечер! Не пугайся меня, — достиг чей-то голос его разомлевшего сознания. Пугаться? О, нет, Альфред сейчас был готов только мурлыкать под нос какую-нибудь незатейливую мелодию и наслаждаться ванной, пока вода совсем не остыла. — Ангел-хранитель на зов твой, дитя, явился! — меж тем продолжил настойчивый голос, взывая к почти уснувшему юноше. Зов? Он кого-то звал? Что-то не припоминает такого. — Я пригласить тебя на бал буду рад.       Бал? Нет-нет, он не пойдет ни на какой бал, в ванне ему нравится куда больше, нежели на трансильванских морозах. Уже сегодня набегался, хватит с него. — Бал этот длится каждый год до утра — все твои грёзы воплотит он стократ!       Дуновение ветерка коснулось влажной кожи, обдав холодком. Альфред поежился и погрузился в воду по самый подбородок, с трудом уместившись в лохани так, чтобы не торчали коленки. Ну и сон, странный он, непонятный сон. — Если не захочешь покинуть свой постылый дом, не пожалеешь ли потом? — голос приблизился, и что-то холодное коснулось его щеки. — Нисколечки, — прошептал юноша, не спеша открывать глаза. А вдруг тогда сон развеется и он останется один? От этой мысли стало не так хорошо, да и голос ему казался смутно знакомым. Такой мягкий акцент, явственно различаемый особенно на букве «т», он слышал где-то ранее. — Твое предназначение в ином! Будешь век молиться, изнуряя плоть постом, но знаешь и ты сам о том — твое предназначение в ином! — Да-а-а… — согласился с голосом он, — Быть охотником на вампиров явно не мое. — Тебе внушали с детства… что?! — внезапно сбился голос, и по волосам Альфреда прошлась чужая рука, взлохмачивая их.       И тут стало страшно, и холодно, а оттого ещё более страшно. Окружающая тишина пугала больше чужого голоса, который почему-то затих. И он явственно ощущал чье-то присутствие совсем рядом. Открывать глаза было страшно, да и дышать тоже. — Если безоглядно мне доверишься ты, я исполню все мечты, — прошептали у самого уха Альфреда, обдавая холодным дыханием, отчего по телу пробежали мурашки, прячась подальше от «благодетеля». — Ааа, — тихо заскулил юноша, пытаясь погрузиться в лохань с головой, и зажмурившись сильнее.       И дернула же его нелегкая принимать ванну в этих диких богом забытых местах. Говорил же профессор, чем бы не занимался охотник на вампиров у него всегда при себе должен быть крест, святая вода и хотя бы одна головка чеснока. Должно быть именно поэтому профессор до сих пор не женат, ни одна женщина не смогла разделить его своеобразных пристрастий. — Куда же ты? — его как котенка поймали за вихры и мягко вытянули на поверхность. — Давно тебя я ждал!.. Три столетия тебя я искал. — Д-долго, — стало холодно, невыносимо холодно, и зубы уже пытались выбивать мелодию джиги. — Вполне, — не согласился с ним голос, явно имея на сей счет свое мнение, — Я тебе судьбою дан, так прими бесценный дар…       Не успев погоревать о своей незавидной судьбинушке, Альфред ощутил холодное прикосновение к своим губам. Он в возмущении открыл рот и в него тут же скользнуло что-то, кажется, чужой язык. А если это не сон?! Страх смешался с легким возбуждением от нежданной ласки. Осмелев, он ответил на поцелуй и даже позволил себе прикоснуться к незнакомцу, под пальцами оказалась бархатистая ткань. Сколько длилось то волшебство он точно сказать не мог — мгновение или дольше, но рассеялось оно так же быстро, как и началось. Альфред потянулся вслед исчезнувшим губам «своей судьбы» и наткнулся лишь на пустоту. Он распахнул глаза и понял, что остался один, совсем один. Неужели сон?