Lost Generation

17 июня 2023 года, Лондон       В кабинете министра магии было немноголюдно. Над большим письменным столом, дубовым и дорогим, с резными ножками гоблинской работы, склонилось три человека. Сквозь толстое окно на их лица лился лунный свет, слабо соперничавший с тусклым комнатным освещением. Было тихо, и в этой натянутой, как струна, тишине, было слышно, как чистит перья авроратский ворон. Рыжеволосый мужчина потер веки подушечками пальцев, быстро поморгал, прогоняя сонливость, и уперся ладонями в поверхность стола. Темноволосый бросил на него быстрый взгляд и поднял голову. — Гермиона, он сейчас заснет у тебя на полу. Женщина нахмурилась. — Рон, возьми у меня в шкафчике в углу бодроперцовое зелье, оно снимает усталость. Портрет какого-то колдуна, висящий на стене, внезапно чихнул, хрюкнул и погрузился в еще более глубокий сон. Рыжий мужчина фыркнул и отошел к шкафу, бормоча себе под нос что-то, напоминающее «какое счастье, что я отошел от дел». Он покопался в шкафу, раздвигая руками залежи пергаментных свитков и перьев, нашел заветный пузырек, сделал большой глоток и слегка улыбнулся в усы. — Ничего не понимаю, — застонал третий человек, опускаясь в кресло и ненавидящим взором сверля разложенную перед его глазами карту. Несмотря на то, что ему уже давно было не семнадцать, Гарри Поттер оставался человеком весьма упрямым. Хоть его волос уже коснулась седина, и темные пряди доставали до покрытого щетиной подбородка, а рваные джинсы сменились формой мракоборца (цвет - киноварь), завидев которую, волшебники невольно чувствовали уважение, это был все тот же Гарри-просто-Гарри, просто чуточку... опаснее. — Вдох-выдох, Гарри, — Гермиона кинула еще один обеспокоенный взгляд на мужа, а потом снова склонилась над столом. — Ерунда какая-то. На столе была разложена огромная, немного потрепанная карта, начерченная до мельчайших подробностей. На ней был изображен каждый паб, каждый проход, каждый подъезд. Такую карту можно было приобрести практически в любом магазине Лондона, и представлен на ней был всего-навсего обычный магловский район, ничем не отличающийся от других. Вот только улочки округа Саутфилдс изгибались под каким-то неправильным углом, будто отражение в кривом зеркале. Наверное, все дело было в страшных черных крестиках, натыканных то тут, то там, словно их разбросал по карте художник-недоучка. — С каких пор вы вообще расследуете дела, предназначенные магловской полиции? — напоследок зевнув, спросил Рон, присоединяясь к друзьям в нелегком деле просверливании куска бумаги взглядом. «Информация засекречена», - шипела на него Гермиона, «но нам нужны свежие мозги». Уж что-что, а свой мозг Рону хотелось достать и протереть тряпочкой. — Слишком странные исчезновения, Рон, — покачал головой Гарри, поправляя очки. — Магловские маньяки действуют совсем не так. — Именно, — подхватила Гермиона, — в последний раз такое происходило при… Вы сами знаете. О да, они знали. Еще как знали. Старались не вспоминать о тех днях, когда из еды был черствый хлеб и морозный воздух, а из надежды - разве что вера в самого себя, но общественность из года в год вытаскивала их на свет, взяв за моду, щелкала колдокамерами и печатала их портреты под заголовками «Прошло уже nn лет со дня великой победы! Поблагодарим…» Они привыкли, просто устали. Поначалу это казалось чем-то диким: они ведь только-только были детьми, ходили на уроки, смеялись за столом своего факультета, а за год превратились в неких «идолов», и представители этого самого факультета с гордостью разглядывали детские колдографии, на которых они стояли бок о бок с ними. Золотыми детьми. Золотым трио. — Но это бред, Гермиона! Волан-де-Морт мертв, его сторонники в Азкабане уже четверть века, кто бы стал... — Семь исчезновений, Гарри. За два дня. Я не думаю, что эти люди купили билеты на самолет и улетели на Гавайи, никому ни слова не сказав, — Гермиона устало смежила веки. Рон открыл было рот, чтобы вставить словечко, но тут же захлопнул его. За последние двадцать лет он отошел от дел подобного рода. Пойдя поначалу вместе с Гарри в Аврорат, он понял, что ему там не место, и удалился в семейный бизнес, чтобы вместе с Джорджем изобретать новые «вредилки». Гарри в это время носился по стране, уничтожая все ростки влияния самого темного мага всех времен, Гермиона карабкалась по карьерной лестнице Министерства и два года назад получила давно желанный пост Министра магии, но это не мешало им порой собираться и вспоминать былые времена. Рон особенно любил такие вечера. Тогда их жизнь казалась относительно нормальной. Конечно, потом наступало утро, просто потому, что оно всегда наступает, но вечера все же были. Оставались в памяти и согревали. Дарили... надежду. — …Не думаю, что это имеет какую-то связь именно с тобой, Гарри. — О Мерлин, Гермиона! Ты серьезно веришь, что нет никакой связи между сбежавшим из Азкабана Ноттом и этими исчезновениями? — Я верю в факты, Гарри. Нотт не бывал в Лондоне после побега, твоя команда бы нашла его. Да и зачем ему выкрадывать ничем не примечательных маглов с такой скоростью? Семь исчезновений, Гарри. Не одно. Не два. Семь. И при всем при этом, никаких свидетелей. Был человек — исчез человек. — Свидетели, может, и были, — Гарри поджал губы, становясь отчего-то похожим на профессора Макгонагалл, — просто теперь они в списке исчезнувших. Рон посмотрел сначала на жену, потом на друга, затем на карту, и тут его осенило. — Слушайте… Преступники, конечно, пизд... очень хитрые, но они всегда - всегда! - оставляют какой-нибудь намек или метку. Ну это... Как свой символ. Может, мы не туда смотрим? Может, наш загадочный друг перемещается по какой-то определенной траектории? Гермиона с Гарри медленно оторвали глаза от карты и синхронно посмотрели на Рона. Кажется, они настолько отвыкли от того, что он вместе с ними решает темные проблемы, что не сразу отреагировали на звук его голоса. Рон даже усмехнулся. Гарри, конечно, был главой Аврората, и в его подчинении было без малого полсотни магов, но все эти люди сейчас спали в кроватях, скинув алую рабочую шкуру, потому что дело был слишком странным, а у Гарри была паранойя. Так что они сначала ломали голову с Гермионой, у которой дел итак было по горло перед летним сезоном, а теперь вконец отчаялись и позвали его, Рона. Оставалось надеяться, что не зря. — Рон?.. — голос Гарри прозвучал слегка приглушенно. Он прокашлялся и отхлебнул остывший кофе. Рон почесал затылок, растрепав и без того взъерошенную шевелюру, а потом придвинул к себе карту. — Исчезновения были замечены в течение двух суток, но между ними были разные интервалы времени. Вы не думали, что можно… проследить за передвижениями того, кто заставлял этих людей выпасть из... ну, реального мира? Может, тогда получится найти связь? На пару секунд воцарилась привычная тишина. Ночью в министерстве никогда не бывало совсем тихо, поэтому прислушавшись, всегда можно было услышать, как тикают часы на пару уровней ниже и как заколдованная метла подметает пол в отделе связей с общественностью. Гарри вдруг резко и с чувством хлопнул Рона по плечу - так, что тот не удержался и сел в кресло, - после чего придвинул стоящий в углу кабинета стул к креслу и развернул карту, чтобы крестики оказалась прямо перед глазами. — Я не отрицаю свою версию того, что тут как-то замешан Нотт, но и эту проверить стоит. Гермиона, — он было обернулся на подругу, но увидел лишь открытую дверь и еле горящий коридорный факел. — Уже убежала за отчетами? Рон кивнул, усмехнувшись. — Не представляю, как ты живешь под одной крышей сразу с двумя женщинами, которые умнее нас, вместе взятых, раз в сто, — Гарри поправил очки, которые сползли на самый кончик носа, и посмотрел на дверь. — Герми всегда на работе, — пожал плечами Рон. Из-за того, что пиджак был широк ему, движение вышло несуразным. — Роза же почти рта не открывает. Но когда они обе дома… Я сбегаю на работу. Ты только... это... им этого не говори. Гарри улыбнулся. Весь клан Уизли был прекрасно осведомлен об отношениях между Гермионой и Розой, которые с натяжкой можно было назвать теплыми. Гермиона всегда была требовательной - и к себе, и к другим, и, несмотря на очевидную любовь к дочери, никак не могла правильно ее выразить. Отсюда следовала частая критика, замечания, потому что «можно быть лучше», а Роза... Роза была одиноким ребенком, потому что при всем нежелании быть похожей на мать, она была копией Гермионы в ее школьные годы - девочка, любящая книжки больше, чем людей. Разница была в том, что у Гермионы были Гарри и Рон, которые сглаживали углы в скучном и набившим оскомину прозвище «заучка». У Розы таких Рона и Гарри не было. Рон же вечно оказывался меж двух огней, когда между Гермионой и Розой случался очередной Конфликт (заглавная К, да), метался от одной стороны к другой, не понимая, как занять верную позицию, если обе женщины были правы и неправы одновременно. Гарри не знал, говорил ли Рон об этом с женой. Знал только, что с тех пор, как Розе стукнуло пятнадцать, Конфликты участились, потому что Роза начала сворачивать с намеченного для нее Гермионой пути, а Гермионе это не сказать, что нравилось. — И что мы вечно обо мне? — Рон потянулся, и приятно хрустнув позвоночником. — Как там Джеймс? Он... Ты все еще посылаешь его туда? — Да, — Гарри помолчал пару секунд, — мне это нравится не больше, чем ему. Я понимаю, что он хотел бы отдохнуть после ЖАБА и честно, просто ненавижу то, что ввязываю его во все это, но... Рон нахмурился. — Тогда почему не пошлешь кого-то из своих ребят? Джеймс же не хочет быть аврором? — Какое там, — Гарри пожевал губу. — Он, в отличие от меня, терпеть это все не может. Думаю, он не сказал мне ничего обо всем этом только потому, что предпочитает заниматься хоть чем-то, чтобы не сидеть, сложив руки. — Погоди, — Рон пристально посмотрел на Гарри, — его разве не зазывали «Паддлмир»? — Не просто зазывали. Во второй состав принять собрались, — Гарри усмехнулся, — вчера прискакал, размахивая контрактом. Еще не успел всем растрезвонить, видимо. Просто... бесит, что приходится его толкать во все эти наши... дела. Рон ободрительно пихнул Гарри в плечо. — Гарри, ему восемнадцать. Он не маленький. Если бы не хотел что-то делать - сказал бы. — Наверное, — протянул Гарри, вытягивая свои бесконечно-длинные ноги, обтянутые тактическими штанами. На левом бедре у него красовалась кобура для палочки и колб с зельями. — Просто все мы слишком рано повзрослели и теперь... я будто жду подобного от своих детей. А мне надо вести их через этот лабиринт за руку, потому что они еще дети. — Не маленькие уже. Не потеряются, — раздался у двери звонкий голос. Друзья слегка вздрогнули от неожиданности, а в кабинет быстрым шагом вошла Гермиона Уизли, - в девичестве Грейнджер, - крепко прижимая к груди толстую бежевую папку, перевязанную бечевкой. — Чем перемывать косточки детям, лучше бы думали о деле. Я не шучу, если исчезновения продолжатся с такой скоростью, я буду не в праве скрывать это, а удерживать «Ежедневный Пророк» — все равно что подливать масла в огонь. С этими словами Гермиона с грохотом кинула папку на стол, закрыв ей план парка Гаррат, и стала нервно перебирать бечевку, пытаясь распутать узелок. — Герми, эй, — Рон подскочил к жене и взял ее трясущиеся ладошки в свои. — Не пей больше это зелье, идет? И иди посиди с Гарри, я сейчас все сделаю, — Гермиона шумно втянула в себя воздух, пытаясь возразить, но тут подскочил Гарри и насильно запихнул подругу в кресло. — Гермиона, Рон прав, ты последние три дня почти не спишь, а только и делаешь, что глотаешь это зелье унцию за унцией. А если это вызовет привыкание? — Гарри, я не меньше, чем ты, знакома с магловскими наркотиками, так что можешь быть уверен, я не подсяду, — женщина ткнулась лбом в дружеское плечо, и ее плечи как-то обессиленно сжались. Гарри погладил ее по спине. — Мы разберемся, не переживай. — Народ… — Рон вытащил из протокола дела небольшой лист пергамента. — Я нашел точное время регистрации исчезновений в полицейском участке округа. Пергамент лег рядом с крестиками, и друзья, вооружившись маркерами, начали дружно соединять точки. — А пятый с этим… Да нет же, Гарри, не с тем! Мерлин, очки тебе новые нужны, я Джинни сову пошлю, а то ты забудешь... Да, теперь с тем, — в самый последний момент локоть Рона чуть соскользнул, и его маркер мазнул по бумаге карты с легким скрипом. — РОН! — Да успокойтесь вы, я перечеркнул какие-то здания складов. Поворчав еще некоторое время, совсем как в старые добрые времена, друзья выдохнули и одновременно уставились на рисунок перед глазами.

***

— Крошка Вилли Винки Ходит и глядит: Кто не снял ботинки, Кто еще не спит?

— Хлоя, хватит петь посреди улицы! Она хмурится, но прекращает — с мамой шутки плохи. По Хоум-парк роуд редко ездят красивые машины. Это не центральный Лондон, набитый отполированными башмаками, изящными платьями и богатыми людьми, погруженными в свои важные дела. Это всего лишь ничем не примечательный район, который посещают в свое свободное время туристы, потерявшие карту достопримечательностей, и фанаты тенниса, которым хватает денег на аренду корта в Уимблдоне*. И это печально. Хлоя не любит гулять здесь. Но в ее маленькой семье ее голос не имеет значения. Уже не имеет. Ведь родилась Гвендолин. Теперь ей приходится идти за родителями, увлеченно беседующими и толкающими коляску с ее маленькой сестрой. Ее, Хлои, коляску. Хлоя прищуривается, когда проезжающая мимо машина обдает идущих по тротуару людей пылью. Откашливается. Мама, беседуя с отцом, почему-то начинает смеяться. Хлоя срывает с кустарника листок и теребит его в ладони, медленно кроша на кусочки. Кожа окрашивается в неприятный зеленоватый оттенок. Девочка быстро вытирает ладонь о край платья — благо, оно темно-синее и ничего не будет заметно — и догоняет родителей, уже входящих в парк. Ее всегда поражает, как сильно меняется мир, стоит ступить за ограду. Куда-то исчезают дома, улицы, машины. Остается только природа. И потом — это медленное погружение в зеленую тишину. Солнце слишком красное, да и висит низко — они вышли на прогулку позднее, чем обычно. А все из-за того, что Гвендолин долго не могла проглотить свой полдник. Родители переговариваются о чем-то своем, взрослом, идя впереди по тенистой дорожке парка, а Хлоя тихо сворачивает на узенькую тропинку, по бокам которой растут невероятно красивые белые цветы. Им в школе говорили, как они называются, но она забыла. Родители пусть помнят.

— Стукнет вдруг в окошко Или дунет в щель, — Вилли Винки крошка Лечь велит в постель.

Миссис Вестлэнд часто говорит, что у нее, Хлои, красивый голос. На уроке пения она всегда ставит ее около пианино, совсем рядом с собой. Хлоя верит в это и хочет в будущем стать певицей. Они с мамой видели такую в театре. У нее был высокий голос, одета она была в красное платье, усыпанное рубинами, и Хлое до жути хотелось залезть на сцену, чтобы показать всем, что она тоже так может. Только вот на нее мама нацепила кошмарный сарафан и разноцветные гольфы, поэтому Хлоя постеснялась. Ну ничего. Еще немного, и ей разрешат одеваться самой — так папа сказал. А вот Гвен еще до этого далеко. Хлоя идет по тропинке, собирая самые красивые, на ее взгляд, цветы. Они изящные и хрупкие. Как старшеклассницы в ее школе. Как же она им завидует! Они взрослые, родители им дают явно больше, чем пять пенни, на карманные расходы. У них длинные волосы и короткие юбки, а общаются они с самыми красивыми мальчиками. Хлоя тоже хочет быть такой, когда вырастет. Когда цветы перестают помещаться в руках, Хлоя обхватывает собранные поудобнее и перевязывает их гибким стебельком, а потом идет дальше. Эта тропинка — отличный способ добраться до старого дуба быстрее, чем родители. Хлоя любит играть. Солнца нет. Оно ушло спать, а ей совсем не хочется. Медленно разгораются фонари на асфальтированнных дорожках парка. Неподалеку раздается всплеск воды. Хлоя кидает быстрый взгляд на силуэты родителей, прогуливающихся еще далеко-далеко от дуба, бережно опускает охапку цветов на увлажнившуюся траву, а потом вприпрыжку бежит к озеру. Ее класс часто бывает тут на пикниках. Миссис Вестлэнд разрешает им бегать по кромке воды и брызгать в нее. Иногда она приносит свою гитару, и они нестройным хором поют любимые песенки. Хлоя напевает мотив, стягивая с ног старые босоножки (ей обещали, что купят новые, но пока родители тратят все на Гвендолин), а потом, ступив на влажный песок, опять тихонько начинает петь.

— Вилли Винки крошка Лечь велит в постель. Где ты, Вилли Винки? Влезь-ка к нам в окно! Кошка на перинке Спит уже давно.

Раздается еще один всплеск. Хлоя затихает. Еще всплеск. И еще. Девочка заинтересованно подходит к самой воде, и ее ноги омывает маленькая набежавшая волна. Хлоя задирает подол платья, чтобы тот не промок (мама будет очень недовольна, если она испортит его), и медленно идет по мокрому песку, то и дело вздрагивая, когда кожи касается прохладная вода. Она видела в мультике, что принцесса тоже шла так и пела. А потом ей навстречу выбежал единорог.

— Спят в конюшне кони, Начал пес дремать, Только мальчик Джонни Не ложится спать.

Вокруг уже совсем темно, лишь вода на том берегу отражает свет фонарей. А единорога все нет. Хлоя проглатывает обиду и плетется назад, к своим стареньким босоножкам. Но вскоре мотив песенки снова всплывает в голове.

— Вилли Винки крошка Лечь велит в постель…

Она слышит, как у дуба раздаются голоса родителей, зовущих ее, и, тихонько хихикнув, быстро натягивает обувь. Можно испугать их, выпрыгнув из куста. А потом подарить маме букет.

— Лечь велит в постель…

А потом все остальные шумы стихают. И раз за разом, один за другим раздаются громкие всплески. Тут, там, у ив, у беседки — всплески сливаются в одно целое. Озеро бурлит. Как бурлит дома вода в чайнике. Хлое отчего-то становится страшно. Они проходят в школе явления природы, но это еще не изучали. Надо бежать к родителям. Не надо их пугать, пусть лучше объяснят, почему озеро бурлит. Она уже готова рвануть с места, когда на деревьях отображается свет желтого огонька. С таким фонариком бродит ее любимый герой. — Крошка Вилли Винки! — Хлоя оборачивается, не смея верить, что с ней наконец случилось что-то невероятное, что-то, чему даже Аманда будет завидовать! Огонь такой яркий, что слепит глаза. Хлоя щурится и прикрывает глаза ладонью. — Вилли Винки, а ты можешь потушить свой фонарик? Огонь слабо трепыхается пару секунд, а потом гаснет. Хоть кто-то слушает ее. — Спасибо тебе! Я… Хлоя не успевает сказать то, что хотела, потому что через секунду ей закрывает рот холодная ладонь с тонкими пальцами. Глаза девочки широко открываются, и она заходится в беззвучном визге. Она пытается вырваться из стальной хватки, но ничего не может поделать: тело сковывает леденящим кровь страхом. Так и не застегнутые босоножки слетают с ног, босые пальцы мнут песок, Хлоя дергается, шумно втягивая носом кончающийся воздух. Она чувствует, что ее волокут к воде, но она не умеет плавать! Господи, она не умеет плавать, пожалуйстапустьонпрекратит! Она пробует укусить ладонь, не дающую нормально дышать, но стоит зубам коснуться холодной кожи, как в рот ударяет мерзкий вкус озерной воды. Ее втаскивают в воду, подол платья намокает, но ей уже все равно. Хлоя захлебывается в рыданиях, сил дышать не остается, борьба не имеет смысла, что же ей делать?! Нога царапается о подводный корень, царапается сильно и больно, но в тот же миг ее с головой опускают в озеро, и боль забывается. Всплыть не получается. Что-то тянет ее вниз, глубже. Над поверхностью озера летают звездочки. Хлоя закрывает глаза. Остаются лишь ощущения. То, что тянуло, исчезает, а волосы приятно касаются плеч, пока она плывет на дно. А в тот же миг озеро перестает бурлить. Ветки тысячелетней ивы ласкают его поверхность, пара листочков падает вниз. Ничто не выдает его былое беспокойство — по зеркальной глади едва проходит рябь. Не бойся, Хлоя.

Крошка Вилли Винки лечь велит в постель

.

***

— Вы уж извините, мистер Трэвис, но на подобное я не соглашусь… Да, вы правильно услышали, — им был слышен только голос Гермионы, поскольку щитовые чары были заблокированы так, чтобы человек, вышедший из камина министра, был слышен и виден только ему. Или ей. Гарри с Роном переглянулись. Гермиона выглядела расстроенно, то и дело шмыгала носом (давно пора что-то сделать с этими министерскими сквозняками) и теребила подол юбки в течение всего разговора, поэтому теперь он имел весьма помятый вид. Как и все они. Когда они соединили все точки на карте в правильном порядке, то перед их глазами предстал символ геометрического угла, ничего не объясняющий и не дающий даже намеков на разгадку исчезновений. Рон запрокинул в себя остаток настойки, Гарри протер очки, Гермиона зашебуршала отчетами, но все это принесло столько же результатов, а именно — круглый, аккуратный ноль. А потом Гарри пришло срочное сообщение от его мракоборцев, которые были на ночном дежурстве. В том же самом районе, где были зарегистрированы все остальные исчезновения, около девяти часов вечера в магловский полицейский участок прибежала семейная пара с коляской и заявила о пропаже старшей дочери. Мракоборцы получили сигнал около десяти, и еще до полуночи Гарри вместе с дежурными мракоборцами осмотрел Хоум парк. На траве они нашли собранный девочкой букет анемон, проследили за отпечатками ног до кромки озера, нашли на песке сброшенные потертые босоножки, а потом потеряли след, уходящий в высокую траву. Набросив анти-магловское заклинание на пруд, прошерстили его до самого дна, но напрасно: обыск водоема ничего не дал. Поэтому во втором часу ночи Гарри вкатился в министерство потный, грязный, голодный и злой. Друзья все еще разбирали отчеты, выискивая схожесть среди пропавших, и выписывали находки в толстый кожаный блокнот. Гарри Рон сунул в кресло, вручил другу настойку, пододвинул к нему гору отчетов, и, сочувственно похлопав его по плечу, засел за свои заметки. А к трем часам ночи стали поступать новые отчеты: мракоборцев, следователей, специалистов по черной магии и артефактам, невыразимцев, и золотое трио оказалось погребено под пергаментом и перьями. Потом в кабинет через камин вторгся главный редактор «Ежедневного Пророка» — Виссел Трэвис — похожий на жабу лопоухий мужчина, которого Гермиона недолюбливала, но старалась сотрудничать, и у них завязался долгий спор на тему, стоит ли публиковать информацию об исчезновениях в мире маглов. Трэвис, разумеется, успел разнюхать, что в Аврорте дело неладно, через дракл-знает-какие каналы, и вот, явился ловить заглотов на удочку. Хоть они и слышали половину из сказанного, друзья понимали, что дела становятся все хуже и хуже и что Трэвис («жаба бледнолицая», как его окрестил шепотом Рон) вскоре перестанет идти на уступки. Вскоре Гермиона отвернулась от камина. Губы у нее дрожали, а кончики глаз словно опустились, накладывая на лицо отпечаток бессилия. — Нам надо разобраться сегодня. Сейчас… или Трэвис все опубликует. Рон ругнулся и вслух высказал все то, что давно копилось у него в мыслях. Кабинет громко завыл, так, что у всех собравшихся заложило уши. — Рон, ради Мерлина! — Гермиона достала палочку и махнула ей в сторону деревянной статуи, стоявшей у дверей. — На кабинет наложено заклинание цензуры, так что будь добр, выражайся как порядочный маг, а не колдун Лютого переулка. — Прости, — Рон поморщился и запустил руку в свою рыжую шевелюру, — вечно забываю. — Так что там Трэвис? — поправив очки, по привычке сползающие на кончик носа, поинтересовался Гарри, и тут же был награжден свирепым взглядом. — Можно подумать, ты не слышал! — Гермиона зашелестела отчетами, а потом, сообразив, что Гарри и правда слышал только ее реплики, вздохнула. — Он хочет получить ответы, а иначе грозит распространить материал как есть. То есть напав на все министерство и на нас в частности. Честно, иногда я так понимаю Фаджа... Гарри открыл было рот, вспомнив Фаджа и то, как он контролировал «Пророк», чтобы выставлять Гарри сумасшедшим, но вспомнил о заклинании-цензоре и передумал. Пододвинул к себе карту. Девочку они так и не нашли, но особенно четко были видны следы где-то… Да, здесь. Мракоборец поставил на карте жирный крест и соединил его с последним. Теперь картинка перед глазами представляла собой горизонтальную ломанную волну. Гарри нахмурился. Если рассматривать так, то это похоже на то, как дети рисуют море. Глаза пристально изучили каждое место, на котором обрывались следы пропавшего. От водоемов было относительно недалеко. Но они прочистили все озеро, разве нет? К нему подошли Гермиона и Рон. Последний нахмурился, а потом резко повернул карту так, что волна стала вертикальной. Отчеты свалились на пол с глухим «бум», и отдельные, так и не скрепленные листки разлетелись по помещению. Один застрял у статуи в волосах, и та недовольно скинула его, помотав головой. Гарри лениво проследил за этим действием и снова перевел взгляд на рисунок. Парк, черные кресты, дороги, здания — все слилось в одно цветастое пятно, и закружилось, кружилось, кружилось. Первый пропавший. Мужчина, семьянин, который разводился с женой. Вторая. Женщина, потеряла ребенка при аварии. Третий. Юноша, которого выставили из университета за прогулы. Четвертый. Пожилой мужчина, лишившийся всего состояния из-за хитрого внука. Пятая. Учительница - жертва насмешек жестоких подростков. Шестой. Мальчик трех лет, расстроенный в свой день рожденья, так как ему не подарили желанный велосипед. Седьмой. Успешный бизнесмен, преданный совладельцем компании. Восьмая. Шестилетняя девочка, явно жаждующая внимания родителей. Конечно, их лишения были неравнозначны, но они были. Интересно, случись все несколько раньше, Гарри тоже попал бы в список? Тут взгляд самопроизвольно сфокусировался на черном знаке, перечеркивающем улицы. — Где-то я это видел… — задумчиво протянул Рон, а Гарри медленно поднял глаза и уставился на стену, на которой висело большое зеркало в серебряной раме. Вслед за ним, словно сговорившись, вскинули подбородки и Рон с Гермионой. Гарри осторожно отвел в сторону отросшую челку. Его поблекший, но все еще заметный шрам в точности повторял очертания символа на карте. — Какого обвислого Мерлина? — воскликнул Рональд Уизли, и, несмотря на сквозняк, гулявший по кабинету, им всем стало жарко. Некоторое время спустя Гарри мерил шагами кабинет и вовсю игнорировал периодические завывания заклинания-цензора, так что Гермионе даже пришлось на время снять его, сделав сложное движение палочкой. — Мой шрам, Рон! Мой. Шрам. Блядь. Ты все еще веришь, что эти исчезновения не имеют отношения к волшебному миру? — Гарри… — Нет, Гермиона, нет! Что мы упустили? Что я упустил? Почему опять ЭТО начинается? — Гарри. — Я знал, должен был знать, что ничего не кончится! Но маглы? Я не смотрел на мир маглов, я упустил, это из-за меня эти люди… — Гарри Поттер, немедленно перестань обвинять себя и ПОСЛУШАЙ! — рявкнула Гермиона, зло скидывая со лба кудрявые прядки, выпутавшиеся из рабочего пучка. Гарри сердито зыркнул на нее, потом засунул руки в карманы (во время переживаний ладони у него всегда потели, поэтому он незаметно вытер их о подкладку), сел и принял небрежно-скучающий вид, так и кричавший: «Я все равно виноват во всех бедах человечества, и тебе меня не переубедить, но так и быть, попробуй». У него всегда была эта проблема - проблема ответственности, будто роль Героя, возложенная на него в годовалом возрасте, призраком преследовала его всю зрелую жизнь. Гермиона обошла стол и села рядом с ним. Вблизи ее лицо выдавало то, что скрывало расстояние — в уголках рта появились маленькие морщинки, в шоколадных глазах читалась мудрость, что появляется лишь с возрастом, пышные волосы против воли были закручены и заколоты на затылке, хотя Гермиона ненавидела прически. Время никого из них не пощадило. Гарри вздрогнул, когда ее маленькая ладошка коснулась его щеки. — Тебе пора побриться… — улыбнулась Гермиона, а потом вздохнула. — Гарри, послушай. Это — не твоя вина, поэтому, ради Мерлина, перестань ты во всем себя попрекать. — Она права, — на кресло напротив плюхнулся Рон. — Ты привык обвинять себя во всех проблемах мира, но это — не твоя ошибка. Гарри прикрыл глаза. За секунду — а может, за один короткий миг одной бесконечной вселенной — перед ним пронеслась вся его жизнь. Победы, поражения, опять победы, опять поражения… Забавная штука — эта жизнь. Они выпутались из ее лабиринта, нашлись, а теперь опять потерялись. Это было чертовски нечестно. Но это было. — Давайте так, — Гарри открыл глаза и ободряюще улыбнулся обеспокоенным друзьям, хотя на деле ему хотелось забиться в угол и зарыдать, как в детстве, как он делал, когда был всего лишь мальчиком из чулана, — мы ничего не скажем. Никому. Гермиона, я поговорю завтра с Трэвисом, меня он точно послушает. А пока разберемся с... этим. Только не заметая всю эту муть на порог дома. — Согласен. Меньше знаешь — крепче спишь, так? — Рон влил было в себя еще один стакан зелья, но его руку перехватила жена. Гермиона покачала головой и поставила стакан на стол. — Тогда договорились. Завтра опять собираемся? Мужчины кивнули. У них возникло ощущение, что они, семнадцатилетние, никуда не уходили. Что они все еще здесь, просто устали. Ощущение, что завтра им вставать не для того, чтобы идти на работу, а чтобы спешить на уроки. Ощущение, что детей у них нет, потому что они сами — дети. Но это было лишь ощущение. Потому что вскоре в камине колыхнулось зеленое пламя, и каждый отправился к себе домой. Во свою взрослую жизнь, полную проблем, беспокойств и... Любви.