Lost Generation

I belong to a lost generation and I'm comfortable only in the company of others who are lost and lonely. Umberto Eco

31 августа 2023 года, Великобритания       Поттеры Крыши домов в Годриковой впадине переливались в лучах утреннего августовского солнца. Дул прохладный ветерок, срывавший мелкие зеленые листики с деревьев, обдавая лица случайных прохожих струей пряного летнего воздуха. В такие дни сидеть дома не получалось: густые смородиновые ароматы украдкой пробирались в комнату и звали за собой, поманивая пальцем. Кто-то развешивал гамак на лужайке перед домом и открывал газету, заботливо оставленную почтовой сипухой на подоконнике, а кто-то уезжал за город. Именно так и поступало большинство, но только не жители Годриковой впадины. Здесь, в этом тихом пригороде, в котором переплетались элементы классической архитектуры английской провинции и модные кафе-рестораны, разбросанные на городской площади, как хлопушки на Рождество, то и дело происходило что-то весьма необычное. Редкие маглы, покупающие жилье неподалеку от улицы имени какого-то там Блэка, быстро собирали вещи и уезжали куда подальше, перекрещиваясь и утверждая, что больше никогда не вернутся: «То шум какой-то странный, то кажется, будто коты разговаривают, то воет что-то потусторонне, нет уж, дорогая, я нашел домик в Уилтшире...» Так что Годрикова впадина со временем стала волшебной общиной, в которой все быстро привыкли ко всяким случайным неслучайностям. Вот и сегодня райончик содрогнулся от внезапного взрыва, и примерно через секунду раздался громкий рев магической сигнализации, который, увы, не сумел заглушить вопль Джинни Поттер. — ДЖЕЙМС СИРИУС ПОТТЕР! Джеймс Сириус стоял посреди своей комнаты - точнее, того, что пять минут назад было его комнатой. Он обвел последствия взрыва (обуглившиеся стены, окна... какие окна?) потрясенным взглядом, в котором, однако, играли извечные смешинки-чертики, оглядел испорченные рамы и скорчил виноватую рожицу, в принципе понимая, что на мать подобное не подействует. За восемнадцать лет своей жизни он не раз и не два портил семейное имущество, да и не раз еще испортит, но сегодня, кажется, он побил все рекорды и лишился карманных денег как минимум на полгода. В дверях показался Альбус, с ухмылкой оглядел это "вящее безобразие", как его окрестил Гарри, заглянувший на один короткий момент в комнату, пробегая мимо в халате, с волосами, которые будто ударило током, и сбежавший подальше, чтобы не застать гнев дражайшей супруги, которая уже яростно топала по лестнице, сотрясая дом не хуже, чем недавний взрыв. Благодаря небольшой куче защитных заклинаний, покрывающих стены и пол с потолком, остальной дом пострадал несильно. Поттеры, привыкшие к тому, что их старший сын не проводит ни одного дня, что-либо не взорвав и не испортив, экспериментируя с новыми заклинаниями и зельями для школьных шалостей, обезопасили себя и еще двух детей, - к вящему счастью родителей, получившихся более спокойными и уравновешенными, - покрыв его комнату всеми необходимыми Протего и Фианто Дури, которые сослужили отличную службу. — Джеймс! — возмущенно потеснив среднего сына, Джинни влетела в комнату со скоростью гарпии, и уперла руки в боки, сверкая глазами. — Что это вообще такое? — она взглянула на безнадежно уничтоженную люстру и сместилась к стене, на которой чинно висели метлы для квиддича, чудом выжившие в мини-взрыве. Джеймс развел руки в стороны. — Это опыты, ма. Джинни бросила на него взгляд и покачала головой, складывая руки на груди. — Мерлина ради, тебе ведь уже восемнадцать, Джим. Когда ты уже... — ... научишься вести себя прилично, — закончил за нее Альбус и подмигнул брату. Джеймс любил подшутить над ним, а потому слушать, как он получает очередную выволочку, было... ну, приятно. — Иди нахрен, Ал, — махнул на него рукой Джеймс и умоляюще посмотрел на мать. — Не заставляй меня вручную мыть тарелки. Или папины носки складывать, они же все черные, мне Скамандеров и то проще различать! — Джинни сместила уголки рта в одну сторону, а потом устало вздохнула. — Джеймс, а сколько можно? Ты чудишь, и я тебя наказываю. Потом снова. И снова. И еще раз. Тебе доставляет удовольствие уборка в доме? Джеймс скорчил такую мину, что стало ясно - домашние дела ему совсем не по нраву. На пороге тем временем показался еще один житель дома, явно заинтересовавшийся семейными разборками. Темно-рыжеволосая в мать и ярко-зеленоглазая в отца Лили Поттер сдула со лба пушистую прядь волос, совсем как мать минуту назад, и возмущенно посмотрела на старшего брата. — Джей, ну я же собираюсь! Как ты мне предлагаешь это делать, если дом подпрыгивает на месте каждые две секунды? — Позови Кикимера, — не подумав, брякнул Джеймс в ответ и дал себе мысленный подзатыльник, увидев глаза матери. Джинни смотрела на него так, как смотрят на провинившегося кота, когда тот нагадил в тапок. — Ну конечно, — Лили закатила глаза, — ты, конечно, уже забыл, какая это головная боль - собирать чемодан, да тебе и не нужно это дела... Альбус кашлянул и вопросительно посмотрел на Джеймса, мол, ты скажешь ей или я? Джеймс скривился, но зоркая Лили уже заметила эти переглядки и, оборвав свой монолог посреди предложения, взглянула на то, что осталось от кровати, на которой лежал слегка обуглившийся чемодан. Девушка нахмурилась. Непонимающе переводя взгляд с одного на другого, она облокотилась на подгоревший дверной косяк и обреченно посмотрела на мать. — Его что, оставили на второй год? Ал подавил смешок, заметив ужас в глазах сестры, а Джеймс и вовсе расхохотался, да так радостно, словно ему сообщили, что он выиграл ежегодную лотерею «Гринготтс». Альбус же посмотрел на брата и тоже заржал, как конь, игнорируя Лили, легонько ударившую его по плечу. Джинни усмехнулась, когда дочь, не добившись от братьев ровным счетом ничего, нахмурилась, резко став очень похожей на свою бабушку Молли, и в сердцах топнула ногой. — Да кончайте ржать! Подвывая от смеха, Джеймс оперся на стену и тут же отскочил прочь, потому что та оказалась нагрета, как наковальня. — О Мерлин, Лил, ты бы только видела свое лицо, — Альбус еле-еле выговорил эти слова и снова засмеялся, причем так заразительно, что Лили против воли тоже улыбнулась. Джинни ткнула палочкой в дверной проем, и тот сразу же обрел твердые очертания, покрылся лаком и заблестел, как новенький. Потом она назначила все еще смеющемуся Джеймсу наказание (убрать весь второй этаж и расчистить чердак) и покинула комнату с чувством выполненного долга, напоследок потрепав дочь по волосам. Вскоре с первого этажа раздался звон кастрюль. Отсмеявшись, Джеймс достал из кармана джинсов волшебную палочку, ровную, приятного темно-орехового цвета, обвел безобразие внимательным взглядом, и, вдохнув, начал исправлять последствия собственных опытов с заклинаниями. Не сказать, что он был каким-то ужасным студентом, у него даже было два «П» по ЖАБА, но изобретение собственных заклинаний - дело, которым они увлеклись с близнецами еще на шестом курсе, - представляло собой весьма взрывоопасный процесс. Постепенно комната приобрела более-менее сносный вид: стены вернулись к своему прежнему состоянию, в воздухе запахло деревянной стружкой и можжевельником, лампа вкрутилась в потолок и рассыпала по комнате тысячу солнечных зайчиков, окно заняло свое законное место в покатой мансардной раме, а пол застелил почти новый большой ковер. Лили скептично покосилась на летающие туда-сюда осколки светильников и обрывки школьных фотографий, дожидаясь, пока Джеймс исправит свой очередной промах, а потом вопросительно выгнула бровь. — Итак? Ты расскажешь, зачем тебе чемодан? — Лили, — начал Джеймс и деловито прочистил горло. Альбус же воспользовался тем, что внимание Джеймса переключилось на Лили, и бочком протиснулся к левой стене. Его влекла прислоненная к подоконнику джеймсовская новейшая метла, купленная им еще вчера во время визита в Косой переулок. Брат аргументировал потраченную сумму (доставшуюся ему в качестве подарка на окончание Хогвартса) тем, что он, оказывается, будущая звезда квиддича, и не может передвигаться на обычной "Молнии". Лили заполучила гору новых шмоток, какие-то крутые перья с встроенными золотыми чернилами, обложки для учебников и новую полироль для собственной метлы. Альбус же приобрел новый котел, ингредиенты и мантию, а на Метлу даже смотреть не стал - она слепила глаза. Учебники он унаследовал у старшего брата, не потому, что родители не могли купить ему его собственные, а потому, что так всегда было, и он привык. Джеймс, конечно, оставлял на страницах кляксы, зато делал полезные пометки, когда не играл в «Виселицу» с соседями по парте. Она сияла в солнечных лучах — новая отполированная "Вселенная-1" с ручкой из красного дерева, внутри которой находилась ярко-голубая подсветка из флюоресцентов шипо-медуз, и с твердым хвостом с имитацией прутиков, позволявшим делать сложные маневры. Легкая, аэродинамичная, красивая, притягивающая взгляд Метла. Перед ней все теряли дар речи: отец чуть было не купил себе такую, мать вчера попыталась на ней полетать, но Джеймс выказал ярое сопротивление и победил, и Лили, нет-нет, да посматривающая на нее время от времени. Альбус уже почти дотянулся до древка метлы, когда услышал спокойный голос Джеймса: — Даже не мечтай, Ал. Брат стоял к нему спиной, но все равно знал, что именно он делал. Точнее, пытался сделать. Вот говнюк. Альбус тихо выругался. — То есть ты будешь общим тренером команд? — Лили радостно улыбнулась и бросилась Джеймсу на шею. Джеймс лишь ухмыльнулся. Он и сам до сих пор не мог поверить в свою удачу, если честно. В "Паддлмир" его приняли практически сразу, но с тем расчетом, что он должен был проработать после школы целый год, чтобы их не обвинили в том, что вместо опытного игрока они взяли в команду только что выпустившегося юнца. У них вообще была очень странная политика, но, черт возьми, это были «Паддлмир»! Джеймс мялся целый месяц. Он неплохо знал Трансфигурацию и ЗОТИ, но не представлял свою жизнь без квиддича. И, отчаявшись, собирался было пойти к дядюшкам Уизли на какую-никакую, но подработку, хотя сервис и общение с клиентами не были его сферой. А потом одним июльским утром к нему явилась сама Макгонагалл, сказала, что знает о его проблемах, и предложила потренировать школьные команды, потому что их "способности" куда больше, чем они показывают. Конечно, это был лишь предлог, да и в Хогвартсе все команды были очень неплохо натренированы и так, но он все равно переполнился благодарностью к профессору, избавившей его от целого года существования меж орущих полок, с которых в любой миг на него могла осыпаться какая-нибудь гадость, о существовании которой он даже не подозревал. Лили тихонько фыркнула ему в шею, и Джеймс улыбнулся. Предугадать ее реакцию было несложно. Конечно, он мог и раньше обо всем ей рассказать, но очень уж хотелось потянуть, - сюрпризы должны быть хорошо выдержаны, чтобы иметь насыщенный вкус. Да и не хотелось, чтобы новость разлетелась по волшебной сети до того, как наступит новый учебный год. Лили была открытой, отзывчивой девчонкой, успевающей почти по всем предметам, с хитринкой, бойкой. Похожей на идеальный гибрид характеров родителей. Джеймсу всегда казалось, что она ближе к нему, чем Альбус. Хоть и разница в возрасте у них была больше. Ал был непохож на них. Учился на Слизерине, не любил шуметь и любил читать, списывал половину домашек, хотя был чертовски умным - его просто мало интересовали школьные свитки на пять футов. Неудивительно, что когда-то он дружил с Розой. Короче, если совы из Хога пулей летали туда-сюда во имя Джеймса, то во имя Альбуса они от силы делали один, да и то официальный, рейд в год. Когда Лили отлепилась от него и, звонко чмокнув в щеку, перебежала в свою комнату, что располагалась прямо напротив, Ала уже и след простыл, так что Джеймс вернулся к сборам чемодана, что в его понимании означало собрать все шмотки и запихнуть незапихиваемое внутрь, для верности придавив какими-нибудь нотами. Лили в комнате напротив с потугами запихивала свои вещи в школьный чемодан - ее дверь была открыта, и было прекрасно видно, что чемодан со своими прямыми обязанностями не справлялся, то и дело озлобленно выплевывая на пол ту или иную кофточку. Сестра... как бы это поточнее объяснить. Все знают таких девушек. Не заносчивых и вредных, как слизеринки, а именно... домашних. Таких немного, но они есть в каждой школе и невольно притягивают взгляд. У них мягкая теплая кожа, глубокие глаза и длинные черные ресницы, густые волосы, пахнущие медом, или яблоком, или парным молоком с корицей, острые коленки, пара родинок на спине и ямочки на щеках. Они настоящие, обладающие своей натуральной красотой, а не ликерной и холодной, а потому манящей. И их не портят ни веснушки на плечах, ни резко очерченные ключицы, ни царапинки на руках, ни детский лак для ногтей с добавлением идиотских блесток. Так вот Лили была как раз такой. Настоящей. Правда, в последнее время Джеймс стал недовольно замечать, что она и правда выросла, и парни разглядывали ее ноги с дурацкими выражениями на лицах, от которых у него аж кулаки чесались. Вчера, когда Лили нацепила на себя короткое летнее платье в цветочек и распустила волосы, на нее пялилась добрая половина Косого переулка. На нее и в школе пялились, но там Джеймса знали и уважали, понимая, что он не простит грязное посягательство на сестренку, а тут... В общем, хорошо, что он возвращается в Хогвартс. Лили протопала мимо его комнаты с кучей вещей в руках. — Лилз, тебе помочь? Она притормозила, лукаво посмотрела на него и наклонила голову набок. — Хочешь поразглядывать женское белье? Я думала, что ты уже "взрослый и адекватный молодой человек", — она подмигнула брату, цитируя Гарри, и сбежала вниз по лестнице на первый этаж. На кухне слышался звон ложек и кастрюлек – мама наверняка готовила завтрак. Хотя, как готовила... Просто посуда порхала из ящика на плиту и в духовку, а Джинни сидела и делала какие-то наброски. После рождения Джеймса она ушла из «Холлихэдских Гарпий», оставив славу меткой охотницы другим. И, пока Гарри трясся по любому поводу, трангрессируя из министерства и обратно по двадцать раз в день, чтобы проверить новорожденного сына и жену, Джинни оптимистично заявляла, чтобы тот шел на работу, а она уж разберется и от скуки не помрет, тем более, что на подхвате всегда была бабушка Молли. С ума Джинни действительно не сошла. Все началось с кухонной бумажной салфетки и закончилось на I.M.A.E (Международной Магической Художественной Выставке)*. У Джеймса на одной из стен висела картина, отдельная от всего мира комнаты. Если другие стены были покрыты листочками, плакатами, фотографиями, старыми метлами, на креплениях горизонтально висящими на стенах (таких метел было всего две, он же не олигарх), то это стена была пустая. Деревянная стена и большой рисунок. Здесь не было движения, как в других магических картинах, эту его мама нарисовала простым магловским карандашом и пастелью, но в этой простой рамке было больше жизни, чем на колдографиях, прикрепленных над кроватью. Гарри в полосатой пижаме и любимом халате, за завтраком перелистывающий «Ежедневный Пророк» и собирающийся откусить половину от тоста с абрикосовым джемом и маслом; тринадцатилетняя Лили с двумя смешными пучками, которая со смехом опускает венок сирени отцу на голову; напротив – растрепанный Ал с книгой. Он на секунду поднял взгляд и чуть улыбается, глядя на отца в венке. Джеймс, сидящий в серой пижамной футболке и джинсах около Ала и незаметно наколдовывающий ему маленькие дьявольские рожки. К стулу Джеймса пристроена метла, он позавтракает и отправится играть в квиддич с отцом. Отец против сына, ловец и ловец. Их игра на двоих. Джинни нарисовала и себя. Чуть поодаль, около огромного букета сирени в вазе, держащую в руках альбом и быстро-быстро накладывающую на листок бумаги штрихи, запечатлевая этот короткий солнечный миг. После плохой ночи всегда наступало подобное домашнее утро. Глаза привычно нашли любовно сглаженную линию шеи Лили, отблеск солнца на стекле круглых очков отца. С первого этажа в комнату лениво втянулся аромат гренок с маслом и корицей, и живот Джеймса отозвался на это недовольным бурчанием. Джеймс посмотрел на то жалкое зрелище, которое представлял из сего его чемодан, махнул рукой и привычно скатился по перилам лестницы и спрыгнул на паркет. Гарри уже позавтракал и сидел в любимом глубоком кресле, читая утренний "Ежедневный Пророк". Завидев Джеймса, он улыбнулся и кивнул на приготовленный завтрак. Джеймс подхватил тарелку с гренками, большой кусок омлета, залил мюсли молоком, и, нагруженный, плюхнулся на диван около Альбуса, вывалив еду на низкий столик. Лили обвела эту гору скептичным взглядом и внаглую стащила у него гренку. Джеймс поперхнулся мюсли, не ожидая такой подлости, и набросился на нее с целью выхватить свою еду, а Лили звонко расхохоталась и попыталась увернуться. Его белая майка враз стала разноцветной, потому что он опять неудачно облокотился на стол и испачкался в краске. Джинни, создающая, как-никак, новый шедевр, привычным жестом пульнула в них Силенцио, - «— Это разве не домашнее насилие, мам?» - но Гарри блокировал его со свойственной ему ловкостью, даже не отрываясь от газеты. Началась обычная домашняя потасовка. Альбус закатил глаза, что-то пробурчал себе под нос (наверное, молитву, но Джеймс не расслышал), захлопнул книгу и с кличем аборигена запрыгнул Джеймсу на спину, защищая Лили. Обычное утро, в общем. Джеймсу порой казалось, что родителям подобное только в радость - вряд ли в свои семнадцать они так же беззаботно проводили время. Тем более, что Гарри все лето чуть ли не ночевал на работе, и видеть его дома, с улыбкой, осунувшегося, но счастливого, было... неплохо. Когда Гарри надоел всеобщий психоз, он увернулся от очередного заклинания и обхватил Джинни за талию, награждая нежным поцелуем, на который она ответила, закидывая руки, обмазанные красками и тушью, ему на шею. Пока родители обменивались поцелуями, "дети" по старой доброй привычке приводили столовую в порядок, морщась, как один (подобные проявления любви и заботы всегда были весьма часты в их доме), и жуя оставшиеся гренки. Когда все понемногу пришли в себя и утихли, развалившись на диване, а Джинни отлепилась от Гарри, солнце уже светило вовсю, покрывая янтарным золотом район, заглядывая в витрины магазинов и приветливо улыбаясь волшебникам. — Знаете что, — Гарри обвел их всех сияющим взглядом, и его зеленые глаза радостно сверкнули, — а давайте съездим на пикник.       Малфой Скорпиус открыл глаза, когда луч, до этого скользивший по его ногам, поднялся выше и погладил его по щеке. Сел на кровати и бросил взгляд на окно. За стеклом уже было утро, светлое и похожее на мороженое, подтаявшее на жаре. Ухоженные дорожки парка из окна напоминали червяков, расползшихся на долгие-долгие мили в разные стороны. Ровно подстриженные французские клумбы пестрели летними красками, и цветы едва покачивались на хрупких стеблях, овеваемые летним ветром. Последний день лета в Уилтшире был в самом разгаре. Школьный чемодан, уже собранный, стоял около шкафа, в котором сиротливо осталось висеть несколько рубашек - оставшиеся накануне были аккуратно уложены домовиками под чутким надзором Скорпиуса. Лето пролетело, как день. Нельзя сказать, что Скорпиусу не хотелось в школу - там было точно интереснее, чем в Малфой-мэноре, но отвратительно-гадкий комок от предстоящей ему учебы никуда не уходил. Так всегда бывает. Вроде и хочешь вернуться в компанию, скучаешь по тыквенному соку и запаху чернил и учебы, но и полежать еще денек в кровати до полудня весьма заманчиво. С другой стороны - Малфой-мэнор и его затхлые, мрачные коридоры успели порядком набить оскомину. Скорпиус сбегал в Лондон при любой удобной возможности, но палки в колеса извечно вставлял Драко, вознамерившийся обучить его управлению империей. Слизеринский галстук болтался на дверной ручке в форме змеи. В мэноре все было именно такое. Слизеринское. Темно-зеленые обои и серебристые покрывала, занавески в тон. Мало цветов, ничего яркого. Аристократично. Холодно. Совсем не так, как у Поттеров - там сплошь и рядом цвета, хаос, свет - медовый, теплый. Дом в Годриковой впадине раза в четыре меньше мэнора, зато добра в нем в десятки раз больше. Там на завтрак подгоревшие гренки с корицей, а не французские блюда с труднопроизносимыми названиями, там смех и беготня, хотя бы потому, что Гарри Поттер не тащит в дом пыль и кровь с работы. В отличие от Драко. Скорпиус вяло потянулся, запустил руку в отросшие за лето почти до плеч волосы (как хорошо, что этого не видела бабушка Нарцисса!) и, зевая, босиком прошел в ванную комнату, прямо по прохладному мраморному полу, чувствуя, как леденеют ступни. Там он сбрызнул лицо холодной водой, окончательно проснулся, и, на ходу стягивая пижамную футболку, направился к шкафу. Раздался хлопок, и в комнате появился домовик, так же внезапно, как и всегда, но Скорпиус даже не вздрогнул. Он остановился у шкафа, положил в ящик сложенную футболку и повернулся к нежданному посетителю. Пэрми посмотрел на него своими большими выпуклыми глазами, а потом, пошевелив ушами, заговорил: — Доброе утро, сэр, — он теребил в длинных пальцах край того, что раньше было наволочкой подушки, — хозяин просил зайти, когда вы проснетесь, но Пэрми не хотел вас так скоро беспокоить. Хозяин хочет, чтобы вы на сегодня ничего не планировали, сэр. У вас сегодня будут дела. — Какая радость, — хмыкнул Скорпиус. — Передай Драко, что я помню о свадьбе. Домовик кивнул и растворился в воздухе. Скорпиус набросил на плечи черную рубашку и надел черные джинсы - он любил черный. Прекрасный, дорогой цвет. На пару секунд слизеринец подошел к окну, чтобы полюбоваться видом, параллельно с этим застегивая пуговицы на рубашке. Потом так же не спеша покинул комнату. Фамильный особняк Малфоев, некогда великий и прекрасный, определенно нуждался в срочном ремонте. Забавно, ведь сюда приезжали сливки сливок, устраивались пышные приемы, толпы слуг обслуживали хозяев и гостей. Теперь не было ничего - только паутина, изредка смахиваемая несколькими домовиками. И не потому, что денег нет, а потому, что никого не волновало это. Сюда и так никто не являлся по собственной воле, чтобы не потонуть в тоске. Особняк постепенно приходил в затхлость, таял на глазах, совсем как его владелец. Скорпиус прошел по галерее, в которой были горделиво вывешены портреты его изумительных предков, но смотрел исключительно в пол, чтобы не видеть осуждающих глаз всех поколений семьи Малфой. Портреты по большей части молчали, но никогда не покидали своих рам и смеряли то, что осталось от лучшего чистокровного рода, негодующими взглядами масляных глаз. В столовой сидел отец и какая-то женщина. Когда Скорпиус спустился, они обернулись на него, и Скорпиус с удивлением признал в гостье старую журналистку, известную своими скандальными статьями. — Скорпиус, — Драко встал со своего места и пожал ему руку, хотя никогда так не делал. — Это Рита Скиттер, редкостная сплетница, так что держи себя прилично, — прошептал он, наклонившись поближе, и Скорпиус выдал в ответ нечто нечленораздельное и скрыл за кашлем смешок. Рита Скиттер. Потрясающе. Ее белые кудряшки и золотые зубы всегда вызывали у него некое... Отвращение, наверное. Ее статьи все еще мелькали в "Пророке" и в других изданиях, но новые романы, выпускаемые весьма небольшими тиражами, почти не раскупались. Она утратила свою искру, благодаря которой в прошлом строчила скандальные заголовки. — О, юный мистер Малфой! — воодушевилась журналистка, когда Скорпиус уселся рядом с ними и попросил домовика принести ему черный кофе. — Вы же еще учитесь в школе, верно? — Да, я все еще в Хогвартсе, — ответил Скорпиус и насмешливо глянул на изрядно потрепанное прытко-пишущее перо, которое выпустило в своей молодости немало сплетен и «проткнуло не одну репутацию» и которое наверняка комментировало его позу и заказанный кофе. — Как интересно! — воодушевилась журналистка и пододвинулась к нему ближе. Скорпиус отодвинулся, уже жалея, что решил спуститься, а не позавтракал в своей комнате. — А вы на каком факультете? Наверное, на Когтевране, раз вы такой интеллигентный? — Нет, я на Слизерине, — просто ответил Скорпиус и сделал глоток принесенного эльфом кофе. Горечь приятно разлилась по горлу. Ритина чашка с чаем стукнулась о блюдце. — Где? — с придыханием переспросила она. Создавалось впечатление, что она едва сдерживалась, чтобы не захлопать в ладоши. Скорпиус подавил желание скривиться. — Вы пошли по стопам родителей, не так ли? Скажите, а это правда, что вас оскорбляют и не любят, потому что видят в вас потомков Пожирателей Смерти? Он уставился на дамочку, которая без раскачки выспрашивала о довольно личных вещах, как на поющего нюхлера, но та, не заметив этого, самозабвенно продолжила: — Не считаете ли вы, что этот факультет надо убрать, чтобы не влиять на самооценку учеников? И компетентна ли Минерва Макгонагалл по отношению к вам? — Миссис Скитер, — прервал журналистку Драко, и Скорпиус знал, что отец боролся с желанием вцепиться в нее и выставить вон, предварительно вырвав пару локонов из парика, но никогда не сделал бы этого, чтобы сохранить лицо семьи. Хотя... Было бы что сохранять. — Я еще мисс, — подмигнула ему репортерша и подсела к Скорпиусу еще ближе, впивая свои алые коготки ему в колено. — Мисс Скитер, вы здесь для того, чтобы написать о моих растущих акциях, а не о моем сыне... — У вас красивый сын, мистер Малфой, — Рита заискивающе улыбнулась. У нее был тот пыльный лоск женщины, что когда-то была хороша собой, но постепенно угасла, хотя по-прежнему верила, что время можно обратить вспять. Однако никакие маскирующие чары и омолаживающие зелья не могли скрыть тот факт, что Рита Скитер была стара и очень, очень навязчива. Что раздражало. — Мисс Скитер, — снова начал отец, но на этот раз Скорпиус его прервал. — Нет, Драко, я отвечу. Нет, я не пошел по стопам родителей, потому что это был не мой выбор, а Распределяющей Шляпы. Да, нас не особо любят, но только потому, что мы любим напоминать людям о том, какие они есть. Нет, этот факультет убирать точно не надо, потому что все адекватные и приличные люди учатся именно на нем. И да, Минерва Макгонагалл охуеть как компетентна по отношению к нам, потому что она крутой директор и ко всем относится одинаково. А сейчас я, пожалуй, пойду. Мне еще клятву повторять, — с этими словами Скорпиус скинул Скиттер с себя, взял кружку с кофе в руки и поджал губы. — Всего хорошего. Бесит. Бесит, блядь. Вся эта хрень, которой занимается Драко последние двадцать лет. Поднимает чертовых Малфоев с чертовых колен. Даже сейчас. Скитер. Ну кто бы мог подумать. Эта уже старая и не имеющая влияния женщина, что повелась на какую-то сказочку, рассказанную отцом. А потом, в виде оплаты, он либо напоит ее какой-то гадостью, чтобы она забыла о том, что ей нужны деньги, или же трахнет ее, как трахает после смерти мамы все, что движется. Вот так. Вот тебе и благородный род чистокровных. Скорпиус сжал зубы, по привычке опять поворачивая в портретный коридор. При маме мэнор жил, наполнялся потоком людей, блестел и переливался, как жемчужина в короне империи. Наверное, замок просто питался ее энергией, высасывая ту по капле, пока ничего не осталось. Мама была у него очень красивая, высокая и бледная, с высокими скулами и длинными ресницами, чувственным ртом и мягкой улыбкой. Она угасала, становилась прозрачной, ее густые длинные волосы теряли свой блеск и выпрямлялись под гнетом болезни, о которой Астория молчала, будто это был какой-то пустяк. Она смотрела на Драко так, как тот никогда не смотрел на нее, хотя она была лучше него в сто раз. Мерлин. Кто бы знал, как Скорпиус скучал. Как трудно было принять ее уход - даже полгода спустя. Он тяжело сглотнул и с шумом втянул в себя воздух, направляясь в единственное место, где чувствовал себя лучше. Драко нашел сына спустя пару часов. Тот сидел в библиотеке на черном диванчике, приютившимся за одним из стеллажей, и меланхолично глядел в окно. В одной руке у него была незажженная сигарета, а в другой - открытая книга. — Скорпиус. Скорпиус обернулся и вскинул брови. — Что, неужели уже все? Она дала тебе? Или нет, и ты поэтому такой смурной? Драко еле сдержался, чтобы не залепить сыну хорошую затрещину. — Выбирай выражения, я не твой дружок. И соизволь объясниться. Что это за дурость с якобы-повторением клятвы ты выкинул? Ты хоть представляешь, каких трудов мне стоило договориться с Ритой, чтобы она не понаписала о тебе какого-то бреда? Скорпиус хмыкнул, ехидно посмотрев на него сквозь ресницы, мол, знаю я, как ты договаривался, и руки Драко сами собой сжались в кулаке. Ох, это в Скорпиусе точно было от Астории - умение выводить его из себя за секунды, ровным счетом ничего не делая. Он даже усмехался, как она. — Драко, я тебе передать не могу, насколько мне похуй. Мальчишка. И ведь не врет, ему действительно похуй. На свой род, свою фамилию и репутацию. Одни летние события чего стоят, а уж выбор подружки... Мерлин. Драко невольно вспомнил, каким был в свои семнадцать, и его передернуло. Фамильная честь его, признаться, тоже мало тогда заботила. Желание выжить в том пиздеце, надо сказать, перевешивало. Но Скорпиус не был похож на него - разве что внешне, пожалуй. Он не был похож и на Люциуса с его наклонностями садиста и убийцы, не был похож на Абраксаса, величественного и скупого. Нет. Скорпиус был харизматичен и добр от природы, он любил жизнь и все то, что эта жизнь была готова ему дать. Астория называла его «солнышком», потому что в детстве Скорпиус часто смеялся, и его хохот разносился по мэнору перезвоном колокольчиков. При Драко Скорпиус не смеялся, даже будучи малышом, старался держаться серьезно, хотя собственную фамилию выговаривал точь-в-точь как Драко в его годы, с ленцой и гордостью. А потом это все куда-то ушло, стоило Скорпиусу ступить на порог Хогвартса и завести особенных друзей. Драко не был близок с Асторией, что, как выяснилось со временем, отдаляло от него Скорпиуса. Скорпиус стоял за мать горой, а отца... отца со временем научился талантливо игнорировать. А затем Астория умерла. И в Скорпиусе что-то сломалось. И... Дракл, Скорпиус напоминал Драко другого человека из другой чистокровной семьи, человека, удостоенного посмертно орденом Мерлина. Человека, сжегшего мосты, ведущие к семье, сбежавшего на мотоцикле в закат. Драко ущипнул себя за переносицу. — Скорпиус, ты не обязан называть меня... — Драко, — Скорпиус сделал акцент на его имени, — уходи. Я не поеду на свадьбу неизвестной мне волшебницы просто ради того, чтобы ты покрасовался там для виду с наследником и завел полезные связи. Мне. Похуй. — Не смей командовать в моем собственном доме, не дорос еще, — рявкнул Драко, и Скорпиус насмешливо сощурился, как будто Драко был цирковым эльфом, а не его отцом. — И ты поедешь. Или я не пущу тебя в Хогвартс.       Уизли Расческа опять застряла в чертовых волосах. Роза с усилием подергала за пряди, чуть ли не отрывая от гребня зубчики, пока не поняла, что это бесполезно, и не взмахнула палочкой, уничтожая безобразие. Причесывать адские кудри всегда было сродни ножу в сердце. В Норе, как обычно, скопилась просто туча народу. С минуты на минуту приезжали тетя Флер и дядя Билл с детьми (ну как детьми - Мари-Виктуар и Доминик были старше Розы, а Луи был... Луи), дядя Джордж и тетя Анджелина, хохотун-Фред, красноголовая Роксана, и даже дядя Чарли и его извечные истории о драконах. Дядюшка Перси и все его семейство не вырвалось из Штатов, потому что Молли и Люси тоже готовились к учебному году - в Салемском институте, но они и так приезжали в июле. А Поттеры... Счастливцы справляли последний день лета в узком семейном кругу. Роза очень хотела к ним. В дверь постучались и тут же вошли, не дождавшись ответа. Доминик Уизли, ослепительная, как и всегда, с места в карьер кинулась ей на шею, а потом расцеловала в обе щеки. Французы. Роза еще не успела моргнуть, а кузина уже весело, как певчая птичка, защебетала о себе, и ее уложенные в красивую сложную косу волосы заблестели на солнце. Доминик вообще была красоткой, как и Луи. Но, в отличие от красоты Мари-Виктуар, их красота казалась ненастоящей. Нарисованной. — О, Г'оза, ты не пг'едставляешь, я поступила в Сог'бонну на факультет магического пг'авотвог'чества! Роза цокнула. Как невероятно изобретательно. Но признать стоило - мозги у Доминик были очень работящие. — Неплохо. — Дог'огая моя, а что это на тебе? — Доминик обошла ее с видом старого модного критика и еще раз широко улыбнулась. — Ты г'ешила сменить стиль? И вечно этот удивленный тон. Они виделись с Доминик только на семейных встречах или в конце августа, как сейчас, когда в семейное логово съезжались чуть ли не все Уизли планеты. Роза не могла сказать, что ей не нравилась Доминик. При всей своей красоте, которая привлекала модных фотографов с парижских улиц, умом она обладала незаурядным, но язык у Доминик был, что называется, без костей. А Роза болтать не любила и не умела. Доминик же все щебетала и щебетала. — О, ты похудела! Вот только твои джинсовые шорты с каг’манами - пг'ошлогодний писк моды, а футболка очень милая, но с ней надо носить юбку, — Роза одернула край своих коротких шорт и скрипнула зубами. День становился хуже и хуже с каждой милисекундой. В дверях замаячила Роксана: в рваных джинсах, кедах и мужской футболке. С такими же неестественными волосами цвета заката. С такой же горой веснушек. — Роза! Давно не виделись! Им здесь что, проходной двор? Счетчик, подсчитывающий процент отвратительности дня, сломался. Мерлин, да отстаньте, отстаньте, оставьте меня одну! Роза повторно оттянула край шорт и смяла джинсовую ткань вспотевшей ладонью. Вот бы вытащить палочку и заколдовать их всех, так, чтобы они не могли кидаться к ней, обнимать, целовать и вообще находиться с ней в одном помещении. Мама всегда говорила ей, что лучше не применять магию, если можно обойтись без нее. Что лучше не лениться. Ща-а-а-ас. Роза выпуталась из объятий кузин, пожала плечами в ответ на их непонимающие взгляды и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Впрочем, новость о ее поведении вскоре все равно облетела всю Нору и навлекла неприятности - как и следовало ожидать. — Изволь объясниться! — полчаса спустя мать уже стояла, уперев руки в боки, и смотрела на нее с явным негодованием. — Когда ты научишься вести себя, как человек, а не огр с горы? — Думаешь, это просто, когда к тебе в ванную вваливается без приглашения куча народа? — огрызнулась Роза. — Это не повод хлопать дверью и убегать! Честное слово, Роза, иногда я не понимаю, в кого ты такая! Роза пожала плечами. — Не в тебя. — Не в меня, это точно! — Гермиона смотрела на нее с таким разочарованием во взгляде, что Розе стало неуютно. Вроде бы - пора привыкнуть. И все равно неприятно. — Мне тоже много, что не нравится! Но с людьми надо учиться сосуществовать, иначе что ты будешь делать после Хогвартса? Сидеть в конуре и ждать чуда? — Я не знаю, что я буду делать после Хогвартса! — взорвалась Роза, которой подобные разговоры за лето надоели до смерти. — Не знаю! Но никто не знает, мам, никто! Альбус не знает, Лили не знает, да даже Джеймс не знал бы, если бы его не зазвали «Паддлмир»! Это нормально! — у нее изо рта вылетела капелька слюны, но Роза едва ли обратила на это внимание. — Я - не ты, я не убивала злых волшебников и не получала сто вакансий за пять минут, уж извини, что живу в нормальном мире! Гермиона сделала шаг назад, будто Роза дала ей пощечину, и побледнела. Роза же упрямо вскинула подбородок. О своих словах она не жалела - это была чистая правда. А маме давно пора было понять, где играть в министра, а где - в мать. За окном жужжали пушистые шмели - прямо над хрустальными дикими розами, посаженными бабушкой Молли в год, когда родилась Роза. По соседству там ютились лилии - в честь Лили, а между клумб стояла сколоченная дедушкой Артуром скамейка, которую прекрасно было видно из окна комнаты, которую Роза и Лили делили, когда приезжали в Нору - бывшую комнату тети Джинни. Наконец, мать покачала головой и вздохнула, сказав: — Иди и извинись перед сестрами. И ушла. Роза плюхнулась на лоскутное покрывало и уставилась в покатый потолок, смежая веки и думая, что она устала. Мерлин, кто бы знал, как она устала. Она устала быть одна. Устала, что собственная мать разочаровывается в ней - с каждым годом все больше, пока Хьюго, золотой мальчик, заводит друзей с гипер-скоростью, состоит в двух школьных клубах и оправдывает все возлагаемые на него надежды. «Пророк» даже публиковал колдо, на котором Гермиона и Хьюго ели мороженое и смеялись, как идеальные мать и сын. А Роза... Роза была кошкой, которая бродила сама по себе. Ей не хотелось спускаться вниз - там были кучи и кучи рыжеволосых людей. Осторожно, Уизли наступают. Прячьте женщин и детей. Но если она останется здесь, ее достанут и уволокут вниз хоть в мешке, хоть за волосы - потому что это семейное время, а оно святое. А с бабушкой Молли ругаться - все равно что могилу себе рыть голыми руками. Роза недовольно сползла с кровати и, подхватив книжку, угрюмо пошла вниз, заняв место в угловом кресле и подтянув ноги под себя, надеясь, что ее не найдут. Или сочтут предметом интерьера. Дедушка Артур, в меру поседевший, полысевший и расплывшийся (Роза видела колдо, раньше он совершенно точно был выше), потерявший пару зубов, в штанах на подтяжках и выкрахмаленной добросердечной супругой небесно-голубой рубашке, крутил велосипедное колесо, подвешенное под низким скошенным потолком. От колеса тянулся шнур, уходящий по наклонной куда-то вверх, под верхний потолок. За круг вращения колеса по проводу пробегала искра и где-то наверху вспыхивали электрические разноцветные огоньки. Нора Розе нравилась. В особенности пустая Нора. Здесь всегда пахло фирменным яблочно-карамельным пирогом бабушки, на стенах висели благоухающие пучки трав, а салфетки вообще были каким-то кружевным произведением искусства. Легкие хлопковые занавески закреплялись по бокам от окон с толстыми рамами, разноцветные половицы, выкрашенные когда-то маленьким Джеймсом Поттером, виднелись из-под ковриков, сделанных из старых гриффиндорских шарфов. Большой, видавший виды чайник неизменно стоял на плите рядом с целой армией темно-синих чашек, из которых зимой так приятно было пить горячий шоколад с домашним зефиром, а летом - прохлаждающий и тонизирующий холодный чай. Кто-то, проходя мимо, задел ее ноги, перекинутые через подлокотник глубокого кресла, и Роза вскинулась, как разъяренная пантера, готовая рявкнуть на наглеца, но тут ее глаза встретились с голубыми, и она расплылась в улыбке. — Опять читаешь, Рози-пози**? Тэдди Люпин, порядочно загоревший в Африке, в путешествии по которой провел летние месяцы со своей девушкой и ставший, наверное, еще выше, улыбнулся ей во все тридцать два зуба, а в его глазах заплясали знакомые черти. Волосы у него были рыжие - прямо под обстановку. — Тэд! — не обращая внимания на древний фолиант, свалившийся с колен на пол, Роза вскочила и запрыгнула на друга, как макака обвивая его талию ногами. Тот лишь заржал как конь, подхватил ее под коленками, прокрутил в воздухе, проигнорировав свирепый клич Молли о том, что они разобьют старинные вазы Пруэттов, поставил на место и взъерошил волосы, как ребенку. — Хэй, ты что, выросла? Роза бросила взгляд на зеркало. Собственная веснушчатая физиономия и торчащие во все стороны кудри вызвали у нее мало радости, и она закатила глаза. — Если ты собираешься супер-остроумно пошутить о моем росте, то нам лучше перестать быть друзьями. Глаза Тэдди смеялись. — Ну вдруг и правда выросла? А то за последние года два и дюйма не добавилось, вот я подумал, вдруг какой-нибудь сообразительный смертный шибанул тебя ростовым заклинанием. Роза дернула плечом. — Отстань от меня, не такая я и низкая, а то, что ты стал размером с Эверест, говорит лишь о том, что это ты тут странного роста, и вообще. Лучше расскажи про Африку. Как там? Привез мне маску аборигенов? — Эх, мартышка, ты мало что смыслишь в политике. Я требую должного отношения к уставшему путнику, а ты огрызаешься... Они пробирались к заднему саду, ловко лавируя между родственниками, летающими туда-обратно тарелками-кусачками и стаканами с холодным молоком, направляемыми из кухни бабушкой Молли, и Роза слишком была занята, чтобы придумать внятный ответ, и в результате лишь хмыкнула. Кончики волос Люпина стали черными, когда он опустил глаза и заметил ее пчелиные гетры, которые Роза раскопала на магловской барахолке и которые ей понравились настолько, что она стала надевать их вне дома, пусть некоторые люди и косились на нее, как на определенно сумасшедшую. — Хочешь, я тоже буду ходить весь такой полосатый? — весело фыркнул Тэд, и на его волосах появилась еще одна черная полоска. Роза захохотала, громко и свободно. Она смеялась редко, а так — только с Тэдом, ее первым и... единственным на данный момент другом. Они побесились свалились на летнюю зеленую траву, окружавшую приют всея Уизли и переливавшуюся всеми оттенками зеленого, и повернулись лицами друг к другу. Трава была высокая и лезла в нос. Не сдержавшись, Роза чихнула. — Будь здорова, мартышка. Их с Тэдди дружба брала свое начало в те времена, которые Роза даже не помнила. Люпин был старше ее на семь лет, но тупости и дурости в нем было хоть отбавляй, и им никогда не бывало скучно. Маленькими они всегда гостили в Норе, как и Поттеры, а Тэдди был самым старшим из всех и брал над ними шефство, потому что Джеймс был неуемным, как небольшой ураган, а Фред даже в свои лучшие времена умудрялся ломать все, к чему прикасался. Роза с детства привыкла быть одна - мать она видела даже реже, чем отца, а Рон появлялся в Норе через день. Поттеры же и Тэдди жили в Годриковой впадине, появляясь в Норе на выходные и праздники, а еще летом, но у них все было иначе - тетя Джинни работала из дома. Ее же, Розы, родители, любили работу, а бабушка Молли любила всех внуков без исключения, так что все свое детство Роза провела в Норе вместе с Хьюго, который, однако, дружил с соседями-маглами и часто бегал к ним, оставляя Розу читать книжки с чердака. Это было ничего - ей нравилось читать, представлять персонажей, казавшихся более реальными, чем обычные люди, говорить с самой собой, пересказывая сюжет той или иной книги. Но иногда появлялся Тэдди (все реже, потому что он учился в Хогвартсе) и Поттеры, и тогда становилось по-настоящему весело. Они играли в злых волшебников и драконов, строили дома на деревьях, учились детскому квиддичу, и даже Хьюго в такие дни оставался в Норе. Тогда все было хорошо. Затем настала очередь Розы ехать в Хогвартс. Оказалось, мир куда больше, чем Нора и прилегающие к ней поля. Оказалось, не все дети добры, как твои родственники. Оказалось, что скучная заучка Роза Уизли никому не нужна, она же так не похожа на веселого шалопая-Джеймса или дерзкую Роксану. Роза всегда ревновала Тэдди к чужому вниманию, потому что ей казалось, что он должен быть только ее. Когда он начал встречаться с Мари-Виктуар, которая была очень доброй и очень красивой, Роза даже по-детски на него обиделась, потому что ей было десять и она имела на это право. И, возможно, тогда она была влюблена в него и строила планы о свадьбе и розовых единорогах. Неважно. Уже - неважно. Люди в ее жизни приходили и уходили, а Тэдди оставался, как самый лучший старший брат. Который, как и Доминик, любил поговорить, но его слушать Роза была готова часами. — В Африке круто. Мы были на севере, посетили Уагадугу, где меня арестовали только потому, что я поменял цвет кожи для соответствия с населением, и в центральной Сахаре, мол, расизм, все дела. Ты кстати знала, что там, прям в центре, стоит величайший счетчик – регулировщик магии в мире? Эта зараза считывает заклинания, произнесенные каждым магом каждый день и сортирует их по позволительным, карательным и так далее. А верблюды у них вечно что-то жуют. Я подарил им Орбит. Он поменял цвет волос на жвачно–розовый и ехидно улыбнулся. — А теперь рассказывай, что у тебя на личном фронте. Роза выгнула бровь, и Тэдди закатил глаза и ткнул пальцев в местечко за ее ухом. — Я не слепой, Рози. И даже сходящий на нет засос узнаю издалека. Я сам Вики такие ставлю, знаешь, она... — Фу-фу-фу! — замахала на него руками Роза. — Не смей делиться со мной деталями вашей интимной жизни, или я тебя колдану так, что импотенция покажется тебе благом! Тэдди захохотал и перевернулся на спину, зажевав травинку и ловко пнув обнаглевшего садового гнома, вознамерившегося стащить у него ботинок. Сердце стучало где-то на уровне пупка. Роза осторожно потрогала место, в которое ткнул Тэд, и почувствовала, как горячая волна лизнула позвоночник. Она поджала губы и посмотрела в небо, чтобы Тэд не увидел того, чего не надо, в ее глазах. — Это просто синяк, извращенец. На личном фронте у меня только вечно недовольная мама. — Она тебя любит, — возразил Тэдди, а Роза скептически хмыкнула, но ничего не сказала, потому что это и правда было так. Мать любила ее. Ну, гипотетически. Наверное, у нее был просто лимит на демонстрацию этой любви - да и Мерлин с ней с любовью, хотя бы сказала раз, что гордится, - и этот лимит был исчерпан. Тэдди лениво вытянулся во весь свой великаний рост и бросил, легко и просто, будто чашку кофе заказывал в «Сладком королевстве». — А мы тут с Мари наконец решили пожениться. В декабре. Роза сначала просто фыркнула, разглядывая большое белое облако, похожее на лукотруса, а потом, проговорив его слова про себя, так и подскочила на месте. — Стоп, ЧТО? — Именно такой реакции я и добивался. У него теперь были салатовые волосы чуть бледнее травы, на которой они лежали. И острые-острые скулы, о которые можно было порезаться. Тэдди. Тэд. Уже взрослый, самостоятельный. Совсем не такой, как она, Роза. Планирующий - МЕРЛИН - свадьбу. Это казалось таким... странным. Будто кто-то нажал на перемотку, но забыл ей об этом сообщить. Тэдди окинул ее внимательным взглядом и прищурился. — Эй, Рози-пози, я надеюсь, что ты не влюблена в меня, потому что инач... — Роза пихнула приподнявшегося было друга обратно в траву и начала щекотать, потому что - а) Люпин боялся щекотки и б) к таким новостям надо было готовить за неделю минимум. — Решил жениться? Правильно, женись. Женись, засранец, — Тэдди лупил руками по траве (он сшиб с очередного гнома шапку в виде желудя, за что получил кулаком в глаз), содрогаясь от хохота, но Роза не сдавалась, — вот только когда решишь сообщить подобную новость кому-то еще, то сначала хоть почву подготовь! Свалился, как снег на голову! Ее желто-черные гольфы в полоску стали зелеными. Это был совершенно-зеленый августовский день. — Я хотел сказать тебе первой. Только Гарри пока что знает, — наконец, выговорил задыхающийся Люпин, и Роза сжалилась, щелкнула его по лбу и свалилась обратно в траву, вглядываясь в огромное, огромное синее небо, висящее прямо над ними. Оно казалось ненастоящим. Как она, Роза. — Я плохо представляю себе вашу свадьбу, — чистая правда. Роза понятия не имела, как могла бы выглядеть свадьба ее лучшего друга. Она как-то не задумывалась об этом с тех пор, как ей было десять и она верила - с подачи Джеймса - что Хогвартс построили на Луне. — На каком-нибудь диком острове со странными людьми, телепортированным священником. Нагишом. — Не путай мальчишник со свадьбой. И Мари-Виктуар тебя просто заавадит. — Дракл, ты права. — Ты ведь позовешь меня на свой мальчишник? — Конечно, мне ведь нужны стриптизерши. —... Засранец!