Эта заметка — твой последний шрам

«То, что нас не убьёт, попытается вновь, а потом ещё: Улыбнётся тебе, назовёт дураком и толкнёт в плечо» — А. Пелевин

      Бродить босым приведением меж комнат. С болью заглядывать в зеркала. Находить или не находить ещё непрочитанные книги в перетасованных стопках. Лить воду в ванной. Засыпать и, к несчастью, просыпаться. На мысочках, до хруста, тянуться к банке. Заваривать чай. Чем меньше думаешь — тем меньше поводов для грусти. А когда не тратишь время на грусть, большую часть его можно уделять книгам, если найдётся хоть одна. Пить чай.       Забурлив, электрический чайник громко щелкнул, будто бы вспарывая натянутую в кухне полудрёму. Разбуженные фарфоровые чашечки легли на поднос. Скептически заглянув в железную банку с вензелем на боку, Фейт высыпала на ладонь пыльную щепотку заварки — кончилась. Молоко скисло ещё вчера, других продуктов не было, а потому их ожидал завтрак с церемонным распитием подкрашенного кипятка и парой деликатесных ломтиков «ничего».       — Так и ноги протянуть недолго, — вздохнул Лестрейд, горестно отхлёбывая дымящееся угощение.       — Обычно еду приносят каждое утро в маленьких белых коробочках, — устроившись рядом на высоком барном табурете, Фейт наморщила нос. — Раньше приносили. Как думаешь, с чего бы это Майкрофт стал морить меня голодом?       — Я не знаю.       — Ты можешь ему позвонить.       — Абонент вне зоны доступа.       — Тогда сходим в супермаркет и сами купим всё необходимое.       — Фейт, мы это уже обсуждали, — строго звякнул блюдцем Грег. — Нельзя! Майкрофт не одобрил бы твоё появление на публике. Тем более, — смутился он, — что бумажник я где-то выронил, пока добирался до вас.       — Значит, голодовка.       — Ну, может, ты всё-таки посидишь одна, пока я добегу до ближайшего отделения банка? Я пулей: туда и обратно. А после закажем чего-нибудь. Пробовала когда-нибудь китайскую лапшу? Она тоже в белых коробочках.       — Грег, голодовка — это позиция, а не отсутствие возможности набить желудок. Тебя здесь никто не держит. Но если ты уйдёшь, то и я дольше часа не задержусь.       — Да это сущее издевательство!       — Весьма безобидное, пока кто-нибудь из нас не начнет задумываться о каннибализме.       Бросив чашку в раковину, Фейт включила воду и отрешённо уставилась на проливающееся за позолоченную каёмку «чайное» озеро. С момента бегства Майкрофта пошли вторые сутки. Возможно, как считал Грег, он объявится позже. А вполне может быть, как нравилось думать ей самой, что теперь уже и никогда не объявится. Вдали от Холмса было проще меньше думать. Промучившийся день от похмелья Лестрейд хранил упорное молчание о причинах своего морального падения, однако покидать квартиру Холмса не спешил, оправдываясь необходимостью лично принести извинения. Насколько Фейт вникала в происходящее, извинениями Грег считал свою неуклюжую опеку. «Это ничего, — размышляла Фейт. — Если бы Грег не думал так громко».       — Закрой. Счетчик же, — неодобрительно кашлянул он.       — Что? — встрепенулась девушка. Удивлённо нахмурившись, она закрутила кран и, вытряхнув из чашки воду, перевернула её на салфетку. — Лестрейд, тебе никогда не казалось, что ты сходишь с ума?       — Так, ладно, — мужчина быстро отвел взгляд и, хлопнув ладонями о стол, живо подскочил с места. — Тут недалеко есть паб, где меня хорошо знают и могут угостить нас в долг.       — Двадцати фунтов хватит? — к ужасу Грегори, Смит открыла духовку и, порывшись в выуженной из неё кастрюле, среди каких-то изрисованных листков и салфеток нашла фиолетовую купюру с изображением молодой Елизаветы. — Позаимствовала из сумочки Антеи. Вряд ли она в курсе, но, как только мои счета разморозят, верну с процентами.       — Так… — уже менее решительно протянул он. — Я не при исполнении и зверски голоден. Будем считать, что ничего этого не было, а деньги ты просто умеешь доставать из воздуха. Собирайся, идём.       Фейт отвернулась. Сейчас она горько жалела о своём порыве. Бог знает, что подумал Лестрейд, но смотрел он теперь на неё не иначе, как на помешанную. Оправдания прозвучали бы нелепо. Ну не объяснять же инспектору полиции, что духовой шкаф — это последнее место в доме, куда Майкрофт Холмс сунет свой длинный нос. А после того как холодный мистер отобрал у Смит большую часть заметок — те обрывки, что удалось спасти, она постаралась сохранить в тайне.       Уже в коридоре, кутаясь в пальто, Фейт сунула руку в карман и нащупала холодную металлическую связку, оставшуюся в наследство от потерявшегося Холмса. Обманутые ожидания обжигали пальцы.       — Здесь все, кроме ключа от кабинета. Странно, да? —звонко подбросила она трофей в воздух. — Как в сказке про Синюю бороду.       — Недоверчивость для Майкрофта скорее норма, чем странность. Да и женат он, насколько я знаю, ни разу не был. Слушай, пойдем скорее, а то соседи, заслышав неприличные звуки, издаваемые моим голодным желудком, вызовут полицию.       Фейт помрачнела. Ей не нравилось, когда от её вопросов отшучивались.       — Мы одни, — нараспев заявила девушка, устрашающе щурясь. — За все время, пока я здесь, соседи не подавали никаких признаков жизни. Звучит глупо, но мне кажется, он выкупил весь дом, лишь бы его не беспокоили. Поэтому можешь не переживать: здесь ворчание твоего желудка слышим только я и призрак Майкрофта в запертом кабинете. Да и тот в последнее время куда-то запропастился.       — Когда ты так говоришь, мне становится жутко, — неуверенно переминался на пороге Лестрейд.       — Такой вот декаданс.       Спускаться по лестнице было неловко. Не то чтобы подозрительный взгляд Грегори в спину тревожил Смит, нет, напротив, опасения «обжегшегося на молоке» инспектора делали ей честь и заставляли выстукивать тростью по ступеням особенно грозно. Но дежавю это было недобрым. Навевавший воспоминания стук. Мысли, о которых вдали от Холмса проще не думать; проще вообще думать меньше. В идеале — забыться. Слиться кожей с шумным центром Лондона. Дышать свежестью первых чисел декабря. Обходить лужи. Разгонять тростью упитанные стаи голубей. И не думать о Холмсе, не думать…       — Ты понял, что он имел в виду, когда сказал, что «дело закрыто»? — заговорила Фейт, когда они отошли достаточно далеко от дома. — Он же не обо мне? Он же не мог раскрыть дело, просто выслушав моё мнение о его с матерью отношениях?       — Ну вот, ты опять! — осуждающе воскликнул Грег.       — Что?       — Пытаешься вытянуть информацию, — тоном опытного полицейского гаркнул он. — Эти твои уловки я знаю. Нет уж, пусть лучше Майкрофт сам решает, что говорить, а что не говорить про «твоё дело». Мне и без того уже досталось от обоих Холмсов, так что до конца жизни хватит. Кстати, мы пришли.       Кирпичный паб стоял на углу галдящего перекрёстка. Занюханная пивная, как окрестила её про себя Фейт, независимо от времени дня и ночи пропитанная потом, сплетнями о никудышных женах и шумным, сальным юморком. Однако, когда порог переступила она, в пабе вдруг стало тихо. Так тихо, что можно было услышать, как шуршит, опадая, пивная пенка. Никто из завсегдатаев не сдвинулся с места. Но все головы стали обращены к ним.       — Пойдём отсюда, — тронул её за рукав Лестрейд.       Но Смит словно бы перестала думать вовсе. Выпрямившись, как струна, она одёрнула Грега, поправила очки и, важно процокав к стойке, положила ладонь с измятой купюрой на потёртое кружками дерево.       — Две порции рыбы с картошкой, пожалуйста.       Бармен по ту сторону сплюнул себе под ноги и, развязно почесывая бороду, обратился к бывшему инспектору:       — Мне здесь неприятности не нужны, Грег. В отличие от тебя я репутацией дорожу. Забирай отсюда этот ходячий скандал и уматывайте. А двадцатку, — ловким движением бармен вырвал бумажку у девушки из-под пальцев, — я заберу в счёт его долга, мисс. Спасибо.       Помещение было тесным, однако Фейт готова была поклясться, что места для замаха тростью буквально ей хватило бы с головой, не будь Лестрейд столь проворен в своём стремлении вывести вспыхнувшую наследницу Смита из бара. Развернув девушку за плечо, он уводил её к выходу. А Фейт не видела и не слышала ничего, кроме стука крови в висках и умоляющих визгов обнаглевшего бармена в своем воображении. Она даже не успела удивиться этому странному желанию, как вслед им полетела пивная бутылка. Пошатывающийся ирландец закричал, переворачивая свой столик вверх дном: «Чтоб ты сдохла, убийца!» С его словами иллюзии пали, как стены карточного замка. Хрустнуло битое стекло под ногами. Меньше думать не получалось. Но зато думать о себе в реальном ключе теперь стало дьявольски проще.