Плащ на разобранной постели в середине августа

Всё к этому шло. Шло и зрело; вызревало всё лето непрошеной дикой вишней, наливалось соком и мякотью, чернело под жаром одуряющего солнца, впитывало тяжеловесные запахи в скрипучей пыли и сладком озоне, пока не лопнуло наконец, не измазало губы багряным соком. Как кровь на руках, на которую смотрит и не может насмотреться Антон. Тогда, в дурном жарком июне, на второй неделе последних перед выпускным классом школьных каникул, Антон неслабо проштрафился, созвав на субботний флэт взрывную смесь напичканных гормональными перестройками одноклассников и дворовых друзей: в итоге и кровь лилась, и бутылки бились, и мебель ломалась, и полицию почти вызвали, и Антону пришлось утром всё разгребать. Димка помогал, конечно, но где бы они вдвоём справились с этими авгиевыми конюшнями к полудню, когда начали только в десять? Антон крупно проштрафился и был сослан — к бабушке, за тысячу километров от родного Воронежа, в странную провинциальную Астрахань. Ну в самом деле, ещё бы его в Сибирь отправили. На что мама категорично посоветовала не разводить драму, а отец не без иронии заметил, что годовую отметку по географии ему очевидно завысили, потому что Сибирь в другой стороне и вообще, Антон, будь мужчиной, тебя же не поездом туда отправляют и не автобусом, а самолётом, потусишь в московском дьюти фри во время пересадки, сделаешь парочку селфи в инстаграм, зачекинишься в столице. Чувство юмора своих родителей Антон любил и очень ценил, оно не раз спасало его от наказаний в ситуациях, за которые одноклассники огребали бы по самое не балуйся, но вот в тот момент было совсем не весело. Разумеется, Антон свою вину признал полностью, но даже горячая прочувствованная речь раскаявшегося грешника не смягчила приговор, и смертельной для его репутации ссылки было никак не избежать. Мама ещё раз порекомендовала не драматизировать и скинула в семейный чат вайбера сайт астраханских курсов актёрского мастерства. Не то чтобы Антон не любил бабушку; любил, конечно, беззаветной детской любовью, воспоминаниями из последней поездки: распахнутые настежь окна частного дома, едва колышущиеся лёгкие занавески в смешной крупный цветок, горячий фруктово-ягодный запах стремительно зреющего сада, порт, казавшийся тогда огромным отдельным миром со своими правилами и законами, шумные квартиранты во второй половине дома, бабушкины лучистые морщинки в углах глаз и узловатые уже руки, Жюль Верн на полках высоких шкафов дедушкиной библиотеки, походы в ТЮЗ и поездки на Каспийское море — любил, как не любить. И всё же в последнее вольное лето уйти из социальной жизни своей компании на два с половиной месяца — хуже и не придумаешь. Он не будет в курсе событий, не сможет держать руку на пульсе и отслеживать динамику отношений внутри группы, а когда вернётся, перестанет понимать шутки и локальные мемесы и в сентябре окажется на уровне приехавшего из другого города новичка. Мама к сообщению со ссылкой на курсы прибавила сообщение с восклицательным знаком. И вот Антон, обиженный всем миром и оттого сквозь зубы злой и отчаянно хмурый, нехотя обнимает в аэропорту бабушку, которая вдруг оказывается очень хрупкой в его руках, а он костлявый, между прочим, и вовсе не собирается наращивать мышечную массу, активно пропагандируемую в качестве эталона красоты поп-культурой, так что она действительно стала меньше и тоньше за эти годы, и она искренне рада его видеть впервые за долгие пять лет. Когда бабушка размыкает руки и шагает назад, освобождая его личное пространство, Антон вдруг хочет притянуть её обратно и обнять по-настоящему, но он уже налажал, и от этого внутри становится гадливо и ещё обиднее, только уже на себя. В машине по дороге домой Антон, пытаясь извиниться, болтает и шутит в два раза больше обычного, переключает без конца радиостанции, смеша бабушку комментариями к их репертуару, активно исследует содержимое бардачка, поднимает и опускает боковое стекло, утверждая, что твёрдо намерен добиться гармонии с золотым сечением. Бабушка смеётся и говорит, что подыскала актёрские курсы поближе к дому. Антон преувеличенно обречённо стонет о том, что это клеймо теперь на нём навечно. На душе становится полегче.  — Кстати, Тош, — бабушка глядит на дорогу, чуть вытягивая голову, примеряясь, как бы получше перестроиться для поворота, — у нас есть квартирант на всё лето.  — Один квартирант на всю половину дома? — высоко поднимает брови Антон.  — И на всё лето, — кивает она. — Это сын однокурсницы тёти Лены, помнишь тётю Лену? Антон помнит, о да. Тётя Лена — актриса в ТЮЗе, где бабушка работает, всё ещё работает, несмотря на почтенный возраст, помощником режиссёра, — смешливая и немного манерная, бойкая и кудрявая, и Антон был в неё влюблён в свои нежные двенадцать лет.  — … тоже актёр, кстати, — щебечет бабушка, барабаня пальцами по рулю в такт приглушённому радио. — Закончил в Омске, правда, но он хорош, очень даже хорош, тётя Лена присылала мне записи пары спектаклей. Господи. Вся его семья решила его затроллить.  — Очень близко к дому ты мне подыскала курсы, ба, — тянет Антон, уже просёкший фишку, — ну о-очень близко. Может, всё-таки не надо? — странный наверняка этот парень, раз один на всё лето приехал из Омска в Астрахань.  — Надо, Тоша, надо, — улыбается всем подвижным лицом с морщинками у глаз и ямочками на щеках бабушка. — Упорным каждодневным трудом ты будешь искупать нанесённый тобой родным пенатам вред и в итоге заслужишь прощение власть имущих в семье твоей.  — Так вот в кого я такой красноречивый, оказывается.  — А ты как думал, — бабушка всё улыбается, загруженная трасса шумит автомобилями, лето и его горячий воздух все вокруг Антона, и наверное, всё даже может выйти неплохо. Ну, или ему придётся возрадоваться через не хочу.