Плащ на разобранной постели в середине августа

На подъезде к дому Антону в нос шибает сладким запахом цветущего всего, под колёсами шуршит гравий и в уши вливается предвечерний стрёкот насекомых. Квартирант оказывается Арсением — неприлично синеглазым зови-меня-Арс Арсением — и ощутимо бледнеет, когда бабушка с непробиваемым покерфейсом просит его поучить шалопая-внука основам профессионального актёрства. И тяжело вздыхает под прикрытием поднесённой ко рту кружки с чаем. И делает такой глоток, что кадык ходуном ходит. Арс так Арс, какие проблемы.  — Только по Чехову, дорогой, не по Станиславскому, — наставительно замечает Арсению бабушка, пряча на дне глаз лукавую улыбку. — Станиславского можно будет потом, если Антон всерьёз заинтересуется.  — Хорошо, Аделина Станиславовна, — кивает Арс, и у Антона складывается впечатление, что на любую бабушкину просьбу или указание тот неизменно будет отвечать «хорошо, Аделина Станиславовна». На мгновение у Антона складывается впечатление, что весь её театр на любую бабушкину просьбу отвечает «хорошо, Аделина Станиславовна» и ходит по струнке. Волевая женщина.  — Значит, договорились! — она удовлетворёно хлопает в ладоши и немного проворачивает руки, как бы даже потирая их друг о друга. — У вас в распоряжении будет целый дом и прорва свободного времени, хоть сутки напролёт актёрствуйте. Можете, кстати, и попробовать, например, эксперимент с темнотой, — бабушка смотрит на Арса, и, судя по его загоревшимся вдруг глазам, он явно понимает, о чём речь. Антон понимает примерно ничего.  — А ты? — немного растерянно уточняет он.  — А у меня сезон только через две недели закрывается, Тош, меня ждут две недели ударнейшего труда, — бабушка нарочито обречённо вздыхает, но губы её подрагивают, и Антону становится понятно, что на самом деле она к ударнейшему труду относится исключительно положительно. — Буду целыми днями пропадать на работе, — предупреждает она, — Арсений возьмёт над тобой шефство, чтобы в случае чего я знала, что ты не один вляпался. Возьмёшь ведь, Арсений? А то вдруг пойдут городского бить. Антон готов поклясться, что бабушка их обоих троллит. Она бы, конечно, сказала, что подшучивает, но это слишком нежное слово. Троллит же, как белым днём видно, что троллит, и если Антон хоть немного пошёл в неё, то в старости он будет просто Йодой троллинга. Он прямо ждёт не дождётся. А пока Арсений возьмёт над ним шефство. Возьмёт ведь?  — Хорошо, Аделина Станиславовна. Ну конечно.  — Вот и ладушки, — бабушка всё-таки улыбается, и атмосфера за столом становится ощутимо свободней. Антон и не осознавал до этого момента, что был так напряжён. — Берите, мальчишки, чай с печеньем, сушки вот, конфеты, пирожки, всего понемногу берите, — теперь бабушка как бабушка, теперь можно и расслабиться. Антон так и поступает, выхватывая своими длиннющими пальцами за хвостики обёрток сразу три конфеты.  — Это чтобы дважды не бегать, — комментирует Арс явно не подумав, потому что ну кто при старшем поколении отпускает алкогольные шутейки, ну серьёзно. Бабушка смеётся, и брови Антона непроизвольно ползут вверх — у неё что, вообще нет запретных тем? Кажется, ему нужно пару минут, чтобы собрать осколки сломанных стереотипов. Уже поздним вечером, после нескольких часов чаепития, когда бабушка и Арс наперебой травили профессиональные байки, смеша его и смеясь до слёз в глазах и болящих скул, Антон выходит на улицу, чтобы немного остудить гудящую от разговоров голову. Это был долгий день, Антон не может не признать: он проснулся и позавтракал в Воронеже, пообедал в Москве — окей, это был аэропорт, но приятно думать, что в Москве, он же зачекинился в инстаграме — и вечером он в Астрахани. Три города за один день — вполне себе достижение, можно будет немного козырнуть перед одноклассниками осенью при личной встрече. Или онлайн, в любое удобное для него время. Антон тянется к телефону, но передумывает — всё-таки хочется разгрузить голову. Он проходится взглядом по двору, освежая и дополняя сохранившуюся в памяти картинку пятилетней давности. Вот грядки, буквально пару рядов, а раньше вроде было больше, вот лужайка, которая, выходит, расширилась, вот беседка — предложить бабушке её покрасить, что ли. Вот длинная бетонная дорожка с цветочной окантовкой клумб: от калитки идёт к их крыльцу, потом ко второму входу и дальше, огибая дом, ответвляясь к сарайчику — в прошлый раз он казался больше и был полон тайн и сокровищ, на которые при должной смекалке можно было выменять что-нибудь более ценное у местных, — такая артерия отдельно взятого земельного участка. Ближе к забору, с произвольными промежутками распластаны в воздухе тяжёлые уже ветви деревьев с кронами разной степени раскидистости и стволами разной толщины — что-то вроде дополнительного барьера между внешним миром и миром внутренним. Антон скидывает обувь и шлёпает босиком в траву: земля, весь день впитывавшая солнце, и сейчас приятно греет стопы, а под кронами деревьев радует не менее приятным намёком на прохладу. Он подходит ближе, разглядывая и вспоминая: у бабушки растут вишни-черешни, пара слив, вроде даже была груша и где-то с другой стороны дома яблоня. И всё это спеет, зреет и одуряющее пахнет целое лето. Небо над этим всем постепенно — слишком медленно — наливается ночной темнотой, на которой всё отчётливее проступают точки звёзд, и хотя на горизонте ещё видно розово-жёлтое марево уходящего солнца, всё остальное утверждает вполне однозначно: день закончился. Можно остывать. Можно отдыхать. Антон понимает, что его период отрицания поездки прошёл — он, конечно, ещё будет ворчать по этому поводу, но больше для вида, в конце концов, актёрству его собрались учить или где — и его лето вполне может пройти хорошо, если он сам этого захочет. Опираясь на нагретый забор и разглядывая улицу таких же домов, Антон вспоминает, как в прошлый свой приезд смачнейше навернулся на этом самом месте: он тогда был на две головы ниже, приходилось подпрыгивать и подтягиваться, чтобы усесться наверху или перелезть наружу, вот он и не удержал баланс, приземлился по ту сторону на левый бок, заработав щедрую ссадину на всю руку и сбив колено до крови. Антон усмехается — тогда было больше страшно, чем больно, да и после у него прибавилось авторитета среди соседских мальчишек, потому что откуда-то все знали, что он не ревел во всё горло, как Митька из третьего дома, когда ему прищемили дверью ногу, а мужественно шмыгал носом и отчаянно жмурился, пытаясь сдержать слёзы. Как странно: он не думал об этом все пять лет с прошлого приезда, сегодня летел и пытался вспомнить, и сомневался: правильно ли помнит? точно ли? А оно вот же, и всегда было с ним — сейчас вышло наружу из глубин подсознания, подстёгнутое резкой сменой обстановки. Антон ещё раз глубоко вдыхает вкусный запах вокруг и отталкивается от забора, возвращаясь обратно в дом. Там бабушка гремит последней посудой и наверняка вот-вот уляжется спать. Трава приятно щекочет ступни… Антон замирает с одной ногой прямо посреди движения, в воздухе, и медленно приближает её к земле, пока не чувствует, что кончики травинок касаются кожи. Он ведёт ногой на весу: в одну сторону, в другую, в одну, в другую. Щекотно. Прикольно. С крыльца своей половины дома на него смотрит Арсений. Возможно, со стороны может показаться, что Антон немножко дебил. Есть такая вероятность. Он даже не успевает полностью насладиться неловкостью момента, а Арсений уже рядом, стягивает разношенные кеды, наступая на задники, и тоже начинает водить ногой в воздухе. Возможно, не так всё плохо с Антоном. Возможно, их таких тут двое. Арсений сосредоточенно хмурится, а потом осторожно уточняет:  — И в чём прикол? Антон удивлённо моргает, изворачиваясь наклониться и посмотреть и почти теряя равновесие.  — Ниже, — коротко резюмирует он. И потом решает добавить: — Ногу ниже, чтобы прям до травы доставала. Тогда прикольное чувство.  — А-а-а, теперь понятно, — Арсений раскидывает руки для лучшего баланса, и всё равно его знатно покачивает. — И часто ты так? — он решает продолжить светскую беседу.  — Да постоянно, — серьёзно кивает Антон. — А зимой я так над неровно замёрзшими лужами стою. Арсения прорывает коротким смешком:  — Странные у тебя шутки.  — А сам-то! Что это про дважды бегать было вообще?  — Это суровая и общеизвестная правда жизни, Антон, — Арсений довольно улыбается, — так что всё в порядке. Бабушка у тебя, кстати, мировая, — нескладно завершает он.  — Да, знаю. На мгновение между ними повисает молчание, а потом они одновременно втягивают воздух для следующей фразы:  — Ну так…  — Слушай, по поводу этого…  — Давай ты первый, — Арсений сильнее взмахивает правой рукой, ощутимо заваливаясь набок и выравниваясь.  — Давай. Я понимаю, что тебе на хрен не сдался какой-то левый чувак, которого надо чему-то учить. Ты же тут со своими делами и планами, ясное дело. Но это вроде как моя отработка, так что мне всё равно нужно будет хоть что-то научиться делать. Можешь, не знаю, список книг кинуть или документалок про актёрство, и мы будем жить счастливо, не доставая друг друга, — заметив удивлённое лицо Арсения, Антон фыркнул: — да ладно, видел бы ты своё выражение, когда она сказала, что тебе придётся со мной возиться.  — Я неслабо перетрусил сначала, — согласно кивает Арсений. — Аделина Станиславовна вообще любит держать людей в тонусе, так что я ждал чего-то подобного, но не в таких масштабах. Я же никогда не был учителем, понятия не имею, что с тобой делать. А потом подумал: это же столько всего смогу рассказать и показать! Целый новый мир в каком-то смысле! В смысле, — он запинается и пожимает плечами, — если тебе интересно. Антон немного залипший на возбуждённом воодушевлении и энергетике, которая прёт из Арсения, когда он даже поверхностно касается своей профессиональной темы, поэтому не сразу соображает ответить и ляпает:  — Только я камни жевать не буду!  — Что? — Арсений удивлённо округляет рот. — А, ты про это. Нет, артикуляцию мы по-другому потренируем, — обещает он.  — Хорошо, — расплывается в улыбке Антон.  — Ну что, всё? — Арсений кивает вниз на их упражнения и становится на обе ноги. — Завтра тогда посмотрим, что будем делать.  — Да, ладно, до завтра, — голос почему-то даёт петуха, а Антон себе мысленно — подзатыльник. Арсений взмахивает рукой, подхватывает кеды и шлёпает, сверкая грязными пятками, к дому.