Ты пахнешь морем

This is how I feel, I’m cold and I am shamed, Lying naked on the floor. Illusion never changed Into something real. I’m wide awake and I can see the perfect sky is torn. You’re a little late, I’m already torn. *** — Блять. Жар стремительно разливается по телу, ускоряя бушующий кровоток. Нет, это далеко не первый минет от самого горячего качка старшей школы, баловство превратилось в гораздо более серьезную проблему, которую принято звать любовью. Парни выливают свои переживания и несказанные, заточенные глубоко в недрах души, слова в сексе. Малыш не боялся потерять девственность, осознавая, что прочувствует процесс с идеальным партнером. Партнером, который научил правильно дышать, расслабляться, а не сжиматься пополам во время начала акта, двигаться, зеркально отражая действия друг друга, вовремя останавливаться и доставлять удовольствие. Он отдался уже давно, однако ни разу об этом не пожалел. Марк всегда ставит на первое место комфорт и безопасность. Представьте, что вас садят на кровать, когда страсть вырывается наружу, тараторя «инструкцию по использованию собственного члена». После нотаций следуют продолжительные ласки, во время чего нетерпеливый школьник дважды кончает в штаны, массаж, стимуляция, перетекающая в мучительное горячее соитие. В последнее время, учитывая подвешенное душевное состояние подростка, близость держит на плаву, возвращает в реальность, выметая шквал грязи и ненависти. Лестерн обследует доступные участки ванильной кожи с привкусом томленой корицы: аристократичную шею, растущие плечи, острую линию челюсти, иногда прикусывая самые сладкие островки. Проходится замерзшим носом по ключицам, впалым бокам, торчащим ребрам и жилистому животу. Утыкается в пупок, вызывая наверху жалобный скулеж, обдает ангельское лицо перехватившим дыханием, шепча: — Будь тихим, love. Ли научил концентрироваться на касаниях, сгущать спектр ощущений к центру, подсказывая ход развития событий. Взял его прямо в душевой на футболе, чтобы выбить из глупой головы размышления о суициде. Собрал разрушенную тряпичную куклу по частям, поливая холодной водой застывшее в немом крике лицо. Добродушно хохотал, когда Шистад предложил заменить закончившуюся смазку фиксирующим гелем для волос, в следствии чего приклеился стенками к органу внутри. А сейчас он просто мельтешит лохматой макушкой между хилых бедер, проникая двумя пальцами, успокаивающе помечая сморщившуюся коленку секундным чмоком. — Солнце, не молчи. — Хорошо… Там, да! Да! — надрывно мямлит, откидываясь на подушку. — Тшш.., примешь третий? — движения вверх-вниз по икрам, туго обтянутым мурашками. Кивок. С новым заходом подросток прогибается в пояснице, напрягая мышцы, морщится, неуверенно рыча в ответ на заботливые касания пухлых губ. Марк целует алые щеки, поблескивающие в свете бронзового месяца, арку купидона, впитавшую небольшое количество обжигающего пота, покрасневшую мочку уха. — Мой мальчик, ты такой красивый… Ах.. Казалось бы, лучше некуда, но… В воздухе все еще витает аромат приближающейся опасности. Она елозит липкими ногтями по трепещущим внутренностям, комкая их мерзкой паутиной в массивный снежный шар, готовый немедленно свалиться с горы. Комната утопает в нежных стонах двух влюбленных юношей, застывших в счастливом моменте, пока чудовище проверяет остаток времени на позолоченном циферблате. Тик-так. Тик-так..