***
— Быть того не может! — приглушенный вопль, принадлежавший Эмме, получился слишком громким, и женщина даже зажала рот ладонью, — Поверить не могу: у тебя была собственная лошадь. Ты, что, потерянная принцесса Генуи в гриме? — Ты серьезно сравниваешь меня с героиней этого идиотского фильма? Нет, — женщина нахмурила брови в недовольстве: вряд ли ей пришлось по душе комментарий Эммы. Но когда Эмма фыркнула — так, как девушкам обычно не принято — Реджина мгновенно забыла о своём раздражении, ведь стоило признать, хоть и про себя, что Эмма — просто очаровательна в своей искренности. — А мне кажется, — ответила Эмма, кладя здоровую руку на обнаженное бедро, — что тебе, как и этой дамочке, просто не по нраву смешные шутки. — Вы серьезно, Мисс Свон? Может, вы еще и думаете, что я старая? — И таков твой шестой вопрос? — Эмма сдерживала себя изо всех сил, чтобы не засмеяться в голос. «Господи, заткнись» — и если бы Свон умела читать мысли, именно эти слова она сыскала бы в голове собеседницы. Следующий час или даже два пролетели незаметно. Остроумные, как казалось Эмме, комментарии и саркастические реплики Реджины словно нашли друг друга. Всё это повторялось из раза в раз, но ни капли не раздражало, что несколько настораживало Реджину. Ей настолько импонировала компания Мисс Свон, что признаться в этом самой себе было не под силу. — В каком последнем ресторане ты была и по какому случаю? — Двух зайцев одним выстрелом? Это два вопроса, дорогая, — Миллс начала растягивать слова, пытаясь удобней прислонить голову к негладкой поверхности стены. Её клонило в сон, а за пределами дома, который стал их местом заключения, давно сияла ночь. — Да ладно тебе, Редж! Ты достаточно капризна, но извини, других развлечений здесь нет. — Я не капризна. Я привередлива, Эмма, — с еле заметной, псевдораздраженной усмешкой парировала брюнетка. — Как тебе будет угодно, — улыбнулась Свон и, поймав игривый взгляд из-за прищура глаз и густых ресниц, попросила вновь, — тогда ответь на мои вопросы. Пожалуйста. — Я не помню точную дату, но это было в городе моего детства. Мы приехали туда с родителями, — непонятно отчего, но выражение её лица выражало торжество, но агент, по всей вероятности, этого не заметила. — Дай угадаю… Это Генуя? Губы Реджины дрогнули в улыбке в ответ на шутку, но она не стала острить в ответ. — Вовсе нет. Сторибрук, что в штате Мэн. Кажется, мы поехали туда... по случаю дня рождения мамы. Вспоминая этот эпизод своей жизни, девушка замялась, и это не скрылось от Эммы. Однако, она решила не заострять на это внимание: незачем давить на старые, но болезненные раны. Сменить русло разговора на более безопасное — это и сделала Эмма в ту же секунду. — У меня не было города детства. Мы всё время переезжали туда-сюда: мой папа был военным, и что ни год, то новое место. Постоянные переезды смахивали на Рождество, только коробок больше, а в них, к сожалению, не подарки. — Извини. Для ребенка это то ещё испытание. Тебе должно было быть трудно, — в карих, будто бездонных глазах пленницы, искрились благодарностью и облегчением. Стало проще вести диалог, не ступая по острым камням прошлого, и Эмма избавила её от этого. — Не извиняйся. Сейчас уже ничего не изменить, правда? Заводить дружбу с людьми, зная, что она не продлится и года, не очень вдохновляло. Но иногда даже находились плюсы: спустя полгода мне везде становилось скучно. Но могу открыть секрет: здесь мне пока скучать не приходится, — Эмма махнула здоровой рукой в сторону, окидывая взглядом их с Реджиной пристанище, и улыбаясь тому, что именно в этом месте на планете Земля их свела судьба. «Её первая настоящая улыбка. Искренняя. Боже» Реджина не могла отвести взгляда от того, что видела. — Рада слышать, потому что ты неплохо развлекаешь меня. Я бы сказала, хорошо. — Приятно знать, что я могу быть полезной, — и вскоре все слова замерли и тишина окутала комнату, но мягкие улыбки на лицах женщин никак не исчезали. Молчать в присутствии друг друга было комфортно, и до слуха обеих долетал шум ветра за окном, и слабый звук бегающих в старых, истрескавшихся стенах крыс. За дверью давно смолкли приглушенные голоса, что значило, что их похитители куда-то ушли с пунктов охраны, предоставляя двум узницам почти весь мир в свое распоряжение. По собственному опыту, Реджина знала, что такое случалось достаточно часто. Много раз её оставляли одну, но сейчас всё иначе — Эмма рядом. Девушка нравилась ей, но видит Бог, если бы у Реджины была супер-сила, то она, не раздумывая, перенесла бы её домой, в безопасность. Не медля ни секунды — долой из этого ада. Если бы она только могла. Ни одна живая душа не заслуживает подобных пыток, а особенно Эмма Свон. Эта красивая, добросердечная и такая смешная девушка, прямо сейчас сидящая рядом.***
Примерно десять минут назад Реджина уснула — Эмма разобрала это по её замедленному, ровному дыханию. Девушка прислушивалась к тому, как дышит эта прекрасная женщина вот уже полчаса — а в голове ни единой мысли, только мерные вдохи и выдохи рядом с ней. Краем глаза она видела, как брюнетка сжалась в старое, уже давно превратившееся в тряпку одеяло, отчаянно силясь согреться. Только её голова и кончики пальцев, которыми она обхватывала одеяло, оставались на поверхности во власти холода. Голубоглазой блондинке до ужаса нравилось открывшаяся перед ней картина: как важно ценить такие милые детали, когда вокруг царствует мрак. Оперев невредимую руку на грязный пол, девушка с видимым усилием смогла оттолкнуться и прилечь, расслабляя мышцы спины. Ей безумно не хватало её удобной кровати в её лос-анджелесской халупе, где всё, помимо спального места, и гроша ломаного не стоило. Сейчас же в её распоряжении только трухлявое одеяльце, не спасавшее от прохлады и песка, норовящего попасть во все части тела. Именно во все. По старой «доброй» традиции этой тюрьмы — Эмма не могла избавиться от ощущения грязи на теле, а волосы давным-давно превратились в спутанный комок. Единственное слабое утешение — еженедельный душ, но когда она проходила эту процедуру впервые, облегчение от того, что сейчас она, наконец, избавится от толстой корки пыли, сменилось отвращением, вскоре переменившимся страхом. Теперь-то она понимала, что всё было вовсе не так жутко: сначала Реджину, а затем и её саму вывели из камеры, прошлись по их телам мощной струей садового шланга, не скупились на полотенце, и грубо втолкнули обратно в камеру. Вот и вся процедура, и так из раза в раз. Каждую неделю в один и тот же день. Внезапно эти воспоминания сменились другими. Мысленно агент Свон возвратилась в их с Реджиной диалог, который имел место быть примерно на этой неделе. Миллс. Реджина назвала ей свою фамилию — Миллс. Звучало до чесотки знакомо, и Эмма уже битый день не могла вспомнить, почему. Бесспорно, Миллс — достаточно распространенная фамилия, и девушка могла услышать её в новостях, по радио, да где угодно. Но интуиция, никогда не подводившая девушку, чуяла: здесь дело в другом. И если бы метафоры могли становиться реальностью, то через секунду над головой Свон зажглась бы ярким светом лампочка, и оставалось только крикнуть «Эврика!». Как гром среди ясного неба грянула правда, и от удивления у Эммы буквально отвисла челюсть, и она медленно развернулась, чтобы посмотреть на лежащую рядом кареглазую красавицу. Она может поклясться — она разгадала тайну Реджины Миллс. Она отчетливо помнит, как девушка упоминала, что приехала в страну с матерью, плюс ко всему по деловым вопросам… Теперь всё стало на свои места, и теория Эммы была доказана зараз. Закрыв, наконец, рот, перед её внутренним экраном проносились строки из одного дела, некогда читаемого ею. Дела под номером 120115А. Речь шла о нелегальном экспорте нефти из Кореи — и Эмма была чертовски права. Подозреваемой была Кора Миллс, мать Реджины, и обе женщины считались пропавшими без вести еще до того, как процесс зашел в тупик. Агенту Свон не приходилось видеть фотографии матери и дочери, но кто станет спорить, что всё удивительно точно сошлось, чтобы быть совпадением? Тогда всё свелось к одному: эта женщина, самая прекрасная из всех, которых встречала Эмма, и с которой они уже битую неделю подряд выживали плечом к плечу, находилась в розыске. Кора, скорее всего, была мертва, и таким образом все обвинения висели на Реджине. «Какого черта, судьба?»