Остерегайся тихой воды

      Я решила уехать из Лондона.       В прошлом мире я была квалифицированным полевым археологом, в силу молодости без особой специализации, только набивающей руку на Древнем Мире.        Этот мир мог немного отличаться в мелочах, но основные правила дикой природы вряд ли изменились. Тело можно было натренировать, выжить в деревне было бы проще, чем в городе. А на самый крайний случай остаются леса и поля, хотя здесь не джунгли Индии — одной тряпочкой прикрыться не удастся.       Я немного помню о Второй Мировой войне, но большая часть моих знаний касается территории Советского Союза, а я в Британии. Так что пришлось порыться в газетах, чтобы понять — к Ла-Маншу мне нельзя, там будет очень жарко. Вроде бы Франция была захвачена в первые месяцы войны, но это было в моем мире, а что будет здесь — неизвестно.       В России расстояние между городами исчисляется в десятках километров. Между крупными областными центрами нередко пролегает по сотне-другой, конечно, если не около Москвы и Санкт-Петербурга.       А в Британии… Я знала о ней не так уж и много. Помнила всего три города: Лондон, Кардифф, Эдинбург, сообщение с материком и всё.       Куда я могла пойти?       Конечно, на задворках вполне реально мелькала мысль остаться в Лондоне и попытаться найти работу хотя бы на заводе или производстве. Вот только мне не тринадцать-пятнадцать лет и я не мальчик. Маленькая девочка, младше десяти — меня либо найдет какой-то извращенец, либо заберут в детский дом, монастырь. И я читала достаточно книг, где последнее не заканчивается ничем хорошим.       У меня не было предпочтительного направления, а потому, сказав заветное «авось», я залезла зайцем в случайный поезд и ехала тише мыши до последней станции.       Великий бог Рандом посадил меня на поезд до Кардиффа.       С вокзала я отправилась искать подработку и жилье. Обходила дома в поисках работы, просилась на постой в хлев или просто забиралась внутрь. Жить было не просто тяжело, а чудовищно паршиво. Я запретила себе думать о смерти, но мысли обратиться в приют возникали всё чаще и чаще. Я работала не покладая рук: стирала, готовила для животных, убирала и все это ради грошей и возможности переночевать в тепле. Я воровала: деньги, одежду, оружие — всё, что могла достать, и сбывала на черном рынке. Меня множество раз чуть не ловили.       Но мне помогал мой дар. Еще один признак того, что я не в родном мире. Случайные проявления каких-то экстрасенсорных или иных способностей спасали мне жизнь. И, возможно, я слишком осторожничала, не раскрывая их окружающим, но если бы они были чем-то обычным, то я бы увидела как другие дети становятся невидимыми или разжигают огонь силой мысли. А этого не было. Я не единственная, кто постоянно мерзла и кляла свою гордость, не позволяющую мне идти в приют. Но я была той, кто не только пережил эту зиму, но и не заработал себе никаких осложнений, в отличие от других. Над этим стоило размышлять.       Весна была ничуть не лучше. На меня объявили охоту, после того как я перешла дорогу местным «авторитетам», и не сомневалась, в приют я теперь не попаду — меня отправят в руки служителей правопорядка или на кладбище. Второе было явно лучше детской исправительной колонии или приюта для трудных подростков, а потому в свой день рождения, снова положившись на великий «авось», я снова села на случайный поезд до конечной станции.       И оказалась в Манчестере.       Моя интуиция меня никогда не подводила. Я могла её неправильно понять, исковеркать, заткнуть, но она всегда комментировала происходящее. И в этот раз она была однозначна: в этом городе я надолго.       Это подтвердилось уже следующим утром, когда я, отправившись на разведку, встретилась со старушкой. Она несла тяжелые сумки, у неё явно болела спина, а интуиция советовала ей помочь.       Донести сумки до дома было легко. В процессе я узнала, что она уже давно живет одна. Муж и сын погибли, сестра осталась в Ирландии, и у неё своя семья, а Марта просто не хочет навязываться. Потом она пригласила меня на чай. В разговоре она с тонким юмором упомянула свой «ужасный» характер, а в конце выразила желание усыновить ребенка, желательно девочку с короткими черными волосами, упрямым подбородком и серыми глазами.       — Ну, так что, останешься у меня?       — У меня нет документов, и я не помню, как меня звали родители. Я вообще ничего не помню до четырнадцатого апреля прошлого года — просто очнулась в переулке и всё. Потому сама взяла себе имя — Алиса Кэри.       — Алиса?       — Увидела, как мама читала своей дочери Кэррола.       — Кэри?       — Просто так, красиво ведь звучит.       — Действительно.       На её лице расцвела улыбка, а потом она потрепала меня по плечу.       И я осталась.       Не знаю как долго, но я буду помнить Манчестер за эти девять месяцев. Марта стала для меня настоящей матерью, которой у меня не было в прошлой жизни. Она показала мне, что у меня всегда есть дом, куда я могу вернуться, и объяснила многие нюансы местной жизни. А я научила её готовить свежатину, показала, как потрошить животных и выделывать шкуры. Летом я получила документы и поступила в самую обычную школу, правда на класс выше, нежели мои сверстники.       А потом у Марты случился инфаркт. В её возрасте любое осложнение может быть смертельным, а уж такая вещь, как ишемическая болезнь, и вовсе грозит внезапной остановкой сердца. Марта скончалась в феврале.       А за мной пришли из службы опеки.       Я могла сбежать и снова скитаться по городам и весям, но близилась война. Этот всадник апокалипсиса уже дышал мне в спину. А еще я очень полюбила Манчестер с его соборами, заводами и парками, северным ветром и океаном. Мне слишком понравилось жить в тепле и с Мартой. Я знала, что прошлого не вернуть и что её дом мне не достанется, а потому решила не сопротивляться и «сдаться» властям с готовностью к побегу номер один, если вдруг меня узнают по ориентировкам из Кардиффа.       В приюте было мерзко. Меня пороли за любую провинность, надо мной издевались за то, что я отличалась от них, но одно радовало — ко мне не пытались лезть иначе, нежели на словах. Наверное, во мне было что-то такое. Марта называла это «тихим омутом», в который страшно заглянуть. Потому свое одиннадцатилетие я встречала в карцере с чашкой воды. Официально. А неофициально у меня была отмычка, конфеты и маленький огарок свечки.       Я зажгла её ночью и с помощью дара не давала сгореть дотла, плавила конфеты и представляла, что я сейчас дома, в родном Курске, слизываю горячий шоколад с пальцев по старой традиции, рядом смеется папа, бабушка весело потрошит дедушкин подарок, а Марта заваривает чай. И всем так хорошо.       С рассветом иллюзия растаяла, и я вновь была одна против целого мира.       Но где-то в душе поселилась уверенность, что всё будет хорошо.       Летом всегда проще выживать. Теплая одежда не нужна, пропитание растет прямо под ногами, воровать гораздо проще, убегать тоже. И я промышляла.       Марта напомнила мне о том, что я тщательно запирала в себе, но она же и показала, как отпустить воспоминания. Теперь во мне было пусто, и до самого начала июля я пыталась забыться проверенным методом: училась и работала. Хранить деньги мне было негде, а потому я их тратила сразу: на поездки в автобусе, на читательский билет в библиотеку, на новые отмычки и перчатки.       А первого июля ко мне пришли.       В тот день я сидела в библиотеке и читала учебную литературу за старшие классы. Мне не хотелось сидеть дольше положенного в приюте, а один из способов свалить оттуда — это работа, а это значит, что чем раньше я сдам все полагающиеся экзамены, тем лучше. Тем более, кажется, к середине века наметятся послабления для девушек в вузах? Точно не помню, но с моим профилем проблемы могут возникнуть — в этот раз у меня нет за спиной диплома с отличием и золотой медали. Ну да ладно, сначала надо сдать экзамены за среднюю школу. Потом будем размышлять более конкретно.       Вернулась уже под вечер. Усталая, голова гудела, а в дверях меня встретили директриса и странного вида мужчина с рыжеватой бородой и в мантии неопределимой расцветки.       Мне стало плохо. Этот дедуля либо врач из больницы, куда меня пытались спихнуть за эти месяцы дважды, либо пациент.       — Где ты была?       Строгий голос воспитательницы оторвал меня от мыслей о диагнозе старичка (самым безобидным там был дальтонизм) и обратил мое внимание на миссис Шарль, она ведь с ним целый день пробыла! Мне даже было её немного жаль.       — В центральной библиотеке.       — Что!       — Тише, миссис Шарль, мы можем где-нибудь поговорить с мисс Кэри?       — Да, идите за мной, — миссис Шарль проводила нас в мою комнату и представила незнакомца, — это профессор Дамблдор из частной школы. Он пришел к тебе.       В её голосе сквозила неприкрытая угроза, и я засомневалась в том, что не уйду после беседы в окно.