Краски и кофе

Музыка гремела на весь дом, сотрясая стены и заставляя стекла слегка вибрировать. Мужчина встал в проеме арки и внимательно посмотрел на танцующего посреди комнаты парня. Тот не видел его и не слышал ничего, кроме заводной песни, которой подпевал во все горло. Он был босой и лишь в тонких штанах, а все его стройное тело покрывали разводы и разноцветные брызги краски, которые попали даже на спину, причудливо сочетаясь с большой татуировкой раскинувшихся ангельских крыльев. Мастерский рисунок на коже выглядел настоящим произведением искусства – мощные и в тоже время невероятно легкие на вид крылья будто произрастали из лопаток, полностью покрывая их, и тянулись по спине вниз. Прекрасные невесомые перья казались осязаемыми и мягкими на ощупь, вот только одно из крыльев было надломлено. Его будто кто-то безжалостно смял, обломав перья и изуверски вырвав часть из них. Перья опадали вниз по позвоночнику и терялись где-то под резинкой штанов. – Шампанское, кокаин, бензин! И тому подобные вещи: я объехал город в магазинной тележке. Пачка «Camel» и пожарная сигнализация!* – громко пел парень, качая головой и пританцовывая, отчего его светлые кудри сильно растрепались, добавляя безумия в его без того странный образ. – Том! – окликнул его мужчина. В отличие от Тома, он был одет, что называется, с иголочки: дорогой костюм сидел идеально на подтянутом теле, темные волосы зачесаны назад, образ дополняли солнцезащитные очки, которые он сдвинул на лоб, открывая умные карие глаза. Том не слышал его, он творил, а значит, окружающий мир сейчас просто не существовал. В его руках был зажат тонкий шпатель, которым он выводил разноцветные линии на холсте. Цвета смешивались, удивительным образом контрастируя друг с другом и создавая цельную картину. – ТОМ! Хиддлстон крутнулся на пятках и, заметив, наконец, человека в своей студии, широко улыбнулся и, танцуя, стал к нему приближаться. – Хорошо, хорошо, – продолжил подпевать он, – однако это чертовски крутое чувство! – Том приблизился к мужчине, который оказался значительно ниже его самого, чуть наклонился и поцеловал его в губы. – Как дела, Роб?! – перекрикивая музыку, спросил он. – Вырубай музыку! Том покачал головой. – Сейчас я хочу найти свою одежду, простыни и утренний стояк. Я хочу проснуться! – запел он, идеально подражая тембру певца, и так же в танце продефилировал обратно к своему полотну. Обмакнув большой палец в розовую краску, он мазнул им по верхней губе девушки, застывшей на его картине с удивленно распахнутыми голубыми глазами. Роб вздохнул и подошел ближе к творению своего подопечного. – Почти закончил, – его брови удивленно изогнулись. – М? – Том покручивал бедрами, выводя шпателем новые мазки. Роберт оглянулся и, найдя маленький пульт от музыкального центра, выключил музыку. В комнате повисла звенящая тишина, и тут же раздалось недовольное фырканье Тома. – Ну и на кой хрен ты это сделал? – он воззрился на друга раздраженным взглядом светло-голубых глаз. – Не сопи, – отмахнулся тот, рассматривая картину перед собой, на которой были изображены парень и девушка, чьи приоткрытые, полные губы застыли в миллиметрах друг от друга. Они выглядели так, словно их случайно застали, и теперь они не могли решить, продолжить свои ласки или скорее разбежаться. – Кто это вообще? – М-м… не знал, что тебя уже стало подводить зрение, – кольнул его Том, – старость все дела, да? Жаль, жаль… Роб подкатил глаза и вздохнул. – Полегчало? А если серьезно – что за парочка? Давно я не видел, чтоб тебя тянуло на такой стиль и цвета. – Видел бы ты, как они трахались, – усмехнулся Том, жадно глядя на свое творение, – такая страсть. – А ты, значит, видел? – Роб чуть нахмурился, глядя на Тома. – Тройничок замутили? Том загадочно улыбнулся и пожал плечами, а потом стрельнул в сторону Роба глазами. – Ревнуешь? – Ой, Хиддлстон, я тебя умоляю, – фыркнул Роберт, – в любом случае мне очень нравится. И главное, ты ее практически закончил. Все бы так! Том поморщился, как от зубной боли. – Только не начинай опять свое мозгоебство, Дауни, серьезно, достал уже. – Ну как ты не понимаешь, Том… Сколько у тебя незаконченных работ? Картин двадцать, не меньше! Если бы ты только все закончил, я бы организовал тебе лучшую выставку в Лондоне. Хиддлстон присел на высокий табурет у стойки, взял из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, подкурил. Он медленно курил и задумчиво смотрел на Роба. Этот странный человек возник в его жизни довольно неожиданно и в самый, пожалуй, переломный момент. Тому тогда только исполнился двадцать один год, художественная школа осталась позади, хотелось свободы и веселья. Деньги родителей помогали ни в чем себе не отказывать, а Хиддлстон и не отказывал. Вечеринки, клубы, выставки с мозговыносящими инсталляциями и толпы людей, которые кружились вокруг Тома, как мотыльки у яркого света. Он сам не заметил, как тонет в закрутившем его водовороте. Секса стало так много, что он перестал приносить удовольствие, и тогда появились наркотики. Родители забили тревогу, видя, как единственный сын пропадает, но любые их попытки помочь своему чаду с треском проваливались. Тем более, если к матери Том еще хоть как-то прислушивался, то отчима посылал прямым текстом, несмотря на то, что этот человек его вырастил и обеспечил. К счастью, отчим любил Тома и не злился, лишь переживал вместе с его матерью. Тому же казалось, что он теряет себя, хотелось рисовать, но сил не было, бывало, он пытался писать что-то под кайфом, но, придя в себя, с отвращением уничтожал все. Вернувшись как-то домой после затянувшейся гулянки, помятый Том увидел, что в доме проходит прием, организованный родителями. Отмечали выгодную сделку, которую заключил его отчим с какой-то важной фирмой. Незаметно проскользнув к себе, Том собирался поспать, но тут нагрянула мама и уговорила его спуститься к гостям. Приведя себя в более-менее божеский вид, Хиддлстон вышел в гостиную, и нацепив дежурную улыбку, стал пожимать гостям руки, про себя посылая каждого к черту, а то и куда подальше, но он терпел, не хотелось расстраивать без того нервную маму. Выйдя из дома в сад, он присел за большим розовым кустом и закурил. – Скучно, да? – раздался прямо над ним приятный, немного тягучий, низкий голос. Том поднял голову и посмотрел на мужчину, который разглядывал его с веселым интересом. Он был старше Хиддлстона и показался парню довольно симпатичным, по крайней мере, он отличался от вычурных гостей родителей. – Угостишь? – незнакомец кивнул на сигарету, и Том без слов протянул ему пачку, тот закурил, вернул парню сигареты, улыбнулся ему и протянул руку. – Я Роберт Дауни младший. – Том Хиддлстон, – негромко представился он, пожимая в ответ протянутую ладонь и все еще не понимая, чего надо этому Роберту. – Том… Том… – проговорил Роб. Том усмехнулся, ему понравилось слышать свое имя из губ этого странного мужчины. – Это твои работы висят в гостиной? Улыбка Тома слетела с его тонких губ мгновенно. Работы, про которые Роберт упомянул, Том написал во время учебы. Это были небольшие картинки с изображениями Лондона, нарисованные его любимым черным карандашом. Мать, ценившая каждый его рисунок, лично выпросила их у сына и, взяв в красивые рамки, развесила в гостиной. Теперь Том не мог на них смотреть, казалось, кто-то другой выводил те четкие линии на бумаге, кто-то, кто верил в себя, свой талант, кто-то глупый. Он уже не тот, он потерял вдохновение, а с ним и свой дар, идеальные образы приходили только под наркотой, но Том не мог их воплотить в жизнь, и это разъедало его. Хиддлстон смерил нового знакомого презрительным взглядом, словно это Роб был виноват во всем, отвернулся от него и затянулся. – Ну, мои, – буркнул Том. – Хороший стиль, – кивнул Дауни, – я когда-то тоже начинал с карандаша, – он замолчал, глядя перед собой и выпуская колечки дыма изо рта. Том же наоборот снова воззрился на Роба. – Вы художник? – Ну-у… можно и так сказать, но сейчас я почти не пишу. – Я тоже, – вдруг признался Том, – а я могу увидеть ваши работы? – без всякого стеснения спросил он. Роберт затушил сигарету о каменную поилку для птиц, минуту молча смотрел на Тома, а потом кивнул. – Да, только если перестанешь мне «выкать» Том улыбнулся. – О’кей. *** На следующий день Роберт заехал за ним и привез к себе домой. Тома не особо интересовала роскошная обстановка, зато картины Роба его прямо-таки поразили. Они висели повсюду, и если бы Том не уточнил, что их все писал Дауни, он бы не поверил. Разные стили, разные манеры рисования, Том был заворожен. Его никогда не прельщал какой-то определенный стиль, он хотел попробовать себя в каждом, но не был уверен, возможно ли это. Но, глядя на эти, разительно отличающие друг от друга картины, которые рисовал один человек, Тому захотелось непременно попробовать так же. Они стали много общаться, проводить время вместе, тусовки и наркотики отошли на второй план, а потом Том и вовсе про них забыл. Роберт стал его вдохновением, Хиддлстон снова стал рисовать, но только в мастерской Роба, который иногда что-то подсказывал и корректировал. – Кисть выше, Том, видишь, как тянется линия? – он подошел сзади, взял Тома за руку и чуть приподнял ее. – Вот так, – выдохнул он на самое ухо парня. Тот отложил кисть, медленно повернулся к своему наставнику и, ничего не говоря, поцеловал его. Том считал, что многое уже попробовал в сексе, в конце концов, свою девственность он потерял еще в пятнадцать, и с тех пор у него были и парни и девушки. Но с Робом все было иначе, опытный партнер и в постели нашел, чем удивить самоуверенного юнца. Том и сам не заметил, как влюбился. Он таял рядом с этим мужчиной, доверившись ему полностью. Роберт был для него не просто любовником, он стал его первой любовью, его учителем и самым близким другом. Несмотря на разницу в возрасте в шестнадцать лет, у них оказалось гораздо больше общего, чем можно было представить. И, конечно, Том был благодарен Робу за то, что тот вытащил его из затяжной депрессии и снова вложил в его руку кисть. Сам же Дауни крепко привязался к этому красивому, страстному и талантливому мальчишке. Он видел, что Том влюблен, и сам боялся провалиться в это пьянящее чувство, но как тут удержаться. Особенно когда Том ласкался к нему, пряча свои иголки, стонал под ним, а потом засыпал в его объятиях, похожий на ангела. В эти моменты Роберт готов был весь мир положить к его ногам. Он корил себя за слабость, за то, что привязал к себе мальчишку, но поделать ничего не мог, да и не хотел. Ведь Том даже не догадывался, что и сам спас Роба, в первую очередь от одиночества, став ему самым близким человеком. С тех пор прошло шесть лет, во многом их отношения остались неизменными. Лишь с той разницей, что Том перерос свою влюбленность, а Роб, видя, что его мальчику нужна свобода, не стал перечить, запрятав свои чувства поглубже. Он остался его другом и тем единственным, кто способен был достучаться до упрямого Хиддлстона. Сейчас Тому казалось, что он вновь загнал себя в тупик, а Роб, как всегда, искал возможность помочь ему. Хиддлстон и сам знал, что в последнее время стал слишком импульсивным, даже больше, чем обычно. Он мгновенно загорался какой-то идеей, не ел и не спал по двое суток, не вылезая из своей студии. А потом что-то случалось, и он либо резко терял интерес к своей работе, либо переключался на что-то новое, так и не закончив с предыдущим. Так продолжалось несколько месяцев, и Роб стал все чаще уговаривать его закончить брошенные работы, доводя Хиддлстона до бешенства, но о выставке заговорил впервые, заставив Тома, наконец, задуматься. Хиддлстон выпустил тугую струю дыма, все еще буравя Роба взглядом. Дауни, знавший Тома как облупленного, за секунду сообразил, что смог его заинтересовать и тут же продолжил умасливать своего упрямого подопечного. – Ты знаешь Викторию Миро? – Том чуть выгнул бровь, и Роб довольно кивнул. – Она видела твои работы и явно не отказалась бы выставить их в своей галерее. Том скосил глаза к дальней стене, где под покрывалами томилась гора недописанных картин. Но где взять вдохновения, чтоб их доработать, художник не знал. – Это все, конечно, хорошо, – наконец заговорил Том, – но мне их не закончить. – Закончишь, – уверено заявил Роб, – но тебе нужно уехать. – Чего-о-о? Куда это мне вдруг нужно уехать? – Том прищурился и скрестил руки на груди. Роб подошел к нему и, взяв его лицо в ладони, заглянул в глаза. – Не «вдруг» Том, а уже давно надо было это сделать. – Ты так говоришь, будто в психушку меня отправить хочешь, – усмехнулся Том. – Не помешало бы, – хмыкнул Роберт, легко поцеловал Тома в губы и отошел от него. – Но я знаю куда лучшее место. – Что за место? – спросил Том, наблюдая, как друг меряет студию шагами. – Шаффхаузен, – провозгласил Роберт. – Ох, бля, – удивленно поднял брови Том, – это ты сейчас так выругался? – рассмеялся он. – Эх ты, невежда, – покачал головой Дауни, – это город в Швейцарии, у меня там дом, там чудесное тихое место, где ты сможешь собраться с мыслями, отдохнуть и закончить свои картины. – Роб, ну ты бы еще на северный полюс меня отправил, ближе ничего не было? – Не было, – отрезал Роберт, – поедешь туда, давай собирайся, а я организую перевозку картин и всего, что тебе может понадобиться. – М-м-м… а может, и ты тогда со мной поедешь, – Том плавно скользнул к Робу и обнял его за шею, – вдруг ты мне понадобишься? Роберт улыбнулся и нежно погладил Тома по щеке. – Нет, сладкий, тебе нужно побыть самому, и ни на что не отвлекаться. Кстати, ты немецкий знаешь? – Немецкий? – Том скривился. – Нет. – Хм… ну ничего, воспользуешься переводчиком в телефоне, – кивнул Роб, чмокнул Тома в нос и, одернув пиджак, пошел к выходу, – собирайся, я позвоню завтра утром. – Ну заебись теперь, – пробормотал Том, снова закуривая, – еще моя тушка не была в Швейцарии… полный хенде хох, – вздохнул он. *** Добираться пришлось поездом из Цюриха, потому что, конечно же, в такой глухомани, куда его запер Роб, никакого аэропорта не было и в помине. Том вообще думал, что ему предстоит поселиться чуть ли не в чистом поле, но оказалось, что Шаффхаузен невероятно популярный среди туристов городок, то ли из-за какой-то местной крепости то ли замка – этого Том не разобрал. Но наличие толп туристов вселяло надежду, что желание вздернуться от скуки не посетит его в первый же день. Раз уж они находили здесь что-то интересное, не может быть, чтобы он не нашел. Дауни все устроил, и на станции Тома встретила машина с водителем. Ну хоть что-то хорошее. Дом Роба оказался таким, каким его себе Том и представлял, и таким, какими были все вещи Дауни – шикарным. Вроде бы и ничего особенного, но каждая вещь была подобрана явно вдумчиво и замечательно вписывалась в интерьер. Все же у Роба был прекрасный вкус. Странно только, что за столько лет он ни разу не упоминал об этом месте. Тома уже ждала женщина средних лет, которая на ломаном английском объяснила, что работает на Дауни и приходит убирать дом раз в неделю, теперь же, когда приехал Том, будет наведываться раз в три дня и даже может что-то готовить для него. Хиддлстона это вполне устраивало и, распрощавшись на сегодня с домработницей, он пошел раскладывать вещи. Это занятие ему наскучило, едва он раскрыл замок на чемодане, поэтому Том бросил его валяться посередине спальни, решив, что и так сойдет, разложит вещи позже, если будет настроение. Недописанные картины, наброски и весь его скарб должен был прийти завтра утром, поэтому Том решил пока побродить по дому. Хотя он сомневался, что трехэтажное шале при всем своем великолепии сможет удивить его. Поэтому ошарашено распахнул рот, когда поднялся на третий этаж – весь он представлял собой художественную студию, без стен и перегородок. Том аж засмеялся от восторга, увидев это просторное залитое солнцем помещение. Холсты, различные виды бумаги для рисования, краски всех видов, кисти на любой вкус, карандаши − это лишь то, что попало на глаза при беглом осмотре, – Том словно попал в один из своих любимых магазинов, где закупался необходимым для работы. Хиддлстон прошелся по студии и усмехнулся: почти все вещи были новыми, а, значит, приобретенными специально для него. Дауни никогда не жалел для Тома ни своего времени, ни своих денег. Иногда его щедрость поражала Тома, впрочем, он быстро научился принимать ее как должное, только иногда думая, что Роб давал ему гораздо больше, чем получал взамен, но, кажется, его это вполне устраивало, и Том предпочитал не заморачиваться. Осмотрев студию и подумав, что, возможно, затея Роба не лишена смысла, Хиддлстон решил прогуляться по городу. Может, наконец, удастся понять, что привлекает сюда косяки туристов. Шаффхаузен представлял собой классический городок с открыток из Швейцарии – игрушечные домики с красивыми окнами и эркерами и аккуратными цветниками на балконах. Всюду чистота и порядок. Даже не верилось, что тут живут люди, ведь обстановка больше напоминала декорацию для фильма. В общем, скука смертная. Вывески на магазинчиках и кафешках, которые попадались Тому на глаза, сообщали, что они закрывались в семь вечера. Для Тома, который частенько просыпался к обеду, это было почти началом дня, поэтому такой распорядок работы казался ему дикостью. Настроение резко поползло вниз. Том даже пожалел, что завязал с наркотой, потому что не знал, как вынесет пребывание в этой глуши на ясную голову. Под кайфом оно было бы веселее. Правда Том очень сомневался, что кто-нибудь в этом городке хоть раз в жизни пробовал дурь. Наверняка тут это приравнивалось к смертному греху, как и брошенный мимо урны фантик. Вот же удружил ему Дауни! Том выругался про себя и со злостью толкнул дверь ближайшего кафе. Внутри так приятно пахло корицей, ванилью и еще чем-то невероятно вкусным, что Том невольно остановился на пороге и вдохнул поглубже. Конечно же, в кафе тоже было чисто и аккуратно, но при этом очень уютно, и Хиддлстон прошел за дальний столик, оставив себе возможность наблюдать за другими, и при этом не сильно светиться самому – вдруг здесь не любят чужаков? Но эти опасения явно были напрасны: за соседним столиком туристы, коверкая немецкие слова, пытались сделать заказ, а девушка-официантка что-то учтиво отвечала на не слишком хорошем английском. Том хмыкнул и стянул куртку, закатав рукава легкого свитера. Вчера он пытался вспомнить немецкий, который когда-то изучал в школе, но в голову почему-то ничего путного так и не пришло, так что свое общение с местными жителями он представлял весьма смутно. Хотя сделать заказ наверняка сможет. Ладно, переводчик в телефоне при необходимости должен помочь. Через минуту официантка подошла к нему и спросила что-то на такой тарабарщине, что Том понял – свои познания в немецком он сильно переоценил. Он тупо хлопал ресницами, пока девушка понятливо не улыбнулась и не спросила, что он желает, уже на английском. Том выдохнул с облегчением. − Кофе, пожалуйста. Эспрессо, − он решил не выделываться и максимально упростить заказ, хотя с удовольствием выпил бы бичерин или марочино, но не увидел за стойкой никого, кто хотя бы отдаленно сошел бы за баристу. Девушка кивнула и отошла, а Том достал телефон и набрал Роба. − Подъеб засчитан, − сказал Хиддлстон, едва на том конце раздалось ленивое «Алло». − Ты о чем, Томми? − О чем я? Ты серьезно? Дауни, скажи, за что ты меня ненавидишь? Это же полный пиздец! Ты поселил меня в каком-то рае для старперов! Бля! Да я тут взвою! − Я буду скучать по этому грязному ротику! – засмеялся Роберт. – Прекрати материться, малыш, а то местные выдворят тебя из города, а перед этим оштрафуют. − Ну заебись! − Да шучу я, Том, шучу. Но лучше и правда не ругайся, там все очень благовоспитанные. − Я понял уже. Ты знал, что тут все работает до семи вечера? Интересно, что они потом делают? Я бы понял, если бы трахались, но почти уверен, что секс в этом городе под запретом. Хорошо, что я вибратор прихватил, хоть будет чем себя занять, − буркнул Том. − Может, вместо дрочки займешься рисованием? − Одно другому не мешает, − усмехнулся Том, − и вообще надо было ехать со мной, может, вместе с тобой здесь было бы не так тухло. − Смысл поездки, чтобы ты побыл сам, вдали от бесконечных тусовок и всего того, что тебя отвлекает. Серьезно, Том, погуляй, подумай, выспись, в конце концов. Может, я приеду к тебе в гости попозже, когда разберусь с делами. − Кстати, спасибо за студию. − Тебе понравилось? − Шутишь? Она охуенна! Дауни снова мягко рассмеялся. − Рад, что тебе нравится. Надеюсь, это поможет собраться с мыслями и закончить все твои работы. − Да-да-да, знаю я. Это при условии, что я не подохну тут от тоски. − Неужели там так ужасно? Тебе совсем не нравится? − Ну-у-у…тут красиво. И тихо. Здесь очень тихо, Роб! В этом что-то есть. И кафешка милая. Не знаю, может, я и привыкну. − Привыкнешь. Главное, не накручивай себя. Тебе как раз нужна передышка и отдых от всех твоих дружков и бесконечных любовников. Иногда нужно побыть наедине с собой. − Ты поэтому раньше не показывал мне это место? – после небольшой паузы спросил Том, − чтобы отдыхать от меня тоже? − Нет, Томми. Просто я знал, что ты еще не дорос до этого места. Да ты и сейчас не понимаешь его прелести, но на данном этапе это именно то, что тебе нужно. Ты еще уезжать оттуда не захочешь. − Сомневаюсь, − Том закатил глаза и усмехнулся, вспомнив, как это его действие раздражало Роберта. − Ладно, детка, не кисни, мне пора бежать. − Хорошо, я позвоню потом, − Том отключился и бросил телефон на стол. − Ваш кофе, − к нему подошла официантка с ароматным напитком. − Спасибо, − Том обворожительно улыбнулся, как умел только он, и девушка тут же растаяла. − Красивая татуировка, − она глазами указала на его запястье, где была изображена небольшая палитра с кистью, выполненная цветными чернилами. Рисунок напоминал легкий акварельный набросок, слегка расплывчатый и даже небрежный на вид. На самом деле мастер трудился над этим тату не одну неделю. − О, благодарю, − эту несложную фразу Том произнес на немецком, и как можно незаметнее перевернул другую руку запястьем вниз, решив, что вытатуированные там слова «Fuck off» вряд ли тоже понравятся девушке. Девушка хихикнула. − Извините. У вас смешное произношение. − У вас тоже, Алисия, − он прочел ее имя на бейдже и снова улыбнулся. − Вы приехали на экскурсию? − Не совсем. Меня заперли сюда подумать о жизни, и чтобы я взялся за голову. И это полная засада, потому что думать мне придется круглосуточно, тут же больше нечем заняться! – Том поднял глаза на девушку, понял, что та мало что разобрала из потока его слов, и вздохнул, − нет, я не на экскурсию, я работать. − Так вы надолго! А кем вы работаете? − Я художник. − О! – глаза Алисии засветились от восторга. – Правда? Моя хозяйка фрау Обрехт с ума сойдет от счастья, когда узнает, что к нам зашел настоящий художник! Ее покойный муж тоже писал картины! Я ее сейчас позову! Вы должны с ней познакомиться! − Ну бля, только знакомств с пенсионерами мне не хватало, − пробормотал Том, когда девушка упорхнула, − ну просто сказка! – он огляделся в надежде спастись бегством, но не успел. В зал вернулась Алисия в сопровождении улыбающейся пожилой дамы. Это была сухенькая европейская старушка, и по своему опыту Том знал: от такой не уйдешь, если уж попал в поле ее зрения. Старушка стала что-то бодро тараторить по-немецки, пока Алисия деликатно не прервала ее, указав на Тома. Видимо, объяснила, что он ничего не вдупляет, понял Том. И почувствовал себя еще большим идиотом, когда фрау Обрехт обратилась к нему на английском. Том знал, что со старушками нужно держать ухо востро, потому что они умели пытать не хуже инквизиции. Обычно он не особо тушевался и даже прямо мог послать на хуй, но сейчас почему-то чувствовал себя внуком, который приехал навестить бабушку, и грубить было нельзя. Поэтому Том сидел и покладисто отвечал на все вопросы. Спустя три чашки кофе и получасовых расспросов он как-то незаметно поведал почти всю свою подноготную пожилой даме, которую видел впервые в жизни. Та внимательно слушала, кивала, потом умилялась Томовым кудрям, сетовала на его худобу, обещала откормить, поить его кофе и всем, чем он только пожелает, практически бесплатно, взяла с Тома слово, что он нарисует ей что-нибудь, и велела приходить ежедневно. *** Так Том стал завсегдатаем кафе «Корица». Он приходил туда и торчал по полдня, заливаясь вкусным кофе и поедая выпечку. Кроме Алисии и фрау Обрехт остальные работники кафе плохо знали английский – достаточно, чтобы принять заказ и обслужить туристов, но не так свободно, чтобы болтать с Томом. Впрочем, ему хватало и Алисии с фрау Обрехт, которые окончательно влюбились в него, когда он сделал наброски их портретов в своем блокноте. Это была скучная, размеренная жизнь, однако Том находил в этом свои плюсы – как и говорил Роберт, он наконец-то высыпался, много гулял, наслаждаясь осенним Шаффхаузеном, даже побывал на экскурсии, посетив главную местную достопримечательность – крепость Мунот. После он сделал множество карандашных набросков, но настоящее вдохновение так и не посетило его. Это напрягало Тома, заставляло возвращаться к тем черным мыслям, из-за которых он когда-то пустился во все тяжкие. Его страхи, что он больше никогда не нарисует ничего путного, снова маячили где-то на горизонте, он опять сомневался в себе, что для такого самоуверенного, самовлюбленного создания было смерти подобно. Том никогда не жаловал людей старшего поколения, считая их неподходящей для себя компанией, и уж точно не способных понять его, скорее осудить и покритиковать. Тем неожиданнее стало для него успокоение, которое он находил в беседах с фрау Обрехт. Ее муж действительно был художником, который, как и Том, не мог найти себя, пока не встретил ее, она и стала его музой на всю жизнь. Эти рассказы о давно минувших днях не раздражали Тома, как он себе представлял поначалу, наоборот умиротворяли, вселяя надежду и веру в будущее. А еще фрау Обрехт оказалось на редкость прогрессивной, любила молодежь, жалея, что возраст уже не позволял ей носить новомодные наряды, а татуировки Тома и вовсе привели ее в восторг. Том усмехался про себя, представляя, что она сказала бы, если бы увидела его крылья на спине. Только вот вряд ли фрау Обрехт представится такая возможность.