Мне тебя обещали

Все тело горело, словно бумага, будто бы совсем рядом с ним ревела пламенем печь, и ее жар, проникая в тело, заставлял кровь закипать в венах, испаряться, превращаясь в мелкую труху, гонимую по сосудам раскаленными завихрениями воздуха. Губы распухли, сухой язык то и дело норовил прилипнуть намертво к зубам или небу, и отодрать его от них можно было бы только с верхним слоем кожи. Ньют закашлял, сотрясаясь всем телом, и это движение ворвалось в его голову и тело очередной едкой вспышкой боли. Он не знал, сколько прошло времени, не знал, когда книги исчезли из-под его ног, и руки, которых он больше не чувствовал, которые стали не более чем неспособным двигаться зыбким придатком к телу, приняли на себя весь вес его тела. Кажется, он снова отключился… Гриндевальд громко захлопнул книгу, достигнув последнего форзаца, и выдохнул в сторону Ньюта дым от очередной затяжки. Все вокруг пропахло горьким как полынь, тошнотворно густым запахом его сигарет, разительно отличающихся от тех, что курил Персиваль. Хотя, быть может это было лишь лично его искаженное восприятие реальности. Оно преследовало его последние несколько… ах да… время… Помощник капеллана задрал голову вверх, и она, судя по ощущениям, едва не упала назад, словно норовила оторваться от ослабевшей шеи, будто бы он почти уснул, - длинные прядки на затылке коснулись его спины. Ему показалось, что его руки тонули в сизом тумане, скопившимся под потолком, становясь совсем невидимыми, бледным привидением проглядывающими сквозь дымку. Голова кружилась, и его не покидало ощущение, что он постоянно падает, заваливаясь то назад - на спину, то в бок, но все никак не мог достигнуть умиротворяющей горизонтальной поверхности пола. - Даже представить себе не могу, что ты чувствуешь, провисев на руках столько времени. Ньют с трудом вернул голову в прежнее положение, ощутив, как напряглись мышцы на шее, обнаружив перед собой внезапно оказавшегося рядом майора. Зрение отказывалось фокусироваться на всем его лице, выхватывая лишь неестественно бледные, словно их залили щелочью и выжгли в них весь цвет, пробирающие до дрожи колючим взглядом глаза. - Можем… поменяться… - Губы Скамандера помимо его воли растянулись в какую-то гримасу, которую с трудом, притянув за уши, можно было бы назвать улыбкой. Лейтенант покинул допросную и удара вслед за жалким всплеском дерзости не последовал, а рушащееся под натиском болевого шока сознание, кажется, растеряло последние остатки трусливо сгинувшего инстинкта самосохранения. Подобные шутки явно были далеки от чувства юмора Гриндевальда, и Ньют в полной мере смог “насладиться” сменой его выражения лица от гадкой ухмылки, до удивления и следом сцепленных от раздражения зубов. Майор резко вынул из-за пояса нож, одним движением перерезав удерживающую помощника капеллана веревку, и тот, даже без попытки выставить вперед руки и смягчить тем самым неминуемую жесткую встречу с полом, свалился к его ногам немногим грациознее, чем переломанная марионетка, которой обрезали нитки. Ньют пошевелил руками, позволяя веревкам расползтись в стороны, и кисти пронзила новая вспышка острой боли. В ладони и пальцы впились тысячи иголок вновь поступающей в конечности крови, медленно и с трудом возвращая им подвижность. - Поднимайся, кусок дерьма. Рядом не было даже стены, чтобы зацепиться за нее пальцами. Невообразимое счастье просто сменить позу, уложив голову на каменный пол, отозвалось такой дрожью, что Ньют вряд ли мог бы устоять хотя бы на коленях, но приказ повторился. - Вставай! Живо! Устроим небольшую прогулку… Помощник капеллана так и не смог подняться, бессмысленно пытаясь упереться не слушающимися ладонями в пол и оттолкнуться от него, и Гриндевальду пришлось помочь ему принять вертикальное положение. Или же, по крайней мере, его подобие. Прогулка, как окрестил ее майор, к счастью, вышла совсем недолгой. Прикосновения мужчины к обнаженной коже вызывали нестерпимое чувство гадливости и отвращения, выворачивающие душу и не только ее наизнанку и, продлись она чуть дольше, Ньют не сомневался, его бы стошнило прямо на майорскую форму. Было бы неплохо… Геллерт втолкнул помощника капеллана в одну из многочисленных на их пути по коридору дверь. Открывшаяся за ней комната была большего размера, нежели предыдущая, да и предметов в ней находилось куда больше - помимо стола почти у самого выхода, у дальней стены имелся странного вида стул с расположенным рядом обмотанным проводами ящиком, старая ванна, наполненная водой и несколько, занятых сейчас четырьмя солдатами, стульев. Ньют, не удержавшись на ногах, сделал несколько широких шагов внутрь комнаты, упав на колени и обдирая их о мелкую бетонную крошку до крови. Но вряд ли он хотя бы отметил этот скорбный факт - прямо перед ним на полу лежал обнаженный Персиваль. Легкие Скамандера сдавило толщей обжигающе ледяной воды, обрушившейся ему на голову, мокрые булыжники, заменившие собой часть его плоти, с тихим скрипом сместились в новое положение, придавив внутри что-то жизненно важное, и крошечное эхо запрыгало внутри ребер становясь все громче и громче, пока не превратились в грохот. Грейвз даже не попытался сесть, из всей одежды на нем осталась лишь потрепанная рубашка, спущенная с плеч и бесполезным куском ткани болтающаяся где-то в районе локтей. Все его тело покрывали следы недавно проведенного допроса, как ни странно - лицо почти было не тронуто, не считая разбитой губы, полоски лопнувшей кожи на скуле и взъерошенных и слипшихся то ли от воды, то ли от пота вололос цвета темного шоколада. Но остальное тело… Вся кожа несла на себе отпечатки уже начавших наливаться фиолетово-черной палитрой кровоподтеков, синяков, длинные вздувшиеся полосы от сильных ударов чего-то тонкого, а руки были покрыты штриховкой длинных неглубоких порезов, из которых смазанными каплями проступала кровь. Ньют сразу вспомнил зажившие бледные полоски тонких шрамов на руках Персиваля в 46-ом, это останется с ним на всю жизнь, но… главное жизнь. Он кинулся вперед, поднимаясь на ноги лишь для того, чтобы сделать маленький шаг, вновь падая рядом с Грейвзом на колени, судорожно касаясь пальцами посиневших отметин сразу под его ключицами, словно желая вылечить одним лишь прикосновением. Колючий ком, застрявший в горле, не давал сглотнуть, а предательские слезы, окропив щеки, сползли тонкими ручейками на подбородок. - Тише, монах, мы сильнее, чем они думают... - Грейвз шептал так тихо, что расслышать его слова мог лишь склонившийся над ним помощник капеллана. Он поднял руку, слабо прикоснувшись к щеке Ньюта, стирая пальцами горячую соленую каплю, словно бы стирая часть всего пережитого из воспоминаний. Горячие ладони подхватили Скамандера под руки, вздергивая его обратно на ноги и оттаскивая от Персиваля, лишая его единственного настоящего прикосновения, прикосновения, вновь вернувшего его к жизни, подарившего ему хотя бы на мгновение чувство защищенности, а разбитому телу целостности. Помощник капеллана дернулся в удерживающем его захвате рук, ему хотелось вернуться на пол, к капитану, хотелось просто лечь рядом, прижимаясь к его боку, закрыть глаза и оказаться вновь в расположении, на большой двухместной кровати с матрацем, и больше не тратить ни мгновения мирного времени, проводимого вместе с ним… Несколько ударов быстро пресекли все его попытки к сопротивлению. Ньюта усадили на тот самый, странного вида прочный деревянный стул с металлическими пластинами на сидении и спинке, быстро закрепив его руки и ноги на подлокотниках и ножках кожаными ремнями. Он несколько раз дернулся, натягивая врезавшуюся в запястья и лодыжки скрипучую кожу, лишь убедившись в том, что из этих оков ему не выбраться. Холод металла обжигал спину и ягодицы проносящейся по мышцам дрожью, вызванной им лишь наполовину - очередной мучительный приступ страха, сливаясь со злостью за то, что они сотворили с Грейвзом, пронизывал не хуже. Поперек груди легли несколько витков веревки, затянувшись, жарко полоснув по обнаженной коже и прижав его спину к спинке стула. Ньют судорожно вдохнул, впервые переводя взгляд с лежавшего на полу Грейвза на обступивших его солдат, с нарастающим паническим ужасом следя за их движениями. Сердце бешено заколотилось о ребра, с него словно сняли наушники - любой малейший звук, будь то скрип кожи или дерева, чужое дыхание, металлический лязг подкованной подошвы, со свистом врывались в его голову, ударяясь изнутри о череп, словно попавшая в западню муха. Перед его лицом возникла рука Гриндевальда, сжимающая пальцах небольшую плоскую клемму без зубцов, длинные провода от которой тянулись к системе управления электропитанием, усыпанной всевозможными лампочками, датчиками и рубильниками. - Знаешь, как дрессируют служебных собак? Если пес тебя не слушается, ты нажимаешь на кнопочку и ему становится больно… Ты знаешь, что это? - Голос Гриндевальда вновь сочился сладким ядом, как в самом начале, когда он лишь предложил ему воды, отравляя все вокруг себя. И эта приторная фальшь, напоминающая по вкусу пары формалина, пересиливала даже сковывающий тело страх. Помощник капеллана перевел взгляд на майора, собрав остатки горькой слюны с языка и плюнул ему в лицо. Гриндевальд отпрыгнул от него, словно кошка, намочившая лапу. Он достал из кармана платок, резким движением расправив его, с отвращением вытерев плевок со своего лица, и передал клемму одному из солдат, едва не зашипев тому в лицо. - Поджарьте эту псину, пока она не станет посговорчивее… - Отшвырнув платок прямо на пол, майор отошел подальше, усевшись за стол у двери и засмолив очередной сигаретой, глотая горький дым. Чужая рука вдавила Ньюту в рот деревянную узду, закрепляя ее ремешками на затылке, чтобы он не откусил себе язык. Паника раненой птицей забилась под ребрами в поисках выхода, грудь заходила ходуном от судорожной гипервентиляции легких, грозившей растянуть их до невообразимых размеров, спрессовав все остальные органы, и разорвать их в клочья. - Прекратите! Ублюдки! Он же еще ребенок! - Персиваль едва не рычал, черпая силы в приступе неконтролируемой ярости, ненависти и страха, но не за себя, не за свою жизнь. С трудом оттолкнувшись от пола он вскочил на ноги, оглушая мощным ударом в нос первого подбежавшего к нему солдата. Но оставшиеся трое обступили его кругом, натиском посыпавшихся ударов отправляя обратно на пол, заламывая руки за спину и стягивая их веревками. Грейвз походил на раненого тигра, на которого подло давя количеством набросилась стая шакалов, разрывая красивого зверя на части. - Сдохните, выродки! Капитан вновь лежал на полу, теперь лицом вниз, отплевываясь прилипшей к губам бетонной крошкой, и продолжая выкрикивать оскорбления и угрозы, пока один единственный точный удар в висок не заставил его замолчать. Тело Грейвза обмякло, больше не сопротивляясь, и солдаты, огрызаясь раздраженными репликами, вернулись на свои места, вновь обступая Ньюта. Один из них прикрепил клеммы к металлическим пластинам на ножных ремнях, но Гриндевальд, молча проигнорировавший сцену вспыхнувшего и тут же угасшего бунта, резко поднялся со своего места, останавливая его. - Нет-нет, немного изменим правила… - Он отсоединил клемму от ремня и, протянув руку, прикоснулся пальцами к напряженному впалому животу под выпирающей лестницей ребер. - Такое ярое неподчинение заслуживает немного большего. Пальцы скользнули с живота ниже, огладив тонкое бедро, и подобрали в ладонь беззащитные между силой разведенными ногами яйца. Ньют зарычал, мочаля зубами кусок дерева во рту, и снова дернулся, бессмысленно пробуя на ремни на прочность. В солнечном сплетении вспыхнуло жидкое пламя, стекая вниз живота и обжигая все внутренности и пах непомерным омерзением к откровенному прикосновению. Гриндевальд без стеснения наслаждался, перебирая в руках гениталии мальчишки, зарываясь пальцами в светлые рыжие завитки волос. Пальцы оттянули яйца, сжав их в ладони и клемма сдавила между железных тисков нежную кожу сразу под членом, вырывая у помощника капеллана сдавленный стон от резкой боли. Ужасно хотелось свести ноги вместе, оттолкнуть Гриндевальда или содрать с себя все эти чертовы провода, но тело замерло, затаившись предвкушением куда большей боли, которую ему приготовил майор. Альбинос вернулся за стол, вальяжно закидывая ноги на столешницу и дал отмашку. Один из солдат щелкнул рубильником на загудевшем источнике тока. В позвоночник Ньюта врезался раскаленный штырь, дробя собою позвонки и замещая собой спинной мозг, посылая во все части тела свое собственное, искалеченное восприятие окружающего мира. Мира, полного нестерпимой, непереносимой боли… Помощник капеллана был уверен, что он услышал треск, треск собственных сведенных судорогой мышц, до предела сжимающих кости, готовые вот-вот рассыпаться пылью от чудовищного давления. Треск и шипение закипающей в кровеносных сосудах плазмы. Но не крик. О нет, это была не гордость, он бы кричал, громко, срывая голос, но связки бесполезным придатком сжались, каменея от напряжения, готовые растечься по гортани и исчезнуть без следа. Тело словно облили раскаленным свинцом, начиная с паха. Раскаленный металл всасывался под кожу, забивая просветы в венах, и добрался по ним до головы, обволакивая мозг и, заполнив собой все свободное пространство, вытекая из глаз горячими каплями. И внезапно все прекратилось. Мышцы расслабились, тело несколько раз резко вздрогнуло, сгоняя с себя остатки напряжения, и обмякло, словно это был не живой человеческий организм, а какая-то тряпка, брошенная на стул и безвольно принявшая его очертания. Ньют почувствовал тихие отголоски боли во рту - зубы оставили вмятины на деревянной части узды, так сильно он стиснул их в приступах искусственно вызванной электричеством судороги. Он всхлипнул. Раскаленный свинец проложил по его щекам мокрые соленые дорожки слез, срывающиеся со слипшихся ресниц и заволакивающих пеленой окружающий мир. Гриндевальд вновь оказался рядом с ним, ослабляя ремешки узды лишь до такой степени, что ее можно было сместить на подбородок. - Открой рот. - И это, все что от него требовалось? Все, чего хотел от него майор? Ньют едва не рассмеялся, сознавая впрочем, что это всего лишь признаки подступающей нервной истерики. Смеяться ему вовсе не хотелось, хотелось биться в отчаянии головой о стены, пока не сдастся либо его череп, либо стена. А после всего пережитого… пускай Гриндевальд засунет свои приказы в... - Еще раз. - Помощник капеллана едва сумел поднять бессильно упавшую на грудь голову с обесцвеченным ужасом лицом, и взглянул на майора. Он застонал, мотнув головой из стороны в сторону несколько раз (даже это простое движение пришлось выполнять через силу онемевших мышц), будучи почти уверенным в том, что еще раз подобного он просто не выдержит, но молния второй раз ударила в тоже место. Сведенные во второй раз судорогой изглоданные пламенем мышцы выворачивали суставы, словно дробили их на мелкие осколки, тут же впивающиеся в плоть и разрывающие ее на куски. Напалм электричества выжигал все внутренности, обугливая кости, оставляя вместо помощника капеллана спаленный дотла и все еще способный чувствовать боль комок агонизирующих нервов. В уголках рта запузырилась слюна, стекая на подбородок белыми и чуть окрашенными алым от крови пузырями, обожженные глаза рвались из орбит, ослепленные вспышками, усеявшими весь воздух, словно кто-то решил бомбардировать висящую в нем пыль маленькими зажигательными снарядами, зажигающимися так же быстро как и гаснущими, меняя картинку словно в калейдоскопе. Пытку повторяли еще несколько раз, сопровождая ее одним и тем же приказом. Рубильник щелкал, бездушно повинуясь очередному движению руки Гриндевальда, не сводящего взгляда белых и одновременно с этим неимоверно темных, словно кусочки раскаленной ночи, глаз с пленника. Едкий, тошнотворный, выхолощенный ад пробивался в голову, застревая в мозгах и вцепляясь в него мертвой хваткой и, когда электричество снова выключили Ньют словно выскользнул из собственного тела вслед за ним, растворился, растаял, и вместо него появился кто-то новый. Холодный и бесцветный, запертый в коконе из остывающего свинца. Его немигающие и застывшие глаза смотрели в пол. Смотрели и ничего перед собой не видели. В ушах громыхал водопад крови, пытаясь заглушить оглушительно кричащие стены. Гриндевальд поднял ладонь вверх, останавливая палача. Он протянул руку к Ньюту, вынимая узду из его рта и опуская ее на его шею. Пальцы прошлись по подбородку, вытирая с него слюну и поднялись к губам, смазывая жесткую, покрывающую их корочку быстро сохнущей вязкой телесной жидкостью. - Открой рот. - Помощник капеллана лишь чуть запрокинул голову, послушно приоткрывая рот, и позволяя майору скользнуть пальцами по его высохшему языку, оставляя на нем впитавшуюся в кожу мужчины горечь сигаретного дыма. - Вот так, хороший песик...