Дом тысячи картин

Свет, льющийся сквозь плафоны молочного стекла, преломляясь о стены приобретает зеленоватый оттенок, морскими волнами окутывая фигуру Криденса Бэрбоуна, вновь того наивного мальчика, стоящего на пороге взрослой жизни. Юноша ощущает себя на дне бутылки зеленого стекла с узким горлом, потому что воздуха катастрофически перестает хватать, когда он понимает, что находится на той самой станции метро, где его жизнь совершила головокружительную мертвую петлю. Он ласково гладит тонкими пальцами ребристую холодную плитку, как старого друга, с которым не виделся с десяток лет. Лампы на потолке перемигиваются, возвещая о приближающемся поезде. Юноше всегда нравилось наблюдать за размеренным движением вагонов, за странно-упорядоченным в своем хаосе морем людей. Сколько часов он провел, сидя в углу на простой деревянной лавке, потемневшей от прикосновений тысяч людских пальто и брюк, наблюдая за маленькими людскими драмами, скрытыми в тревожных взглядах, нервных притоптываниях, легких прикосновениях. Ноги сами несут молодого человека знакомым маршрутом вдоль платформы, в другой конец зала, а голова становится пустой и легкой, все сознание его концентрируется только на одной цели, словно от этого зависит его жизнь. Сделав последние шаги, юноша останавливается у деревянной скамьи и натыкается взглядом на аккуратный сверток, лежащий на темном сидении. Оглядевшись в поисках свидетелей и не заметив ни души, он неуверенным жестом касается коричневой оберточной бумаги, и пальцы цепляются за маленький прямоугольник из того же материала, надпись на котором гласит: «Добро пожаловать, Криденс». Юноша разрывает обертку, и на колени к нему змеей скользит шелковое кашне единственного в мире синего цвета, который молодой человек безошибочно определяет даже в тусклом зеленоватом свете ламп подземки. Пальцы ласково перебирают кисти голубой бахромы, а на глаза наворачиваются слезы, и впервые за двадцать лет Криденс Бэрбоун рыдает в голос, захлебываясь собственным горем и одиночеством. Постепенно всхлипы стихают и молодой человек засыпает нервным сном, закутавшись в осколок прошлого, съежившись в углу, на скамейке темного дерева, отполированной прикосновениями тысяч людских пальто и брюк. Юношу будит звук приближающегося поезда, он сонно моргает, привыкая к тусклому свету, поправляет на шее синий шарф и удивленно замечает еще один прямоугольник коричневой бумаги, лежащий рядом на сидении. Надпись, набранная все тем же безликим машинным шрифтом гласит: «Пора отправляться». И на платформу прибывает серебристый поезд нью-йоркской подземки. Призывно раскрытые двери слепят светом дневных ламп, вмонтированных в потолок вагона, Криденс щурится, смаргивая некстати выступившие слезы, подходит к самым дверям состава и замирает, в раздумьях раскачиваясь на носках, не в силах принять решение. Внезапный порыв горячего сухого воздуха, не пойми откуда налетевший со спины, настойчиво подталкивает молодого человека, и тот делает последний шаг и ступает на белый пол вагона метро. Двери немедленно захлопываются, отрезая обратный путь, и состав мягко трогается в темноту туннелей, паутиной раскинутых под городом. Юноша по инерции делает несколько шагов вглубь вагона, когда чьи-то руки обхватывают его со спины, сжимая в объятьях, а в нос ударяет запах виргинского табака и чего-то еще, неуловимо знакомого. Шею щекочет горячее дыхание, заставляя волосы на затылке вставать дыбом, а в ушах, перекрывая рев несущегося по туннелю состава, звучит тот единственный голос: — Наконец-то я нашел тебя, мой мальчик.