Дом тысячи картин

— ФИНИТЕ ИНКАНТАТЕМ! — кажется, что эти слова громом звучат отовсюду. И реальность рассыпается тысячей осколков, ускользая из рук мужчины. Он смотрит в глаза стоящего напротив человека в очках, и не может понять, где находится. — Ты такой же, как Ариана! — восклицает очкарик, озвучивая свою догадку, а Криденс продолжает удивленно озираться вокруг. Натыкается взглядом на стоящего неподалеку на смутно знакомого блондина, только лет на двадцать старше уже виденного им, и сознание мужчины начинает разрываться от вспыхивающих образов. Вот этот странный усач, а не Персиваль, находит его в том приюте, вот они ведут диалоги о доминировании волшебников, вот он обнимает его, вот он находит квартиру, вот он целует его ладони, а настоящий Персиваль Грейвз так и остается навсегда на разрушенной веранде в доме Саламандера. — Что ты натворил, Геллерт? — кричит до хрипоты человек в очках Грин-де-Вальду, когда Криденс спускает Обскура с поводка воли, — в какое чудовище ты превратил бедное дитя? Изо рта Криденса Бэрбоуна вылетает какой-то странный сип, внутри все переполняет обида и злость. В глазах стоят слезы, но сил расплакаться нет. Хочется уничтожить все вокруг, а в первую очередь того волшебника, что стоит перед ним. Геллерт Грин-де-Вальд как-то растерянно улыбается, раскрывает руки в попытке обнять и говорит не своим глухим голосом «Криденс, это же я», а мужчина только и может сипеть в ответ, открывая рот в беззвучном крике. Голова раскалывается от того, как меняется прошлая реальность, как остается лишь выжженная пустыня, посреди которой стоит Обскур и издевательски хохочет: «Я был прав!», Криденс обессилено падает на колени, шепчет своему темному альтер-эго «Делай что хочешь», последний раз вскидывает пустые глаза на человека, которого он думал что любил, и выпускает на волю ужасающую силу.

***

Ньют Саламандер находит то, что осталось от Криденса Бэрбоуна далеко на побережье Атлантики среди серых камней, неподалеку от Ла-Рошели. Мокрого, бледного, тонкого, почти прозрачного. Посиневшими губами мужчина как молитву твердит только одно имя. Еле слышный вздох слетает с его губ, невидящие глаза, ставшие прозрачными, как хрустальный шар, смотрят в хмурое небо. — Какая ужасная судьба, — Тина Саламандер неслышно подходит к мужу сзади. А тело Криденса тихо рассыпается тысячей черных песчинок, теперь уже навсегда. — Зачем же он так чудовищно поступил с этим бедным мальчиком? — в никуда спрашивает женщина, даже не пытаясь вытереть текущие рекой слезы. — Мы все боимся одиночества, а он боялся его больше остальных, — в тон ей отвечает мужчина, почти шепчет, поднимается с колен, и два силуэта растворяются в вихре трансгрессии. А волны Атлантики тихо набегают на опустевший берег.

***

— Ну, что дала тебе эта борьба, Геллерт? — Дамблдор подходит вплотную к камере, где сейчас содержат самого опасного темного мага этого столетия. Защитные заклинания гудят низким угрожающим гулом, когда мужчина пытается прикоснуться ладонью к решетке. Геллерта Грин-де-Вальда содержат в странной круглой камере, просматриваемой со всех сторон проходящим каждые пятнадцать минут патрулем мракоборцев Визенгамота, в самом сердце чопорного Министерства магии Британии. О, как он ненавидит все это собрание разряженных самовлюбленных болванов, считающих, что имеют право распоряжаться судьбами всего магического сообщества, сидя на жалком клочке суши. Грин-де-Вальд лениво разминает затекшие плечи и поднимается со стула — единственного предмета мебели, находящегося в этом круглом аквариуме, любезно предоставленного департаментом магической безопасности Великобритании, навстречу говорящему мужчине. — Ты хочешь услышать оправдания? — теперь их разделяет лишь защитное поле и железные прутья камеры, издевательски тонкие, будто приглашающие проверить их на прочность, но уже оставившие ожоги на теле гордого пленника, — или, быть может, пламенную речь, о том что я ни о чем не жалею? — слова произнесены с какой-то вселенской усталостью в неприятно-хриплом голосе, разноцветные глаза сверкают ненавистью уже по привычке, а сердце остается бесстрастно холодным. — Ни то, ни другое. Мы уже исчерпали время, отведенное на разговоры, — Альбус Дамблдор стоит напротив Геллерта Грин-де-Вальда, сунув руки в карманы смешной лиловой бархатной мантии, и качается с пятки на носок, как любопытный школьник, впервые попавший в зоопарк, ожидающий от сидящих в вольерах зверей цирковых фокусов. — И ты хочешь обвинить в этом меня? — бесстрастность темного волшебника дает предательскую трещину. — Ну уж не себя точно, — в голосе Дамблдора звучат отголоски затаенного веселья, он извлекает из кармана какую-то конфетку и с довольным видом засовывает ее в рот, — перед лицом закона я чист. О, надо же, с лимонным вкусом. — Лживая двуличная тварь! — Грин-де-Вальд в порыве ярости ударяет ладонями по прутьям своей клетки, от чего защитный купол искрит слепящими всполохами, и безумным взглядом изучает свои ладони, на которых расползаются багровыми полосами магические ожоги. — Не слишком ли много эпитетов, мой дорогой друг? — под странно-тяжелым взглядом такого смешного в своем лиловом одеянии Альбуса Дамблдора темный маг съеживается и отходит обратно в центр камеры. — Какая горькая ирония, я так и не смог одолеть смерть, — шепот Геллерта едва слышен британскому волшебнику, тот скорее догадывается по изменившейся атмосфере, о чем теперь говорит его заклятый друг. — Ты пытался — это должно тебя утешить, — за стеклами-половинками очков совсем не разглядеть глаз говорящего. — Теперь ее не вернуть, — Грин-де-Вальд смотрит на свои обожженные ладони, пытаясь в завихрениях багровых полос прочесть ответ на терзающие его вопросы и сомнения, — у нас больше не осталось ни надежды, ни времени. — Говори за себя, Геллерт, — и снова эти странные металлические нотки в голосе старого друга отбирают последние силы у надломленного пленника, — у тебя не осталось надежды, — безжалостно продолжает говорить стоящий по ту сторону решетки мужчина, — а вот у меня осталась Бузинная палочка, — тень улыбки искривляет тонкие губы Альбуса, — жаль, что Визенгамот не дал тебе больше времени. Эти дураки оказались странно единодушны в своем решении арестовать тебя. Я бы не отказался и от Воскрешающего Камня, — Грин-де-Вальд до хруста сжимает искалеченные руки в кулаки и снова поднимается со стула. — Но колеса истории не остановить, — британский маг разводит руки в стороны и пожимает плечами, — что сделано, то сделано. У тебя будут самые роскошные апартаменты до конца твоих дней, я гарантирую, — Дамблдор в упор смотрит на снова подошедшего вплотную к решетке темного мага, тот вновь обхватывает прутья своей тюрьмы, вызывая завитки магических сполохов к жизни, отчего решетка раскаляется добела под ладонями мужчины. Альбус делает судорожный шаг назад, когда охранный контур начинает плавиться под яростным взглядом Геллерта Грин-де-Вальда, а тот начинает шептать старинную формулу древнего проклятья. — Нам всем придется умирать, — шепот темного мага заставляет окружающий воздух протяжно звенеть от силы заклятья, — запомни Альбус, нам всем придется умирать, — и мужчина падает на холодный пол, прижимая к груди дымящиеся руки. А через полминуты помещение заполняют британские мракоборцы, оттесняя профессора Хогвартса от клетки, на полу которой лежит его бывший лучший друг.