Селянка

— Боже мой, Дарина, какое счастье, что вы вернулись! — это были первые слова, которые я услышала от Дианы, едва выйдя из камина. — Как вы справляетесь с этими монстрами, я просто не представляю. Если бы не Мэри, я бы сошла с ума. Только с одним разберешься, другой начинает что-то требовать… — Стоп, стоп, стоп. Что с тобой? Никогда не замечала за тобой такого словоизвержения. Ты же уже неоднократно мне помогала. Что могло за один-единственный день произойти настолько неординарного, что ты столь взволнована?! — Простите, — чуть притормозила девушка. — Сама не понимаю. Но с вами они такие милые и спокойные… А как только я осталась с ними один на один, так они как с цепи сорвались. Каждый тянет в свою сторону и требует персонального внимания. Это просто ужас что такое. — Они просто пробовали вас на прочность. Стремились очертить границы, за которые вы их не выпустите. Ну что ж, — хлопнула я в ладоши. — Наши малыши начнут приходить с минуты на минуту, так что все разговоры оставим на потом. Спрошу только об одном: как там Мэри? — Да неплохо. Полночи проплакала. Потом часов десять отсыпалась. Джека я развлекала. Да вы же знаете, что он парнишка довольно спокойный. Так что дал матери оклематься, не капризничал. Ну, а выспрашивать, что к чему у нее в семье, я не стала. От хорошей жизни синяк на пол-лица не бывает. Захочет, сама расскажет.

***

День прошел как обычно. Некоторые малыши попытались было побуянить, но быстро поняли, что дело это бесперспективное. Переложив наведение порядка полностью на Хэя, я направилась в комнату к Мэри, которую видела в течение дня один раз, да и то мельком. — Добрый вечер, Мэри. Добрый вечер, Джек. Как устроились? — Добрый вечер, миссис Скай. Спасибо, у нас все хорошо. Джек, сбегай к Диане, нам надо поговорить. Малыш убежал, а Мэри, тяжело вздохнув и опустив взгляд на нервно сцепленные руки, проговорила: — Полагаю, вы ждете рассказа о том, как я дошла до жизни такой? — Кое-что я бы хотела услышать, но мы не в церкви, так что исповеди я не потребую, — попыталась пошутить я, но явно неудачно, потому что девушка нервно вздрогнула и как будто сжалась. — Церковь. Да. Для вас это, судя по всему, предмет шуток, а у меня вся жизнь прошла под ее сенью. Вы простите, я очень признательна вам за то, что вы сделали, но сейчас я не готова вывернуть перед вами всю душу. Расскажу лишь самое главное. Хорошо? И девушка, не дожидаясь моего ответа, начала свой рассказ. — Родилась я в очень религиозной семье. Я была пятым ребенком, родившимся ровно через год после долгожданного сына, соответственно, четвертой дочерью. Как вы можете догадаться, мои родители были не в восторге от этого. Но поскольку они верили в Христа, то об аборте и речи не было. Даже спровоцировать выкидыш моя мать не считала возможным. После меня она рожала еще трижды, но две мои сестры умерли во младенчестве, а последним ребенком был мальчик. Так что семья у нас была большая и в целом дружная. Только вот вера в господа всегда стояла на первом месте. Посещение церкви было строго обязательным, соблюдались все праздники и посты. Наш отец был центром семьи. Все делалось по его слову, никто прекословить не смел, тем более девочки. У каждой из нас был свой круг обязанностей. Не могу сказать, что меня все это сильно угнетало. Я считала такую жизнь нормой. Мы жили в окружении подобных семей. И даже в школе я редко сталкивалась с детьми, которые знают другую жизнь. Да и не интересовалась я этим. Мала была, видимо. Это благолепие длилось до моего восьмилетия. Как сейчас помню, мы всей семьей пошли в церковь. Было воскресенье. Обычная служба, как и во многие другие дни. Очередной раз рассказывали о том, что грешники будут гореть в геенне огненной и как важно суметь не ступить на путь порока. Священник был уже довольно стар, так тогда мне казалось. Это сейчас я понимаю, что ему было что-то годам к пятидесяти всего. Была моя очередь подойти и получить просвирку из его рук. Не знаю, что на меня нашло. Представьте себе красивую церковь, витражи, солнечное утро, все вокруг залито разноцветными пятнами, вокруг Девы Марии и Христа сияют нимбы, на священнике строгая черная сутана с белым воротничком, он протягивает мне хлеб. Вы посещали церковь, миссис Скай? — Нет. Не могу сказать, что я атеистка, но и истинно верующей себя назвать не могу. — Так вот. Священник протягивает тело Христово и кладет его прямо тебе в рот. В руки хлеб брать не принято, хотя иногда это и практикуется. И вот он тянет ко мне руку, а у него грязь под ногтями, и руки пахнут чем-то неприятным. Может, под ногтями были чернила, которые у него не получилось отмыть… Не знаю. Я много думала уже во взрослом возрасте о том случае, но так и не смогла прояснить даже для самой себя все окончательно. Наша семья была одной из беднейших в деревне. Поэтому сидели мы на самых дальних скамьях, и соответственно подошли к священнику тоже последними. Так как я была самой младшей на тот момент, то и причастие принимала последней. Только поэтому свидетелями происшествия стала моя семья, священник и служка. В общем, у меня случился стихийный выброс, я оттолкнула священника, да так, что чаша с хлебом перевернулась и сам святой отец растянулся на полу. С того дня жизнь моя круто изменилась. Все свободное время отныне я проводила в молитвах, кормить меня стали отдельно, дабы не передать заразу остальным. Я через день посещала церковь — исповедаться в своих грехах. Святой отец строго следил за тем, чтобы я произнесла все положенные псалмы. Также я была обязана работать каждые выходные на благо церкви. Ничего особенного я не умела, кроме вышивки, которой строго обязательно обучали всех девочек в нашей деревне. Пожалуй, у нас была одна из самых роскошно украшенных церквей, какие я только видела в своей жизни, впрочем, нельзя сказать, что я повидала слишком многое. Но к этому такую грешницу как я отныне не допускали. Так что мне доставалась самая грязная работа, вроде мытья полов и отхожих мест. Также отец считал, что дьявола можно изгнать строгим отношением. Ведь убедившись в том, что мне не будут позволены никакие вольности, что родные не допустят, чтобы я впала в грех, он оставит меня. Физические наказания считались в нашей семье нормой, но отныне мне доставалось за самую малейшую погрешность, вроде того, что я посмела заглянуть на кухню до того, как остальные члены семьи ее покинули. Мы и без того жили очень скромно, но отныне моя одежда стала походить на одеяния приютских детей времен героини Джейн Эйр. Все невзрачно-серое, из грубой ткани. Спустя полгода после того происшествия, когда родители было подумали, что все благополучно разрешилось, брат решил отобрать у меня платок с моим вензелем, который я тайком вышивала весь последний месяц. Ведь каждая девочка хочет иметь хоть что-то красивое, правда? Испугавшись, что отец опять меня высечет, я пожелала, чтобы он исчез. Вместо этого платок вспыхнул прямо в руках брата. Результатом этого происшествия стали легкие ожоги рук Бертрана и мое переселение в полуподвальное помещение с маленьким окошком, из которого мать срочно убрала все хозяйственные принадлежности. Туда была водружена моя кровать, а на стену повесили распятие Христа. Отныне и до моего замужества это стало моим постоянным местом проживания. Молитв и тяжелой работы стало больше, еда и одежда — еще скромнее, хотя мне до этого казалось, что скромнее некуда. Брату и сестрам было запрещено общаться со мной, да и школьные приятельницы к тому времени со мной практически уже не общались, поскольку свободного времени у меня не было, чего-то красивого и интересного, чтобы со мной можно было обменяться или хотя бы поиграть, тоже… Я и сама была очень напугана этими происшествиями, ведь ни одному, ни другому вреда я не желала. По тем или иным причинам магические выбросы случались примерно раз в полгода (плюс-минус месяц), что не радовало ни мою семью, ни священника. К приходу профессора МакГонагал я стала отверженной не только в семье, но и в деревне. Родители ежедневно молились за спасение моей души, а я все вернее погружалась в отчаяние, не понимая, откуда что берется, и тоже отчаянно молилась о спасении своей души. Мне кажется, что если бы не вбитое ранее железное табу на самоубийство… Впрочем, ладно. Не знаю, что именно говорила профессор отцу с матерью, но в школу меня отпустили, а все каникулы я проводила либо на коленях, либо за тяжелой работой. Моя жизнь опять стала отливать черными тонами. Хотя нельзя сказать, что в школе она была безоблачна. Дело в том, что, несмотря на стихийное колдовство, ведьма я весьма слабенькая, хоть и старалась научиться всему чему только могла. Особенно мне нравились гербология и зельеварение. Трансфигурация и чары давались сложно. В теории я на всех предметах была сильна, а вот практика… Но, видя мое старание и усердие, профессора ставили неизменно хорошие оценки. После добавились уход за магическими существами и руны. В общем, в свидетельстве у меня по гербологии, зельеварению, уходу и астрономии — «превосходно», а по остальным «выше ожидаемого». Я попыталась найти работу после школы и по объявлениям в газетах и журналах, и через одноклассников, но после полугода поисков опустила руки. Да и родители были категорически против моего ухода в магический мир. Они считали, что я научилась владеть своим даром, магических выбросов больше не будет, значит, надо забыть о всей это бесовщине и молить господа о прощении. Ах да. Хогвартс я покинула после пятого курса, дальше, оказывается, можно было не учиться, чем и воспользовался отец, чтобы не отпустить меня в это богопротивное заведение. Томаса я встретила через полтора года после окончания Хогвартса. Мне только-только исполнилось восемнадцать. Он был как луч солнца в моей беспросветной жизни. Вы удивитесь, но я даже не помышляла о том, чтобы уйти из семьи. Вам это, верно, кажется дикостью. Уж вы бы не стали терпеть подобного отношения, верно? И, не дождавшись моей реакции, девушка продолжила: — Он дальний родственник одного из соседей. Тогда ему было уже двадцать пять лет. Он, как и сейчас, работал шофером, развозил грузы по стране. Как следствие, часто отсутствовал дома. О женщинах не самого высокого мнения, поэтому приехал в нашу общину искать себе жену строгих моральных принципов, чтобы не гуляла, пока он будет отсутствовать. Ну и сидела дома, вела хозяйство и растила детей. Все эти эмансипе — богомерзкие создания. Не знаю, почему его выбор пал именно на меня. Мы никогда не говорили на эту тему. Да и вообще не слишком много разговаривали. Родители были рады избавиться от меня. Естественно, Томасу никто не сказал, что я ведьма. Отец заставил меня пообещать, что я откажусь от колдовства и по-прежнему буду молиться каждый день. С тех пор родителей я больше не видела, впрочем, как и братьев с сестрами. Как бы странно это ни прозвучало, но после жизни с родными с Томасом мне было очень легко. По характеру он похож на моего отца, но я выросла в обществе, в котором доминируют мужчины, а женщины повинуются воле главы семьи, так что это не было для меня чем-то новым. Но теперь у меня был свой дом, мне выделялись деньги на хозяйство, хоть и требовали строго отчета. Муж одел меня по своему вкусу, после моих мышиных одежд это был настоящий праздник. Я с удовольствием занималась и домом, и садом. Через некоторое время осмелела и стала за закрытыми дверями и задернутыми занавесками, а также в отсутствие мужа, использовать бытовые чары. Не для того, чтобы посидеть у телевизора или просто побездельничать, нет, мне хотелось побаловать мужа, успеть сделать побольше всего, особенно я старалась в саду и на кухне, — горько усмехнулась Мэри. — Через год родилось мое солнышко. Слава Богу, — перекрестилась она, — что он точная копия Томаса. Даже и не знаю, что было бы в противном случае. Может, кто-то оговорил меня, а возможно, он сам по себе такой, но муж стал ревновать меня на ровном месте, и чем дальше, тем больше. Хорошо еще, что работу не бросил, но отношения стали напряженными. Он мог вернуться на день раньше из поездки, а мог вообще не отправиться в рейс, сказав, что отъезд перенесли на сутки. То есть он уходил, а потом неожиданно возвращался. Будто старался подловить меня на измене. Я практически перестала покидать пределы дома. Только воскресные посещения церкви и два раза в неделю поход за продуктами. Что-то долгохранящееся покупал Томас, когда приезжал домой. Так продолжалось года два. Потом он вроде бы успокоился. Недавно муж решил, что Джек достаточно подрос, и мне можно было бы устроиться на работу, чтобы помочь ему расплатиться за дом, который, оказывается, был взят в кредит. О чем я даже и не подозревала до сего момента. Ваше объявление попалось мне на глаза не иначе как чудом. Я впервые за столько лет отправилась на Косую аллею. Джек разболелся, лекарства не очень-то помогали, и я решилась показать сына врачам в Мунго. Там меня и порадовали, что малыш как минимум сквиб, потому что мы подцепили незнамо где магическую болячку. Купив указанные зелья, я прикупила и «Пророк», в котором было ваше объявление. Мужу я, естественно, не сказала, что садик магический. Цена у вас весьма умеренная, тот садик, что ближе к нам, стоил существенно дороже, так что муж согласился, что лучше я потрачу немного больше времени, но сберегу несколько фунтов. Все рухнуло после того, как вы показали нам Йольский обряд. Джек буквально загорелся идеей провести его и у нас дома. Так как муж должен был отсутствовать еще два дня, я ответила согласием. Все было очень красиво, тепло, очень уютно. На волне этой эйфории, несмотря на то, что отец не приветствовал в семье телячьи нежности, Джек встретил отца, вернувшегося на день раньше, с большим энтузиазмом, он так торопился открыть ему дверь, что, пробегая, толкнул тумбу, в результате одновременно с тем, как глава семьи вошел в дом, упала и разбилась вдребезги ваза, которая досталась Томасу еще от его бабки. Сын перепугался, и в результате у него случился первый стихийный выброс. Ваза склеилась и как ни в чем не бывало оказалась на предназначенном для нее месте. Муж не обрадовался, — механически продолжила рассказ Мэри. — Первым его порывом было броситься к святому отцу. В общем, мне пришлось все рассказать ему о себе. Томас просто рассвирепел. Больше всего его волновало, что кто-то из соседей узнает о том, что его жена и сын ненормальные. Вы не подумайте, он никогда до этого не поднимал руку ни на меня, ни на сына. Он и в тот день сдержался, только крепко напился, из-за чего на следующий день не смог отправиться в рейс. Хозяин предупредил его, что если такое повторится, то его уволят без выходного пособия. Мы побывали в церкви, но оказалось, что святой отец сквиб и вполне себе в курсе существования волшебного мира. Вот, кстати говоря, ситуация нарушения Статута секретности. Я-то даже на исповеди ничего не говорила священнику, каждого маглорожденного очень строго об этом предупреждают. Профессор МакГонагалл меня тогда так напугала, что это пересилило во мне все церковные установки, в том числе и «Не солги», а муж рассказал все от и до. Любопытно, как это отслеживается авроратом, потому что в противном случае весь этот Статут не стоит выеденного яйца. Отец Лукас очень мне помог в эти дни, я ходила к нему каждый день. Естественно, муж только приветствовал это. Вот только говорили мы не о боге, а о моей жизни. Я и сама о многом задумывалась. Все же здесь я не жила в такой изоляции, как в родной деревне. Да и телевизор иногда смотрела… Могу сказать, что если бы вы не пришли тогда, то я бы ушла от мужа через пару дней, убедившись, что он точно ушел в рейс. Вот как-то так, — неожиданно завершила разговор девушка. — Осуждаете? — Нет, что вы. Как ко всей этой ситуации отнесся Джек? И откуда все же синяк? — Он очень переживает, правда, к отцу не просится. Привык, что не видит его по нескольку дней. Синяк… У сына был еще один выброс. Как-то вечером Томас раскричался на меня, а Джек зажал уши ручками, и вдруг стало тихо-тихо. Нет, муж продолжал открывать рот, и было видно, что он как будто продолжает орать, вот только звука не было. Ну и… — развела руками Мэри. — Понятно. Значит так, Мэри, — хлопнула я в ладоши и, кинув взгляд на часы, поняла, что безбожно опаздываю к сыну. — Мне надо все обдумать, но некоторые предположения, чем вас занять, у меня уже есть. Надо только посоветоваться с другом, но, я думаю, все сложится в вашу пользу. Продолжим разговор завтра, хорошо? — Конечно, миссис Скай, — покладисто согласилась девушка, и я умчалась к своему дракончику.