Новый Свет

Лишь в лето 7205-е от сотворения мира, февраля, в утро 24 дня, на Сырной неделе*, по указу великого государя, царя и великого князя Петра Алексеевича всея Великая и Малая и Белая России самодержца, Великое посольство собралось к выезду в Лифляндию. И далее - через Курляндию и Пруссию в Европу. Предстояло посетить многие Европейские державы, но Пётр, со товарищи, более всего желал пройти через немецкие земли до города Амстердама в Голландских штатах. После заутренней службы в Успенском соборе и приветственных криков толпы, собравшейся на Соборной площади Кремля, владыка благословил отбывающих со ступеней Патриаршего дворца. Гвалт стоял до небес: рыдали, провожавшие своих мужиков, бабы. Матери и бородатые отцы сынов боярских, отбывающих на учёбу, крестили их иконами, отправляя будто прямо на смерть или войну. Шум, крики, ржание лошадей, громкие команды и беготня неугомонной ребятни - насилу отлепились. Но толпа потянулась за тронувшимся в путь обозом вплоть до самого выезда из Москвы. Басовито плыли над головой удары колокольни Ивана Великого. По Дворцовой улице выехали на Троицкий мост, далее по Моховой свернули на Тверской тракт. Мутным пятном света поднималось солнце в белёсое пасмурное небо, а испуганное вороньё металось среди поднимавшихся ввысь сизых печных дымов. И непрерывно дребезжал и гудел над Москвою колокольный звон. А вдоль, схваченных лёгким морозцем и покрытых грязным навозным снегом, улиц толпился кричащий народ, удерживаемый рядами солдат в зелёных мундирах четырёх новых московских полков с мушкетами и краснокафтанных стрельцов с бердышами. Свисали цветные полотнища знамён. Повсюду люди махали шапками - даже вылезая на крыши. Проводы были пышны и многолюдны. Знали: среди всадников ли, в возке или в золочёной карете, не угадаешь среди шуб и собольих шапок, уезжал сегодня из Московии сам царь Пётр Алексеевич. И провожали его всяк по-своему. Кто с простым праздным любопытством, а кто со страхом - виданное ли дело самому государю отбывать с посольством, да в чужедальние края?! А кое-кто провожал и с радостью - можно пожить опять в покое, без царских причуд и жестокости. А ещё того лучше - может и вовсе не возвернётся, проклятый антихрист, загибнет где-нибудь в немцах, как собака без чести... Но такие уже даже мыслей своих пугались, насмотревшись московских ужасов - как прошлых, так и недавних. Горлопаны - прикусили языки, смеявшиеся - призадумались. Царь уехал, но остались царские слуги - ухо и око государево. И в Сыскной палате на Лубянке сидел грозный князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромодановский. А Великое посольство всё дальше уходило от зубчатых белокаменных стен и острых шпилей Кремлёвских башен, мимо дикого нагромождения заборов и изб в слободах и посадах. Из Москвы предстояло идти трактом на Клин, а затем берегом Волги до Твери. Далее миновать Торжок и Вышний Волок. По лесистым валдайским увалам домчать до Ильмень-озера, Новгорода и Пскова. А оттуда, прямым путём - до Риги. Идти надо было быстро, дабы успеть, к весенней распутице выбраться на европейские дороги. Большой обоз - почти в тысячу саней и подвод на полозьях, гружённых всяким скарбом, зимних карет и крытых возков - растянулся на восемь верст с гаком. Разделён был на три части - каждая со своей охраной. Великими полномочными послами* отъехали Франц Лефорт и два опытных дипломата Фёдор Головин и Прокопий Возницын. А с ними более двухсот пятидесяти человек сопровождающих - солдат и драгун для охраны, писарей, толмачей-дьяков, лекарей, поваров, прислуги и прочей челяди разных чинов и званий. В этом общем числе ехало "для учёбы в военном деле и разных науках" двадцать молодых московских дворян и тридцать пять царских стольников - среди них сам Пётр - под именем урядника Петра Михайлова, со своим фаворитом и любимцем Алёшкой Меншиковым. Боярин Иван Брагинский, ничем не выделяясь, приписан был к сынам дворянским. Кроме того взяли в обоз и десяток сенных девок-холопок - почище, да побойчее. Для солдат и прислуги. А для государя и его приближённых прихватили в дорогу ещё пять великородных дам. "Диаконис" Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора. Во главе с княжной-"игуменьей" Дарьей Гавриловной Ржевской, урождённой Рюриковной. Пётр был главою этого Собора, а все его верные стольники входили в состав. И, уезжая столь надолго, потащили с собой и прежние забавы. Но в титлах мужского списка Великого посольства эти женщины, вполне понятно, не значились. Все конечно знали, где найти гулящих баб при корчме или кабаке-кружале на яме или постое в городской слободе, да в дворянских и боярских имениях. Куда уж без этого - поход, война, иное какое дорожное дело - без этого никак. В военных походах в обоз всегда брали девок, а потом свозили ещё и полонянок. Но сейчас Пётр строго приказал по заграничным шинкам и весям особо не озорничать - в гости едем. А особливо от опасения, дабы не подхватить срамную болезнь, буде лекарь с аптекой не поможет. Но кроме весёлых дам, ехавших с великою охотой посмотреть заграницу, часть девок решено было потом оставить во Пскове, тамошнему воеводе в подарок, по доносам большому любителю слабого пола. На следующий день, наконец, оторвались от последних провожающих и Пётр, серчая на нерасторопность, погнал обоз быстрым галопом. Весь путь далее ехали споро, хотя и окольным, но зато шумным и плотно обжитым торговым Северным трактом. В аккурат по старому шляху, коим хаживал ещё царь Иоанн Васильевич во времена своего Новгородского похода*. Ночевали и меняли лошадей на постоялых дворах и ямских станах, а в городах - на подворьях воевод и наместников. Идти напрямки — через Можайск на Торопец и далее к Пскову, было опасно - на этих бездорожных путях рыскал шайками по густым лесам всякий разбойный и беглый люд, вылавливаемый, по мере возможности, солдатскими ротами и конными отрядами из татар и мордвин. Оттого даже и на торном шляхе береглись сильно - ехали с караулами солдат и быстро, по пять-шесть часов без остановки, в окружении драгун и казаков, показавших себя надёжными удальцами в Азовском походе*. Высылаемые вперёд конные разъезды майора Вейде пробивали путь на занесённых снегом участках, заворачивали в сторону встречные обозы. А сторожевые разъезды, по сторонам, вели разведку и охраняли проезд. Под Клином, Тверью и Торжком случилось им всё же наткнуться на лесных татей. Кого побили, а больше повязали и сдали под караулы в посадах. Хотя воеводы и наместники попутных городов и местечек заранее старались расчистить и как можно более обезопасить путь государева посольства, упреждаемые конными посыльными, кричавшими: "Едет! Едет!". Кто едет - все понимали. Но нападения лихих людей были ещё пару раз, когда миновали Вышний Волок. А в лесах за Валдаем, когда шли по замёрзшему болоту, недалеко от ямского стана с говорящим названием Разбой, случилась вообще большая свара. Уже темнело. И лишь свет большой убывающей Луны освещал безмолвную землю, когда на отставшие телеги в конце обоза из черноты леса выскочила большая орущая толпа с факелами. Иван тогда оказался как раз там, подгоняя замешкавшихся возниц. Прячась за телегой, он успел поджечь фитили и швырнуть пару увесистых пороховых гранат в бегущих с рогатинами и кистенями наперевес нападавших. Следом солдаты кинулись рубиться саблями и колоть татей пиками. Отбить орду разбойников удалось только конным налётом всего подоспевшего конвоя и залпами из мушкетов и пистолей. Но четверо сторожевых солдат было убито, трое ранено. Царь Пётр в это время был в середине обоза и, выйдя из возка в меховой шапке с пером и длинной шубе из чёрного горностая, порывался было кинуться вслед за казаками, стольниками и неугомонным Меншиковым, но великие послы удержали государя. Он длинной тенью только нервно ходил взад-вперёд, грозил с досады кулаками и сверкал глазами, ожидая доклада. А когда к нему подвели пятерых схваченных разбойников, матерно их обругал и, не глядя более, повелел повесить вдоль дороги. Кроме того, Пётр, не любивший скачки, иногда всё же, на дневных переходах, ехал верхами, беседуя с Иваном и Меншиковым, в окружении своих верных стольников. И сетуя при этом: "По морю идти - любо дорого, погрузился на кораблик и полный парадиз! Никаких тебе душегубов и татей. Вот добудем у турок черноморские берега и вновь море станет Русским. Не то, что по нашим рекам петлять. Тогда корабли большие станем делать, за этим и едем к голландцам. А то у них покупать - никакой казны не хватит. Да и продают - что самим не жалко, мелочь всякую. И притом за каждую байду и шняву цену ломят. Вот вернёмся - научу мужичьё наше сиволапое чесать Нептунову бороду, почище им Азова будет..." Молодые стольники, любовно глядя на царя, только поддакивали, кивая головами. Иван же, почесав затылок, иногда вставлял: "Нашими-то стругами далеко по морю не пойти, это верно - больно вертлявы, потонут в бурю на морской волне. Нынче вдоль берегов на одном парусе супротив пушечного фрегата - что вскачь на хромой козе супротив доброго рысака. Тоже верно... Однако купцы Астраханские на этих стругах по морю Хвалынскому* ходят - до Шемахи* и Персии. А кочи поморские, виданные в Холмогорах - торговые да рыбацкие, даже с виду малые и неказистые, тоже нечета большим иноземным морским торговым фрегатам, стоявшим в бухте Архангельска." Однако пуще лжи не любил Брагинский несправедливость. И, заступаясь за своих людей, напоминал: "Однако поморы беломорские на таковых кочах ходят далеко по Студёному морю на Грумант и на восток. К мореходству с измальства приучены. И казачий атаман Семён Дежнёв, уже как полвека назад, проплыл на таких корабликах до Азиатского пролива и землицы Камчатки*. О том памятные грамоты писаны. Но, по мне, сушей ехать всё же способнее, да и биться, стоя на земле ногами, русскому человеку привычней. К тому же, на море тоже разбойники есть и иноземные флоты немалые". "О чём и речь," — вспыхивал на это Пётр: "Сперва военный флот нам нужен, а потом уж и торг поведём и пойдём, куда нам надобно. Хоть в Студёное море, хоть в Полуденное. Хоть до края земли в Океан-море, как другие морские державы уже давно делают. Им просто повезло, что моря просторные да тёплые под боком. Но сначала выучиться надо эти самые корабли строить, а голландцы, сказывают, самые в этом деле доки". — Ну, поглядим, государь, правда аль нет... — Раздумчиво протянул Иван. — Поглядим! — Весело крикнул Пётр и, огладив коня нагайкой, помчался вдоль ползущего чёрной змеёй обоза. * * * * В попутных городах встречали посольство огромные толпы приветствующего народа. Но великие послы и прочие, как было уговорено, ничем чина царя не выделяли. Государь Пётр Алексеевич также, ничем в сём, даже стоя на службах в храмах, себя не выдавал. Опасаясь привычной льстивости и показухи, а ещё более - разборов мздоимства, своеволия и всякого местного воровства, и неохватного потока жалоб, кляуз и челобитных, обычно сопровождавших всякий его приезд куда-либо. Лаяться, рвать бороды, карать за вечную нерадивость сейчас было недосуг - не за тем ехал. Прорваться бы через своих. В Европах, чаялось, будет проще. И потому государь всех торопил нещадно. Только встанут вечером на постой, разомнут замёрзшие и затёкшие от однообразного пути руки-ноги, только заварят кашу да прикорнут, где кого сон сморил, как спозаранок - подъём! Горны трубят, барабанный бой, сборы и снова седло, конский галоп или нудная качка в возке либо скрипучих санях по бесконечным лесам и перелескам. Только мелькают серые, покосившиеся и заметённые снегом верстовые столбы там, где хожено. А в иных местах ехали целыми днями по целине с проводниками из местных, считая мерные удары медной рынды, отмерявшие время. Для этого, в отдельном возке сидел караульный служка - переворачивал, подвешенные, для закрепления, на крючках, большие песочные часы и отбивал склянки. Только лишь раз, в Твери, отдыхали целые сутки. Отстояли благодарственный молебен, после чего Пётр Алексеевич, отобедав у местного воеводы, принимал купцов и инспектировал службу городского гарнизона. То же было и в Вышнем Волоке, на девятый день пути. А впереди лежали бездорожные двести с гаком вёрст до Новгорода. День пополняли припасы, перегружались и меняли ямщиков - прежних отпустили по домам. Здешний наместник был государев приятель, и посему устроили накануне выезда очередную баталию с Бахусом и Ивашкой Хмельницким*. Упились так, что великих послов, царя и многих сынков боярских и стольников добудиться не смогли, загрузили без чувств в возки и кареты и полдня ехали сами, не понукаемо, под командою офицеров конвоя. Лишь могучий храп государя пугал возницу и четверых запряжённых в его возок коней. Только после полудня господа стали высовываться из окошек, озираясь, да выскакивать к обочине по малой нужде. А к вечеру, до самого привала, вновь устроили веселье - за окошками возков горели огни, звенела посуда. И слышался женский смех, ахи и стоны. Государь лишь изредка приоткрывал дверцу, оглядывал обоз и торопил гнать вперёд до очередного ночного привала. Но после случившегося, вскорости, боя с разбойниками, запойную пьянку и "яремку"* велел прекратить. До Новгорода добрались поздним вечером на четырнадцатый день выезда из Москвы. И здесь вновь задержались - впереди был большой неторный переход до Пскова. Далее Изборск и государева межа. Граница русской земли и начало иноземщины. Оттуда до Риги оставалось тоже ещё около двух сотен вёрст. И это был только первый чужой город. Но пока были у себя - снова обоз встречали и облепляли восторженные толпы, отгоняемые солдатами. В Новгороде обоз на постой встал на просторном Лефортовом подворье, который был здесь хозяином, как Новгородский наместник, а сейчас - ещё и главою Великого посольства. И сделал встречу попутчиков весьма пышной, весёлой и пьяной. На другой день Пётр и все путешествующие с ним, отстояли благодарственную обедню в соборе. После чего на пушечном дворе устроены были стрельбы кованых из железа и новых - литых из меди и чугуна, пушек. Присланных из кузнечных мастерских к приезду государя. А к ним чугунные же взрывные ядра, которые поступали в гарнизоны с Тульских оружейных заводов. Стрельбы устроили для сравнения с прежними орудиями, стоявшими на стенах. Верховые пушки (мортиры), отлитые из чугуна стреляли гранатами до 13 пудов весом, весьма прицельно, а делать их было проще. И обходились дешевле. Все сии пушки были на колёсных лафетах, а иные заряжались не со ствола, а с казённой части и имели внутри не гладкие дула, а с нарезкой. Царь радовался и весьма хвалил оружейников. Пострелял Пётр и из скорострельных орудий, кои мастера местные называли "органами". Всё это привело его в весёлое расположение духа - едва удержался от новой баталии с Бахусом. К вечеру, уставшие и пропахшие пороховым дымом, на подворье Лефорта всё же гульнули крепко, но умеренно. А на другой день утром отправились на Псков, где задержались лишь на день, посетив собор, местного воеводу и наместника. Вновь меняли ямщиков и подводы. Вновь посланы были отсюда гонцы к шведам с проезжими листами и подарками. Затем - прямым торговым трактом, Великое посольство двинулось на Ригу. Было морозно и солнечно, а высоко в синем небе блестел бледный серпик растущей луны. Через день прошли Изборск. Впереди была граница со старой Ливонией. Со шведскими властями, пограничной стражей и таможней всё уже было улажено. И прямо лесной просекой - миновав рогатины и заставы порубежной межи, шумный русский обоз въехал, к следующему вечеру, в городок Нейхаузен - первый по пути, в шведской ныне Лифляндии и Задвинском герцогстве. * * * *- в лето 7205-е от сотворения мира, февраля, в утро 24 дня, на Сырной неделе: 9 марта 1697 года от Р.Х. - по новому стилю. *- Великими полномочными послами были: Франц Яковлевич Лефорт — генерал-адмирал, новгородский наместник; Фёдор Алексеевич Головин — генерал и сибирский наместник; Прокопий Богданович Возницын — думный дьяк, белёвский наместник. *- во времена своего Новгородского похода: в 1570. *- в Азовском походе: поход Петра I в 1695-1696. *- по морю Хвалынскому: Каспийское море. *- до Шемахи: Азербайджана. *- до Азиатского пролива и землицы Камчатки: в 1649. *- баталию с Бахусом и Ивашкой Хмельницким: попойку. *- "яремку": разврат.