***
— Студент по обмену, — преподаватель светится, как новогодняя елка, дружественно похлопывая по плечу парня на две головы выше себя. Тот покосился на преподавателя из-под каштановой челки глазами цвета горького неба. Я поняла, что пропала еще до того, как услышала его имя, и увидела, как он приближается к параллельной группе. Я поняла, что пропала, когда увидела тебя сегодня утром, на своей остановке. Сотканный из тысячи хрустальных мотыльков, твой взгляд опалил мои крылья, и я вот-вот разобьюсь о твое солнце. И мы ведь тобой не верим в случайности, правда? Поэтому, когда ты зашел в мой автобус, я подумала, что так не бывает, что случайно так точно не бывает. Я смотрела на тебя всю дорогу. Я просто не могла оторвать взгляд от твоих каштановых волос, в которых проскальзывали огненные драконы, если твоя голова попадала на территорию солнца. Твои пальцы, сомкнутые замком, кольцо на мизинце, тонкий серебряный ободок с золотистой надписью на другом языке. Ты постоянно смотрел вдаль, будто все, что было близко, тебя не интересовало. И, знаешь, когда ты вышел на моей остановке, я вдруг подумала, что ты — случайность. Что, может быть, так и должно быть и сейчас мы пойдем в разные стороны. Но мы пошли в одну. — Лина-а! Я вздрагиваю, неловко путаюсь в ногах, скольжу по прихваченному морозцем тротуару и попадаю в руки Ямин. Она смотрит на меня сверху-вниз, улыбается своей короткой сдержанной улыбкой, будто ее кто-то заставил улыбнуться. — Ты как всегда, Лина-а, — зовет она меня на манер моей родной страны. Я же кручусь, как волчок, пытаясь увидеть, куда ты исчез. — Лина, все в порядке? — ударение звонко падает на последний слог, отскакивает от него и рассыпается под моими ногами. — Да, — я нарочно тяну гласную, продолжая смотреть по сторонам в надежде поймать твою макушку и зеленую парку. — Лина-а, — с подозрением прищуривается Ямин. Я только вздыхаю. Теперь ты кажешься мне миражом посреди пустыни. Поэтому, когда ты появляешься на лекции, я нервно заламываю руки, больно щипаю себя за запястье, лишь бы убедиться, что здесь и сейчас ты медленно, настороженно движешься к своей группе, что и правда на твоем лице возникает эта сумасшедшая улыбка-солнце, и когда спрашивают твое имя, ты выдыхаешь слово-льдинку, слово-звезду, слово-пароль от моего сердца: — Хелайос.***
Ты едешь домой в одно и то же время со мной. Ямин напросилась ко мне в гости и теперь строчит что-то в телефоне, периодически посмеиваясь. А я смотрю, как ты снова сидишь лицом ко всему автобусу, будто это твое любимое место, быть лицом ко всему миру. — Лина, — Ямин пихает меня локтем и показывает что-то в телефоне. Я нехотя отрываю от тебя взгляд и обещаю себе, что делаю это всего лишь на секунду, что через маленькое мгновение я снова буду смотреть на тебя. — Правда, красавчик? — Ямин лукаво щурится, нервно подергивая губами в своей неуклюжей улыбке. Я опускаю глаза на экран и мое сердце пропускает сразу три удара, соскакивает с привычной орбиты и несется, чтобы врезаться в Венеру. Твои глаза — сумерки, синяя пастель, растушеванная на серой бумаге. — Хейл, — Ямин произносит почти нежно, смакуя это имя, как дорогой ликер, на самом кончике языка. — Хейл? — я отрываю взгляд от твоей фотографии, где ты смотришь в камеру настолько прямо, что твои глаза затягиваю как черная дыра, и смотрю на тебя настоящего. А ты поднимаешься со своего места как-то вальяжно-грациозно, элегантно-лениво, аккуратно-уверенно. Я охаю, похоже, слишком громко, и ты на секунду скользишь по салону автобуса взглядом-бумерангом, будто мимолетом захватывая мою душу с собой. — Мы чуть твою остановку не пропустили, — ворчит Ямин, когда я оплачиваю проезд. Я виновато улыбаюсь, выходя из транспорта, неловко подворачиваю ногу на льду и с каким-то мышиным писком хватаюсь за Ямин. Она смеется, помогает мне принять устойчивое положение и гладит по волосам, будто котенка. — Ну ты и растяпа, Лина-а. С высоты ее роста я кажусь себе ребенком, которого старшая сестра отряхивает от снега после прогулки. Ямин высокая и стройная, а я — ей по плечо, вечно сравниваюсь всеми с четырнадцатилетним подростком. — Может, купим кофе? — она уже тянет меня за руку к любимой кофейне, и у меня складывается четкое ощущение, что она приезжает не ко мне, а к симпатичному парню-бариста. — Что хочешь? Колокольчик над дверью приветственно рассыпает свой мелодичный голос над нашими головами. Запах кофе плотно оседает на одежде, впитывается в кожу, вертится на губах. — Я не знаю, — выдыхаю я, а Ямин только усмехается в воротник своей куртки. — У тебя всегда были проблемы с выбором. Посмотри прайс, а я пока возьму твои любимые лимонные пирожные. Я остаюсь совсем одна у стенда, где красочно нарисованы чашки в разрезе и подписаны все составляющие каждого напитка. Но не смотря на четкость изложения информации, я все еще колебалась и водила пальцем от одного напитка к другому, закусив губу и переминаясь с ноги на ногу. — Бичерин, — широкая ладонь плавно накрывает мою руку и ведет к рисунку чашки прямо передо мной. — Шоколад, экспрессо, взбитые сливки, — негромко перечисляет голос над моим ухом, и я улавливаю еле различимый акцент. Я боюсь повернуться. Ты не случайность. Скажи же, что ты не случайность, умоляю. — Ой, ешкин кот, — голос Ямин звучит совсем близко, но мне кажется, что она стоит на другом конце солнечной системы, босиком на Нептуне, а я горю на Солнце. Он убирает руку, оставляя мои пальцы остывать в вечной мерзлоте. — Меня зовут Ямин, — я знаю, что она протянула бы ему раскрытую ладонь, если бы не держала наши с ней десерты. — Хейл, — и только по интонации его голоса я понимаю, что сейчас он весь улыбка-солнце. — Лина, — Ямин настойчиво толкает меня бедром, призывая познакомиться. Я оборачиваюсь и задерживаю дыхание, будто перед прыжком в воду. Поднимаю глаза и встречаюсь лицом к лицу с бездной. Анархия серого цвета в аквамариновом колодце бьет меня под дых, я неловко хватаю воздух и закашливаюсь. — Ты не заболела? — его голос, сотня мурлыкающих котов, нежно греет меня, будто церковный кагор. — Нет, нет, — я спешно начинаю поправлять куртку, шарф, цепляться за любую возможность не смотреть на него. — Ты Лина? — его голос — тысяча хрустальных колокольчиков, от звона которых у меня бегут мурашки. — Да, — неуверенно говорю я, потому что он так призрачно произносит мое имя, будто ни самого его, ни его голоса, ни моего имени не существует. Он смеется и, о черт меня дернул, поднять на него глаза. И ослепнуть. — На самом деле Кан Лин А, — улыбается Ямин, когда мы втроем присаживаемся за один столик в ожидании напитков. — Ее отец кореец, а мама русская. — Полукровка? — Хейл смотрит на меня своими глазами-звездопадами. — Я тоже. Мой отец грек, а мама полячка. — Ты хорошо знаешь язык, — Ямин изучает других посетителей, сложив руки на груди и делая вид, что совсем не заинтересована в собеседнике. — Мама жила здесь очень долго. Папа работал, — Хейл говорит медленно, слова на его губах податливы, растворимы, будто сахар. Я нервничаю и не нахожу себе места в их светской беседе. Я ловлю каждое его слово, каждый жест, каждое легкое движение головы. Я хочу быть Леонардо да Винчи, чтобы рисовать свою Мона Лизу, сидящую прямо предо мной, на расстоянии вытянутой руки и на расстоянии скорости света одновременно. Время пролетает взмахом крыла бабочки, и я не сразу замечаю, что Ямин надевает куртку. Мы выходим втроем и морозный воздух ударяет мне в лицо, отрезвляя мои мысли. — Пока, — Ямин машет Хейлу рукой, подталкивая меня в сторону дома. — До свидания, — кивает ей потомок всех богов солнца и поворачивает свой лик ко мне. — До встречи, Лин А. В моей груди террористы, несущие флаги с его именем, взрывают мое сердце-небоскреб.