***
Уэйд натыкается на них в середине сентября, когда нога за ногу плетётся домой после тренировки. Он записался в спортзал пару недель назад, когда тухнуть дома одному стало уж совсем невмоготу. Питер возомнил себя взрослым, серьёзным и работящим, и поэтому обращал на Уэйда минимальное количество внимания. Если говорить честно — не обращал внимания вовсе. Они перестали сутками зависать у Паркеров дома, доставая тётю Мэй своими проделками («Как дети малые, ей-богу!»), практически не пересекались в свободное от важных питеровских дел время и даже не разговаривали ночами по скайпу. Сначала Уэйд пробовал это исправить: он стал отращивать бороду. — Ты дебил, — лаконично заметил Питер, когда просёк хитрый замысел по отвоевыванию своего сердца обратно, и купил ему пачку бритвенных станков «Жиллет» розового цвета. Ладно. Уэйд был парнем упрямым, а взволнованные сложившейся ситуацией извилины делали его настоящим представителем рода ослиных. Он встречал Питера после работы с коробкой тёплых пончиков наперевес. Он залезал к Питеру через окно, пока тот спал, и громко сопел ему в ухо. Он караулил его во время прогулок по центру города в поисках вдохновения и годных фотографий в свежий выпуск газеты. — Ты дебил! — уже более агрессивно сказал Питер и со всей дури саданул его объективом по голове, когда Уэйд радостно выпрыгнул на него из кустов на углу Куинс-Бульвара. После такой травмирующей (во всех смыслах) попытки вернуть былые чувства Уэйд немного поутих, загрустил... и решил записаться в спортзал. Он как раз возвращался домой после очередной выматывающей тренировки, мечтая о том, как сейчас завернёт в любимую забегаловку перед тем, как спуститься в подземку, и купит тако с кориандром, свежей говядиной и вкуснейшим расплавленным сыром, как вдруг... «Во-о-оу...» "Вот же ж срань". Уэйд останавливается посреди улицы. Его спортивная сумка сползает с плеча и, словно в замедленной съёмке, падает на тротуар. Он, открыв рот и выпучив глаза, смотрит на Питера Паркера, который идёт ему навстречу под руку с какой-то симпатичной молодой дамочкой. Они мило улыбаются друг другу, щебечут о чём-то своём, даже не глядя в сторону вытаращивавшегося на них Уэйда, и у Питера, кажется, разве что плюшевые сердечки из ушей не сыпятся. Они проходят мимо остолбеневшего Уилсона, а тот только и может, что стоять, открывая и закрывая рот, и заторможено смотреть в одну точку. Это продолжается до тех пор, пока проезжающая мимо девушка на скейте не толкает его в плечо. Уэйд отмирает, встряхивает головой и поднимает с тротуара свою спортивную сумку. Он рысью спускается в метро, забыв и про тако, и про адскую усталость после тренировки. Этой ночью Уэйд не приходит к Питеру через окно. Голоса в его голове орут так громко, что он до утра мечется по кровати, затыкая уши руками и скуля сквозь стиснутые зубы.***
Питер звонит ему две недели спустя. Уэйд еле-еле уговаривает себя взять трубку: он до такой степени отучил себя даже думать об их разладе, что теперь мыслям о Питере физически больно протискиваться в его измученную черепушку. Он сидит на кухне, пьёт заваренный мамой черничный чай и думает о том, что где-то действительно катастрофически проебался. — Эм, привет, — мнётся на том конце провода Паркер. — Как ты? — Ого, какие люди, — наигранно весело тянет Уэйд, оставляя в сторону кружку. — Всё тип-топ! А у юных журналистов как дела? — Да. Да, у меня тоже всё хорошо. Уэйд, слушай... не хочешь встретиться? — он на пару секунд замолкает, а затем выдыхает тихо, на грани слышимости: — Я соскучился. Уэйд кажется, что у него сейчас случится сердечный приступ. От радости, тоски или чего-то среднего — сказать трудно. — Оу. — Он нервно сглатывает. — Оу, да, конечно, Пит. Без проблем. Ты сейчас свободен? — Ты удивишься, но да. Свободен, как ветер в поле, — в голосе Питера слышится едва сдерживаемое облегчение. — Подгребай к семи. Тётя Мэй как раз ставит в духовку свой фирменный кекс с изюмом. Уэйд чувствует, как выросший за последние месяцы айсберг между ними начинает медленно таять. Он натягивает на ноги старые красные кеды в чёрную полоску, приглаживает пятернёй встрёпанные волосы, улыбается отражению в зеркале, выходит из дома и вприпрыжку несётся к коттеджу Паркеров. Час спустя они с Питом сидят на крыльце, уплетают вкуснейший кекс, запивая его колой, и наперебой пытаются рассказать друг другу, что интересного произошло за время Скорбного Молчания, как окрестил прошедшие две недели Уэйд. — В последний раз, когда я имел счастье видеть Ваше Величество, — вещает Уилсон, а Питер пихает его костлявым локтём в бок и тихо смеётся. — Так вот, в тот последний раз я засёк тебя с какой-то премилой девушкой. Ты, между прочим, так увлёкся затаскиванием её в постель, что даже не заметил меня, хотя я стоял — стоял! посреди оживлённой улицы стоял! — в полуметре от тебя. — Дебила ты кусок, Уэйд. — Питер перестаёт улыбаться и смущённо трёт шею рукой, искоса глядя на сидящего рядом Уилсона. — Я никого не пытался затащить в постель. Я даже не вспомню сейчас, как её зовут. Мистер Джеймисон сказал мне и Гарри (он примерно того же возраста, но учится на первом курсе Колумбии), что в издательство прискакали две важные фифы, и если мы их не задобрим своими «молодыми и обаятельными улыбочками», то нас уволят, а сама газета нарвётся на такие крупные штрафы, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Короче говоря, пришлось выкручиваться. Уэйд зависает минуты на три. В гробовом молчании он медленно поворачивает вытянувшееся от удивление лицо в сторону Питера и выплёвывает на него колу, которую до этого набрал в рот, но так и не успел проглотить. — Уилсон! — Пит вскакивает на ноги и, чуть не навернувшись с лестницы, вытирает рукавом своей синей толстовки мокрое и липкое лицо и забрызганные очки. — Ты какого хрена делаешь?! — Это ты какого хрена делаешь, а?! — Уэйд зеркалит, точно так же вскакивая со ступенек и, подлетев к Паркеру, судорожно трясёт его за плечи. — Я думал!.. Ты знаешь вообще, что я думал?! Да дохрена всего я думал! Я ночь не спал! Нет, три ночи! Я не мог нормально есть, а когда садился на толчок, то включал песни Мелани Мартинез и плакал от одиночества! Ты вообще хоть представляешь, что натворил, коз... Он так и затыкается на полуслове, потому что Питер, высвободившись из его хватки, стягивает с себя промокшую толстовку. Питер. Стягивает с себя через голову промокшую толстовку. Под его толстовкой нет ничего. Уэйд захлопывает рот так резко, что зубы стукаются друг о друга. Голый по пояс Питер с лихорадочным румянцем на щеках молча смотрит на Уэйда. Уэйд, тяжело дыша, пялится на вздымающуюся-опускающуюся обнажённую грудь Питера: на намечающиеся кубики пресса под бледной кожей и торчащую из-под ремня джинсов резинку боксеров. "Если это сон, то предлагаю больше никогда не просыпаться, чуваки". «Это полный пиздец». — Полный, — тихо соглашается со своими извилинами Уэйд. «Если ты сейчас его не засосёшь, то я не знаю, что с тобой сделаю». Он поднимает глаза на лицо Питера. Тот растерянно на него смотрит и молчит. — Мне кажется, сейчас не самый подходящий... "Ты что, окончательно сдурел? А когда будет подходящий?!" — Сука! — орёт в ответ Уэйд, закрывая уши руками. Голос внутри верещит так громко, что голова, кажется, готова треснуть пополам. От боли он забывает и про стоящего перед ним голого Питера, и про то, что нормальные люди очень редко вопят вслух сами на себя. — Уэйд! Эй, Уэйд... — Питер оказывается рядом в мгновение ока. Он осторожно дотрагивается прохладными пальцами до его лба. — Ты как? Опять эти мудаки?.. — Ха... Да всё нормально, — Уэйд улыбается и смотрит ему прямо в глаза. Улыбка выходит немного натянутой, но отбойный молоток в черепе прекращает работу и о господи, спасибо. Между ними от силы сантиметров двадцать, Питер всё ещё немного голый, а Уэйд всё так же сильно хочет попробовать поцеловать его. Но нет. Сейчас действительно неподходящий момент. Они стоят так ещё пару минут, пока Уэйд окончательно не приходит в себя.***
— Кстати, — говорит Питер, натягивая подсохшую на прохладном октябрьском воздухе толстовку, — меня в итоге уволили. Пару дней назад прислали е-мейл, типа, уважаемый, простите, но мы вынуждены попросить вас написать заявление по собственному желанию. — Сто пудово пожаловалась та мадам, чьё имя ты так и не запомнил. Они смеются, как не смеялись уже очень давно, и поднимаются по ступенькам в дом. Тётя Мэй зовёт их на кухню — выпить по чашечке вечернего эспрессо. Питер и Уэйд сидят друг напротив друга за длинным обеденным столом и тихо переругиваются, смеются и болтают о какой-то чепухе. Оба безуспешно пытаются выкинуть из головы ситуацию с колой, толстовкой и голосами. Подтаявший айсберг между ними даёт трещину и с оглушительным грохотом обрушивается вниз. Тянет свежемолотым кофе и домом. За окном начинает тихо накрапывать дождь.