Инцест во имя магии

      Сегодня ночевка прошла у Невилла. Он сильно нервничал и всячески пытался мне угодить. Что касалось его бабули, то она ко мне неровно дышала. Нет, само собой, не в романтическом плане, просто у нее были проблемы с легкими.       — Я все же переселюсь на квартиру, где мы планировали жить… до суда.       — Гермиона… — начал было Невилл.       — Да, знаю, она не захотела, чтобы я оставалась одна, но пришло время, когда мне это необходимо. Вы все равно будете заходить в гости, даже не сомневаюсь в этом. Вы будете приходить даже чаще, чем это прилично делать. Просто мне нужно пространство. Я больше не могу дышать. — Он смотрел бараньими глазами и молчал. — Потеря Флер, ее отсутствие… сделали меня будто совсем беззащитной, мне действительно захотелось уюта, тепла, поддержки. И я ее получила, за что крайне благодарна каждому, у кого в прошедшие несколько месяцев жила днем и ночью, но я уже ни в чем так не нуждаюсь, как в собственном пространстве.       Он понял. Поняли и остальные. И, да, они наведывались ко мне так часто, как могли. Приносили поесть, приносили разные подарки, пытались всячески помочь. Я реально будто бы в сказку попала. Начиная с Министерства и продолжая ребятами из Гриффиндора и даже из других факультетов (не считая, конечно, Слизерин), все были донельзя дружелюбными и заботливыми.       Хотелось рыдать. Рыдать от счастья.       В нашей с Флер квартирке было пустовато, тускловато, да и вообще. Я украсила дом так, как только смогла. Когда она вернется, мы заживем лучше, чем когда-либо. Мы будем счастливы.       Впрочем, я не собиралась столько лет подряд сидеть на жопе ровно и вообще не двигаться. Я рвалась в бой, аки гладиатор, я смогла пробиться в Шармбатон и поселилась в школе, как ранее жила во время учебного года в Хогвартсе. Конечно, было сложно поначалу. Обучение было нечем схоже с тем, к которому я так привыкла за прошедшие годы, но в то же время были свои особенности. Преподаватели долго не могли решить, к какому классу меня определить, потому что в одних областях уровень моих знаний был достаточно высок, а в других я заметно плавала. По итогу для меня создали нечто вроде индивидуального графика.       Что меня в Шармбатоне больше всего радовало, так это то, что там учились только девушки. Преподавали, естественно, исключительно женщины. За все время пребывания в школе я не увидела ни одного хера. Это был волшебный год. Я невольно и забыла о существовании мужского пола.       Сексуальные потребности меня не беспокоили. Только поначалу доводилось мастурбировать в туалете, чтобы унять разгоряченную похотливость, но потом надобность в этом попросту отпала — я перестала ощущать тягу к самоудовлетворению, вышла на новую ступень собственной эволюции и перестала быть животным.       Что касалось моего нового окружения, то… должна сказать, девушки были на диво приятными. В большинстве. Конечно, не обошлось без задир, не обошлось и без язвительных и просто злых. Люди разные, это нормально. Но с остальными я имела хорошие отношения, с парочкой девушек — даже вполне себе дружеские. Правда, какую-то лучшую подругу или подруг я не завела. Все старалась, пыталась влиться в коллектив, но из-за определенных внутренних комплексов так ни одной из одноклассниц не открылась.       Училась я неплохо, год закончила со средним результатом и вновь оказалась на днищенской квартире.       Гермиона перестала наведываться ко мне или присылать письма. Это было странно. Естественно, остальные тоже по одному начали затихать, больше не опекались так обо мне, как раньше, но Герми будто избегала меня. Я писала ей, просила о встрече, но письма, казалось, не доходили до адресата.       В тот день солнце еле-еле озарило собой мир вина и круассанов, как я собралась и, наполненная решимостью, отправилась к Гермионе сама.       — Я не избегала тебя, — не стоило и говорить, насколько данное заявление прозвучало неубедительно.       К слову, она мне начала нравиться. Как девушка. Статная, умная, с волнистыми волосами. Я тащилась с ее улыбки и готова была сутками болтать с ней на квартире или во время прогулки по Парижу.       Дрожь отчего-то пробрала тело.       «Заткнись, только заткнись».       — Мы обе знаем, что это неправда. — Я уставилась на нее, вопросительно двинув бровью, как будто спрашивала: «Кого ты пытаешься обмануть?».       Она потупила взгляд в асфальт и замялась при попытке сказать правду.       — …я влюбилась.       Сердечко екнуло, но не разбилось. Не больно-то хотелось. Мало ли к кому у меня симпатии возникали, это не значило, что я на ней собралась зациклиться. Вот только:       — И как нашему общению мог помешать твой парень? Он настолько ревнив?       — Это Рон.       — Кто?       Кто б знал, через сколько времени мне удалось вспомнить, кто такой Рон, но когда припомнила, стало не по себе. Я не хотела знать, что у меня есть семья, я даже на их нападки не реагировала, потому что считала, что это какие-то сумасшедшие и, что главное, совершенно посторонние люди. Нет, это было глупостью, у меня не могло быть семьи. Нет.       — Твой брат, Джинни. Бывший брат, — казалось, будто об этой формулировке знали все, с кем я общалась.       — И… Герми… я не против.       — Но ты ведь понимаешь, как это выглядит со стороны? С твоей стороны? Я не знаю, как так получилось, но…       — …ты ведь еще с начала обучения в Хогвартсе что-то к нему испытывала. Знаю. Это было заметно.       Воспоминания всплывали одно за другим, а потом по кусочкам таяли, чтобы вновь оказаться не то, чтобы забытыми, скорее уж оставленными в отдаленных участках долгосрочной памяти.       Гермиона ушла в смущение, но при этом смогла ответить:       — Да. Наверное. Но это все равно неправильно. Как твоя подруга… я должна была отказаться. Знаю, что он был не самым ужасным из них всех, даже безобидным, но я не должна была.       — Забей.       Я по-дружески положила руку ей на плечо и ободряюще улыбнулась.       — Все в порядке, Герми. Вот только, что у вас с «этим» делом?       — Никак. Ты ведь знаешь.       Сумев напрячь память, припомнила, что виделась в начале учебного года с Биллом. Это была короткая встреча, в ходе которой я узнала, что он считает всю его оставшуюся семейку окончательно поехавшей из-за их наездов на меня и что он смог восстановить младшего Билла. Конечно, все не встало на место, будто влитое, но его и такой результат вполне устраивал. Говорил, что знает о заключении Флер и что жалеет, что не был рядом с ней в это время. Я не поверила почти ничему из сказанного, потому что прекрасно знала — Флер начала сходить с ума тогда, когда познакомилась с ним. Именно тогда, а не после близкого знакомства со мной. Билл был тем еще пиздаболом.       — Как так?       — Он не прижился у Рона. Новый… — Герми никак не могла выговорить слово «член». Впрочем, я не стала ей помогать. — Ну… ты понимаешь… половой орган.       Кивнула. Что же, начхать, если честно, что там у него с его гигантским хуем. Хотя, наверное, они попытались пришить ему чужой, маленький, дряблый, чисто чтобы был, но как-то не вышло. Бывало.       Мы вернули наши милые и добрые отношения и постарались больше особо не разговаривать о Роне и об остальных людях, которых моя память тщательно выпихивала на задворки. Гермиона поняла, остальные потихоньку тоже начали понимать, что их больше для меня не существовало.       Впрочем, со временем, примерно через год-полтора попыток засудить меня за убийство, бывшая семья сдалась и отстала. Им упорно отвечали одно — «это была самозащита, а за убийство убийц мы судить ее не станем». Я ощутила себя героиней. И это дико, да.       После Шармбатона я пошла вообще не в свою степь, начала заниматься творчеством, ушла в архитекторы. Наш волшебный мир тоже нуждался в людях, способных придумывать и строить красивые дома. Конечно, по сравнению с тем, насколько сложно все это происходило у маглов, в волшебном мире можно было предаваться любым фантазиям и строить такие дома, которые в принципе за законами физики никогда не смогли бы простоять и минуты до того, как рассыпаться на части. Я построила несколько домиков для Хогсмита. Да, я побывала разок-десятый при этом в Хогвартсе. Виделась с знакомыми ребятами, было вроде и радостно их увидеть, а вроде глаза б мои их не лицезрели никогда больше. Но это было. И пусть.       Огромная часть жизни просто перешла на чистое отъебись. Это нормально и вполне естественно, ведь так оно работает: когда выходишь из сущего пиздеца и попадаешь в адекватное человеческое русло, тебя попросту уносит по течению. Ты расслабляешься настолько, что любая серьезная проблема начинает казаться абсурдной из-за ее же серьезности. Мол «экзамены в Шармбатоне, от которых зависит мое будущее» — «камон, этого будущего могло и не быть, если бы меня грохнул какой-то рыжий парень, которого я почти забыла».       Если обобщить — жизнь стала счастливее. Моя жизнь. Ну и я вместе с ней.       Благодаря тому, что некоторое количество денег я стыбрила из дому, когда уходила с Флер, я теперь могла сильно не беспокоиться о том, что не проживу в этом жестоком мире. Заказов у меня, как у волшебника-архитектора, было до чертиков мало, но я не жаловалась. Это была не та профессия, в которой магическое сообщество сильно нуждалось. Но я не предусматривала подобное, поскольку просто хотела быть еще счастливее, чем уже была.       Флер освободили через шесть лет заключения, сократили срок за примерное поведение и за тонну мольб от друзей и близких. Все они, в их числе и я, говорили одно и то же: «Да, Флер виновна, но она уже достаточно отсидела в заключении, теперь ее нужно лечить». В конце концов ее отпустили, но с условием, что каждую неделю она будет посещать мозгоправа и еще парочку врачей-знахарей. С этим согласились все.       — Привет.       — Да… привет, — она говорила медленно, будто распробывая на вкус обыденные слова.       Мы долго не могли толком начать общаться, все терлись, не зная, как подступиться друг к дружке. В окончании неловкости обнялись. За сим пришло расслабление. Наши тела уютно соприкоснулись, воспоминания хлынули вовнутрь и позволили нам снова стать едиными, как раньше.       — Я тоже тебя люблю, — Флер сказала это тихо, будто невзначай.       Глупо было бы отвечать на ответ, потому мы просто переспали: через час, на нашей старенькой квартире, которую я не стала менять на любую другую, пусть даже построенную мной же.       Мы долго лежали в постели, снова под одним чертовым одеялом. Обнимались, целовались, пытались вновь свыкнуться с мыслью о том, что абсолютное счастье реально.       Мы долго.       Рассказ о событиях прошлых шести лет занял немного времени, поскольку я сама в эти годы была сильно ограничена в том, что видела и что делала. Я сделала свой мир маленьким, но уютным. В нем умещалось все самое необходимое: учеба, работа, дом, друзья и семья (в лице одной меня). Теперь ко всему прибавилась странная, совершенно не объяснимая любовь. Наши отношения с Флер могли б попасть под категорию сестринских, если бы в них не присутствовала львиная доля инцеста. Без нее я почти забыла, что такое нормальный секс. Да я почти и не занималась им.       С ней же я вновь на месяц, а то и на два подалась во все тяжкие. Мы трахались днем и продолжали это делать ночью. Мы упивались сексульными утехами и валялись сутками на кровати, пьяные в хлам, но только от секса.       — Ты виделась с Биллом? — таким вопросом я застала ее после долгого отсутствия.       Она ответила утвердительно. Впрочем, не мне было ее осуждать. Их отношения же до сих пор были покрыты для меня определенной завесой таинственности, и, кажется, никто не собирался ее раскрывать мне.       — Мы больше не увидимся, — сказала она о них с Биллом. Не стоило и говорить, что я обрадовалась.       На следующие года припало много путешествий. Я увидела множество миров, и не все из них были человеческими. Иногда казалось, будто мне посчастливилось попасть в другое измерение. Все было таким нереальным… нереально красивым…       Путешествовала я иногда с Флер, но в основном одна. Мы постепенно отдалялись, пытаясь начать дышать самостоятельно, мы пытались осознать, что бывала жизнь друг без друга.       Но до этих поездок я поддерживала ее, как могла. Впрочем, казалось, Флер совсем в этом не нуждалась. Она настолько ловко влилась в обыденную жизнь, будто никогда и не сидела в тюрьме. О своем пребывании за решеткой она не вспомнила ни разу, я не настаивала.       Не могла б сказать, что прожила скучную жизнь. Все, что происходило после ритуала, было прекрасно. Спады? Были, наверное. Если были, я их не замечала. Вспоминались и те дни, когда я благодарила судьбу за пережитое ужасное время. Оно помогло мне выковать из себя личность, способную противостоять любому последующему горю.       Я пережила Флер.       Она умерла в возрасте сорока семи лет. На ее могиле значилось гордое: «Флер Брайант». Мы, как и планировали, сменили фамилию спустя год ее возвращения с заключения, до этого мы были просто Флер и просто Джинни.       Нынче я, Джинни Брайант, шатенка, которой сегодня исполнится семьдесят три года, сижу на крыльце уютного французского домика и любуюсь садом соседки. Время течет мирно, планомерно, а голова постепенно пустеет. Воспоминание за воспоминанием исчезают, медленно подбираясь к тем, что остались на задворках. Я с ужасом понимаю, что снова все помню. В свои годы. Помню все меньше и меньше, а в голове остаются только пошлые кошмары.       Когда ко мне пришли любимые журналюги из «АрхМагИтерктор», я рассказала им все. Абсолютно все, что вспомнила. Это откровение многое поставило на свои места для людей, которые не понимали меня. А непонимание родилось из-за того, что я отказалась от магии. Я сделала это несколькими годами тому, уже и не помню, когда именно. Люди, знающие меня, мягко говоря, удивились, а я даже не могла тогда объяснить им своих мотивов. В тот момент я действовала, не помня себя былую и руководствуясь только собственными ощущениями того, что правильно, а что нет.       Магия была камнем преткновения для семьи Уизли. Она, как оказалось, была таковой и для большинства бедных семей волшебников. Письма читателей журнала многое мне рассказали.       Я помогла им, показав счастье без магических способностей.       Для кого-то старая Джинни Уизли и новая Джинни Брайант стала спасением, кому-то — показалась выжившей из ума старухой, отказывающейся от высшего блага. За первых я была рада, вторых мне было жаль, поскольку я даже не сомневалась, что эти люди прогнили насквозь, ведь им совсем не трудно было бы заняться инцестом во имя магии.       Полоумная или почти Полумна, я, Джинни Брайант, волшебник-архитектор, изнасилованная некогда всей своей семьей, посылаю магию нах.