АнтиСВЕТ, или Герой без героина

Если ты меня слышишь, я тянусь к тебе, Чтобы ты понял, что не одинок. И это не заметно, но я напуган до смерти, Потому что не могу дозвониться к тебе. Поэтому просто закрой глаза. (Nickelback – Lullaby)

Черт… Вот же… Ненавижу… Как же фигово… Просыпаться после успокоительного… Почему все такое мутное… А, это ресницы слиплись. Я пытаюсь моргнуть, раз, второй, пока мир не начинает проясняться. Не менее полминуты у меня уходит на то, чтобы узнать очертания своей комнаты. Нет, не так. С н-ной попытки мне удается открыть глаза, и я понимаю, что я все там же. В тюрьме. «В комнате с белым потолком с правом на надежду». Я не большой поклонник «Nautilus», но именно эти строки всплывают в голове. Которая, кстати, болит. И мелодия ж такая, подходящая, как за упокой. Ах да. Я ж вчера и правда… похоронил, можно сказать… Артура больше нет. Моего Артура больше нет. Моего Темного больше… Я сглатываю, но горло пересохло. Сажусь на кровати и чуть не валюсь набок – голова кружится так, что приходится ухватиться за бортик. Припоминаю, что подобное ощущение у меня было после парка развлечений, куда мы ходили с Надюшкой. Ей тогда было пять, я пришел пораньше с работы, и Света отправила нас на карусели. Моя доча захотела покататься на чудо-машине в виде двухместных капсул на диско-поле и заморочила работника, чтобы он ее пропустил. А я болван, не обратил внимание на название, и через секунд 10 познал все прелести мотыляния-бросания-кувыркания-выворачивания. И если Надюшка после карусели смеялась и бежала дальше, то я вихлял, как Василий Иванович, местный алкоголик, и еще с полчаса отсиживался на лавочке с бутылкой «Родники России». Да, меня бы точно не взяли в космонавты. С этой мыслью я пытаюсь встать и, как старый дед, шаркая и держась за стены, передвигаюсь в уборную. Понимаю, что завис, глядя на убегающий в водосток ручеек. Пригоршня холодной воды благодатно холодит лицо, смачивает сухие губы, и я слизываю вкусные капли. Блаженство… А потом я вижу свое отражение. Нда, ну и видок. Некоторое время рассматриваю свои воспаленные глаза с расширенными зрачками и потрескавшиеся губы. Пожалуй, так плохо я не выглядел, даже когда меня ломало во время охоты на вампира, нарушившего Договор. Тогда я заставлял себя пить свиную кровь вместо человеческой, и я до сих пор содрогаюсь, вспоминая некоторые моменты с той жуткой недели. Красавец-мужчина, как бы заметил Артур. Артур… Снова подвисаю, замечая синяки на запястьях. Откуда… До меня доходит, и я вцепляюсь в края раковины до побелевших пальцев. Суки. Почти выворачиваю кран и на трясущихся ногах возвращаюсь в палату. За окном падает лапатый снег, и я застываю у окна при виде открывшейся картины. Голые черные деревья одели огромные белые шапки, а серый асфальт и черная промерзлая земля скрылись под пушистым белоснежным ковром. Унылая улица, кусочек которой я наблюдаю семь дней в неделю, превратилась в сверкающий белизной коридор, на котором еще никто не успел оставить свой след. Все, что я вижу, - это ослепительно белый чистый снег. Стекло такое приятное, прохладное под моим лбом: я прислоняюсь к нему, когда начинают слезиться глаза. Я люблю зиму. Ее безмятежное спокойствие, которое словно замедляет шаги прохожих; ее морозные утра и случайные холодки, которые заставляют прижаться теснее к любимому человеку; я люблю зимние вечера у камина, праздничную суету и семейные застолья, и, конечно же, снег. Каждую зиму я жду его наряду с боев часов в Новогоднюю ночь, и моей дочери передалась эта любовь. Но сейчас я взираю на снежный мир и не чувствую абсолютно ничего. Нет ни радости, ни восторга, ни очарования. Я смотрю на безликий холодный снег, и понимаю, что это – отражение моей жизни. Файл Городецкий-Иной стерт, и Высшего Светлого сменил самый обычный человек. Моя квартира в хрущевке превратилась в больничную палату, а сослуживцы по дозору и Инквизиция надели белые халаты санитаров и врачей. И я как гребанная Золушка, не услышавшая, когда пробило полночь. И новая жизнь как этот отвратительно белый снег. А единственный, кто мог меня вытащить из этого кошмара, совершенно ничего не помнит… «Простудишься, Городецкий. Ты ж не думаешь, что я буду тебя потом лечить? Я не умею кипятить молоко», - этот голос я узнаю из тысячи. Я стою на веранде загородного дома Артура, подставив лицо снежинкам, а когда оборачиваюсь – знакомые руки уже укрывают меня пледом, и я согреваюсь в теплых объятиях. Но позже я все-таки начинаю чихать, и Артур с ворчанием учится кипятить молоко. И пусть оно сбегало 4 раза и Артур на меня дулся с полчаса, но в тот вечер я пил самое вкусное в своей жизни молоко с медом…» Я открываю глаза. Снегопад уже почти прекратился, лишь редкие хлопья пролетает мимо окна. Меня начинает знобить, и я возвращаюсь в кровать, где кутаюсь в уже успевшее остыть одеяло. Мои мысли снова возвращаются к Артуру. К моему Темному, который канул в Лету. Смутно вспоминается, как после визита чужого, неправильного «Артура» я вчера ругался на медсестру. Кажется, ругался и на Артура. Тогда меня ослепили боль, ненависть, разочарование. Ведь я так долго ждал его, надеялся, звал и верил… Но сейчас во мне пустота. Словно все эмоции были сметены ночной бурей. Погребены под белым снегом. И не осталось ничего. Только память. Я достаю из-под подушки свое сокровище и закрываю глаза. «…Разомлевший после ласк и насыщенного оргазма, я лежу головой на груди Артура, слушая успокаивающееся биение его сердца. Вечер только начинается, но мне не хочется ничем заниматься, только вот так лениво нежиться вместе в огромной кровати. Длинные пальцы неспешно скользят по моей спине, и мне хочется мурлыкать. Кажется, с моих губ все-таки слетает урчащий звук, так как я слышу смешок, и через секунду те же пальцы приподнимают мою голову, и я смотрю в родные темные глаза. Артур слегка улыбается. - Тебе так мало нужно для счастья? Мне щекотно, когда большой палец скользит по нижней губе, и я прикусываю его, чтобы больше не дразнил, и снова встречаюсь глазами с Артуром. - Но ведь все хорошо. Все, кто мне дорог, живы и здоровы. Надюшка со Светой вне зоны деятельности дозоров, и Гесер отказался от программы «Мессия». И даже Инквизиция наконец-то перестала лезть в наши отношения. Чем же мне быть недовольным? Я снова с наслаждением вдыхаю аромат Артура, слушая ритмичный стук его сердца. Длинные пальцы взъерошивают мои волосы – да, знаю, уже пора стричься. Но Артур мне не признается, что ему нравится пропускать мои русые прядки сквозь свои пальцы, играть с ними, закручивая под немыслимыми углами – а с утра ругаться на «птичье гнездо». Темный, что еще сказать. Когда Артур долго молчит, я поднимаю взгляд. Как же я не люблю эту морщину, которая прорезывает его высокий лоб. Она напоминает, что я лежу рядом не с рядовым Иным, а с Великим, с Темнейшим. Эта морщина не появляется у моего Артура – она свойственна Завулону, шефу Московского Дневного дозора, и обычно сулит большие неприятности. В прошлый раз, например, когда он так хмурился, через неделю объявилось Зеркало. Теплая рука ложится мне на голову, опуская снова вниз. Пальцы продолжают свое неспешное занятие, но от следующих слов, сказанных тихим напряженным голосом, у меня по рукам и спине бегут «мурашки». - Не знаю, Тош. Считай это предчувствием очень старого мага. Что-то приближается, что-то неотвратимое, и оно повлияет на все наши жизни. Не только Иных, но и людей. И мне страшно. Я не нахожу, что ответить. И вскоре, убаюканный размеренными прикосновениями, засыпаю. А утром первым, что я вижу, оказывается кулон странной формы на простом кожаном шнурке. Я долго верчу его в руке, зачарованный переливами разных цветов, но так и не могу определить, какой из них преобладает: темно-серый светлел и плавно переходил в небесно-голубой, который затем становился насыщенно синим и темнел до черноты. А потом меня вдавливает в матрас горячее жилистое тело, и смеющийся голос обжигает ухо: - Эх ты, Светлый. И откуда в тебе столько доверия к Темным? Тебе вроде и не пять лет, а все без разбору тащишь в руки. А если это сильнейший темномагический артефакт, который может лишить тебя силы на ближайшие сто лет? Я переворачиваюсь и теперь смотрю в теплые-теплые глаза. - Правда? Странно, я не чувствую от него агрессивной магии. Артур складывает руки у меня на груди и задумчиво смотрит на кулон. - А что ты чувствуешь? Я подношу кулон ближе к глазам. Я совсем не мастер описывать предметы, но он похож на странную ракушку, только полую, и очень твердую. И еще почему-то этот кулон мне кажется странно знакомым, словно я уже видел его раньше. И эти цвета – серый, синий и черный – находят во мне непонятный отклик. Я точно должен был уже видеть подобное. Артур вздыхает. - Какой же ты все-таки балда. И когда я возмущенно вскидываюсь, Артур тихо отвечает: - Это моя чешуйка. Мой Темный внимательно смотрит мне в глаза. - Я хочу, чтобы ты носил ее. Я сглатываю и секунд десять смотрю на неожиданный подарок. - Звучит, как предложение. Горячие пальцы переплетаются с моими, задирая мне руки над моей головой. Артур хмыкает, когда мой член заинтересованно дергается, и выдыхает мне в губы: - Все еще будет, Тош. Он медленно проводит языком по моей шее, и у меня поджимаются пальцы на ногах. Кажется, я отвечаю стоном, когда Артур просит: - Я хочу, чтобы она всегда была при тебе. И он, зараза, отлично знает, как на меня действуют такие ласки. Голос мой звучит ниже, чем обычно, когда я спрашиваю с запинкой: -З-зачем? Он вбирает мое дыхание глубоким поцелуем, пока у меня не начинает кружиться голова. И затем хрипло отвечает: - Как я уже говорил – предчувствие. Что скоро все изменится. Мощным толчком Артур заявляет права на мое тело, заполняя собой каждую его клеточку. И мне уже становятся неважными все страхи и невзгоды, пока я отдаюсь и принимаю всю его страсть. Позже, оставаясь все еще во мне, Артур говорит, касаясь чешуйки: - Она будет напоминать тебе обо мне. - А ты? На мой вопрос Артур смеется. - Городецкий, тебя невозможно забыть. Ты столько лет сначала срывал мои планы и бесил своими успехами, постоянно маячил на периферии моего сознания, а теперь еще и заполучил самого желанного мага России, захватив мой дом и мою постель в свое безграничное пользование. Я обижен и пытаюсь его сбросить, но Артур прижимается своим лбом к моему, и его взгляд проникает прямо в душу. - Поверь мне, Тош. Я тебя никогда не забуду. Обещаю…» Я сжимаю чешуйку так, что она режет кожу. - Лжец... Кажется, я скулю.