Отверженные

Сегодня ей, как никогда, хотелось хотя бы недолго побыть одной. Самым серьезным неудобством пребывания в Хогвартсе Гермиона искренне считала то, что вокруг все время, где бы ты ни оказался, находились другие люди. А для девушки, которая порой остро нуждалась в тишине и покое, это и вправду было большой проблемой. На самом деле сильнее всего она переживала из-за ощущения потери связи с друзьями: Гарри в последнее время сильно отдалился и был словно чужой, ну а Рон вел себя просто как полное дерьмо. Нет, конечно, она понимала, что жизнь вообще не усыпана розами, но все же в глубине души очень надеялась, что эта полоса отчуждения между ней и «ее мальчишками» рано или поздно закончится. Ведь все они вот-вот повзрослеют, а во взрослой жизни не должно оставаться места детским обидам. Хотя во взрослой жизни, и этого Гермиона тоже ужасно боялась, может наступить время для взрослых обид. Так или иначе, но сейчас ей ужасно хотелось остаться в полном одиночестве. Единственным подходящим для этого местом стал для нее тот неработающий туалет для девочек, на втором этаже, где когда-то давно они тайком варили оборотное зелье. Конечно, там обитала плакса Миртл, но утешало, что она, как правило, куда-то шустро ретировалась при появлении Гермионы. По-видимому, не терпела конкуренции по части страданий, хандры и литья слез. Распахнув дверь и войдя внутрь, Гермиона сразу же услышала чей-то тяжелый вздох. «Ну надо же, просто фантастика, — подумалось ей. — Даже здесь сегодня покоя нет!» И уже собиралась уйти, когда вздох повторился снова, уже в следующую секунду переходя в самые настоящие всхлипы. В туалете плаксы Миртл кто-то был, и он, этот кто-то, приглушенно рыдал, стараясь не привлекать к себе внимания. Вспомнив об обязанностях старосты и подумав, что рыдает какая-нибудь несчастная младшекурсница, Гермиона шагнула дальше, собираясь утешить расстроенную девочку. «В конце концов, каждый человек периодически нуждается в том, чтобы кто-то сказал «Не переживай, все будет хорошо!» и похлопал его по плечу», — мелькнуло у нее в голове. Но, завернув за угол, она увидела перед собой никакую не девчушку, плачущую от столкновения с детскими проблемами. Возле одной из раковин стоял человек, увидеть здесь которого она ожидала меньше всего. В туалете плаксы Миртл задыхался от рыданий Драко Малфой. Гермионе показалось, что привычное мировосприятие перевернулось с ног на голову и, помахав на прощание ручкой, вылетело в окно. Плач немедленно прекратился — он увидел ее в зеркале. Да и сама Гермиона успела поймать в отражении его заплаканные измученные глаза и тут же подумать, что если б была хоть чуточку младше, то, скорее всего, остолбенела бы от увиденного. Она не думала, что обязанности старосты требуют утешать его, и уж тем более не собиралась подставлять Драко Малфою дружеское плечо для излияний. Неожиданно он выстрелил в Гермиону каким-то заклятием, которое, пролетев мимо, ударилось в стену совсем неподалеку. Она вздрогнула и тут же напряглась, тем более что палочка Малфоя вновь оказалась угрожающе направлена прямо ей в грудь. — С ума сошел, Малфой? Ты не имеешь права применять атакующие заклинания, тем более в Хогвартсе, — Гермиона попыталась привести его в чувство, однако голос ее слегка дрожал от неуверенности. — Да что с тобой? — это она произнесла уже более требовательно. В конце концов, он здесь плакал, а не она. И, по сути, ей было даже неинтересно, из-за чего Драко Малфой рыдает тут. Однако палочка Малфоя продолжала весьма угрожающе целиться прямо в грудь, и Гермиона сомневалась, что сможет достать свою собственную прежде, чем он успеет бросить очередное заклинание. «Черт! Он успеет проклясть меня, пока я буду только тянуться». Она сделала шаг назад, стараясь ни в коем случае не двигаться резко, а затем слегка откашлялась: — Этот туалет предназначен для девочек. Но Малфой будто не слышал, продолжая наступать на нее с почти маниакальным упорством. В совокупности с его потерянным лицом, все еще мокрым от слез, зрелище выглядело по-настоящему пугающим. Нет, Гермиона никогда не считала его опасным. Более того, как раз она постоянно убеждала Гарри в том, как глубоко заблуждается он, демонизируя Малфоя. Демонизируя настолько, что порой даже кажется одержимым этой идеей. Вот только теперь Драко оказался совсем близко, и Гермиона судорожно сглотнула, когда его палочка уперлась прямо в ее шею. Наконечник больно вдавился в кожу, так, что она могла даже чувствовать легкую дрожь его руки. Или это дрожало ее собственное тело — она не знала. Точней, не могла понять! — Чего тебе нужно, Малфой? Чего ты хочешь? — требовательно задала вопрос Гермиона и не сразу заметила, как он стремительно скользнул рукой в карман ее мантии и вытащил оттуда ее же палочку. «Откуда?.. Откуда он узнал, что она там?» — Эй! Ты чего? — невольно вскрикнула она, когда Малфой отшвырнул палочку в дальний угол. Его же внимание тем временем снова оказалось прикованным к ее лицу. Теперь он был совсем близко, и Гермиона вдруг подумала, насколько он высок, намного выше, чем ей казалось раньше. И это было объяснимо: ведь до этого она никогда не стояла с ним настолько рядом. «Или… стояла? — мысли ее сумбурно путались. — Но чего он добивается? Неужели так расстроился, что я застала его тут плачущим?» Неожиданно Малфой крепко обхватил ее за шею и почти сразу же дернул на себя, а потом толкнул на пол, падая на Гермиону сверху и отбрасывая свою палочку тоже куда-то в сторону. Теперь он наваливался на нее всем телом, крепко сжимая оба запястья и не давая двигаться. Испуганная и шокированная происходящим до глубины души, она начала бороться, не понимая, чего он хочет, но чувствуя, что это что-то очень и очень страшное. Пытаясь оттолкнуть его от себя, Гермиона с ужасом осознавала, что Малфой намного сильнее и беззастенчиво пользуется своей силой. Задыхаясь от того, что он гораздо тяжелее, она снова и снова пыталась оттолкнуть его. Удивляло, что он не причиняет боли, а просто удерживает ее, не давая двинуться с места. Ошеломленная происходящим, она понятия не имела, что вообще задумал Драко Малфой, когда вдруг почувствовала, как он вцепился в запястья теперь уже одной рукой, а второй скользнул по ее бедру и одним сильным движением разорвал трусики. И от безмерного шока, охватившего ее в это мгновение, Гермиона даже перестала сопротивляться. Поступок Драко выглядел настолько нереальным, что казалось: все это происходит не с ней. «Это просто сон. Кошмарный сон. И я вот-вот проснусь…» Но тут тело пронзило неприятное ощущение вторжения. Он вошел в нее, двигался в ней, и это было… странно. Странно знакомо, неприятно и почти не больно. Краешком сознания она понимала, что Малфой занимается с ней сексом, но признать, что он посмел это сделать, у нее не получалось. Не укладывалось в голове, как Драко Малфой смог пойти на такой кошмарный поступок. Она просто смотрела на него в абсолютном шоке, отмечая его дрожь, его стиснутые зубы, его слезы, по-прежнему текущие по лицу. Потом он остановился и еще какое-то время продолжал лежать на ней. Напуганная и потрясенная Гермиона едва дышала. Наконец Малфой отстранился и поднялся, застегивая брюки, и звук звякнувшей шлейки его ремня заставил ее вздрогнуть. Закончив, он посмотрел ей в глаза, но она отвела взгляд. Драко медленно приблизился к раковине. До сих пор не двинувшейся с места Гермионе вдруг стало невыносимо осознание того, что она лежит на полу, с задранной юбкой и голыми ногами… Ужасно хотелось привести себя в порядок. Но тут Малфой почему-то вернулся, и она снова оказалась охвачена прежним необъяснимым ступором. Он опустился на колени рядом с ее лицом. — Этого ты уже никогда не забудешь, Грейнджер. И меня тоже не сможешь забыть… никогда… — договорив, он резко встал и вышел прочь. И только тогда она смогла приподняться. Опустив юбку и обхватив себя обеими руками, Гермиона еле заметно раскачивалась, сидя на холодном полу, и понимала, что сделать что-то еще она сейчас не способна. Сознание медленно, но верно затапливала волна тошнотворного ужаса — только что ее изнасиловал Драко Малфой. И тот факт, что это случилось и случилось так неожиданно, до сих пор не укладывался у нее в голове. «Но почему?.. Почему я не кричала, почему даже толком не боролась с ним? Почему не грызла ему глотку, как дикая кошка?! Почему я словно оцепенела, когда он делал это?» Ощущение жуткой мерзости и четкое понимание, насколько противна теперь самой себе, заставило ее просидеть в туалете плаксы Миртл еще больше часа. Наконец осознав, что стенания не имеют никакого смысла, она кое-как встала на ноги и тщательно вымылась. В раковине делать это было ужасно неудобно, и Гермиона понимала, что ей будет лучше принять душ, но что-то внутри упорно отказывалось покидать эту жуткую комнату, пока не смоет с себя все следы произошедшего здесь. Не имея представления, сколько сейчас времени, она тихонько пробралась в гриффиндорскую башню и сразу же юркнула в спальню, где тут же задвинула над кроватью полог и с головой накрылась одеялом. «Я… не хочу ни о чем думать. Пожалуйста-пожалуйста… Я не буду об этом думать», — повторяла она про себя снова и снова, надеясь, словно маленький ребенок, что чудовище в темноте обязательно исчезнет, если крепко зажмуриться и не смотреть в его сторону. И проснулась лишь, когда услышала страшный шум: казалось, сам ад вырвался на свободу и царит теперь в этом мире. Снаружи кто-то бегал и кричал, страшно кричал. То и дело слышался звон разбивающихся стекол. Гермиона привычно потянулась за палочкой, но тут же с ужасом вспомнила, что оставила ее там… куда та оказалась отброшена Малфоем. Выскочив из башни, она увидела толпу бегающих по коридорам и ничего не понимающих учеников. Кто-то надрывно бился в истерике, почти воя, что на Хогвартс напали Пожиратели Смерти. Понимая, что должна срочно отыскать Гарри, она не знала, куда бежать. В школе же правил бал хаос, а еще жуткий страх, усугубленный оскаливающейся, плавающей в воздухе над Астрономической башней Черной Меткой. В какой-то момент вдруг все затихло, и Гермиона смогла найти Гарри Поттера и профессора Дамблдора. Бедного профессора Дамблдора… Гарри казался безутешным. В Хогвартсе по-прежнему царил беспорядок, и Гермиона была просто вынуждена помочь профессору МакГонагалл эвакуировать всех тех, кто в страхе перед возвращением Пожирателей, хотел срочно покинуть школу. Тогда же она узнала, что в этой суматохе Малфой исчез. Скорее всего, сбежал вместе с приспешниками Волдеморта, атаковавшими замок. Гарри оказался прав: Драко Малфой был одним из них, и все его поступки доказывали именно это. О том, что произошло накануне в туалете плаксы Миртл, Гермиона так никому и не рассказала… Вскоре после этих событий, уже оказавшись в Норе, она сильно заболела. И была больна очень долго, по капелькам возрождая в себе какие-то светлые и счастливые воспоминания, способные помочь ей избавиться от безысходного мрака, с того вечера поселившегося в душе. Мрака, похожего на маленького дементора, который медленно, но верно убивал Гермиону, высасывая из нее все светлое и прекрасное, что было в жизни до того, как... Она прошла через разные периоды: от ненависти к Драко Малфою до полного отвращения к самой себе, до обвинений себя в том, что позволила это насилие. Чаще всего она искренне ненавидела и презирала Драко, считая его редкой мразью. Но проходило время, и Гермиона начинала винить во всем произошедшем лишь себя саму. «Вдруг я дала ему повод? Вдруг это по моей вине он повел себя так мерзко, по моей же вине начал хотеть меня и, в конце концов, решился изнасиловать?» И эти горькие мысли тоже заставляли ее вздрагивать от ненависти, только уже к самой себе. Поначалу она думала, что болезнь связана именно с той непроглядной тьмой, в которую ее заставил погрузиться Малфой, но потом появилось нечто странное — Гермиону начало тошнить. — Милая… — как-то утром, поначалу помявшись, решилась обратиться к ней расстроенная Молли. — Скажи, ты не позволяла ничего лишнего какому-нибудь молодому человеку? Охваченная паникой, что миссис Уизли могла как-то узнать о поступке Малфоя, Гермиона замерла. «Может быть, она тоже думает, что я сама… сама разрешила это?» Снова вспомнив, как практически перестала ему сопротивляться, Гермиона почувствовала, что всей душой презирает собственную слабость. — Просто… очень похоже, что ты беременна, девочка, — вздохнула миссис Уизли. — Нет… Это… невозможно, — смогла лишь затравленно прошептать Гермиона. Молли недоверчиво взглянула на нее. — Что ж… Что случилось — то случилось. Теперь нужно решить, как жить дальше… — пробормотала она и вышла из комнаты. Гермиону не спрашивали напрямую, кто отец ребенка, сама же она так никому ничего и не сказала. Живот постепенно рос, хотя она и пыталась поначалу игнорировать этот факт. Жизнь пришлось изменить. Гермиона жалела, что не может больше принимать участия в войне, и поначалу даже рвалась в бой, смутно надеясь, что какое-нибудь случайно попавшее заклинание благополучно избавит ее от беременности, а то и от жизни. Но друзья не позволили рисковать ни собой, ни еще не рожденным младенцем. Когда же ребенок, наконец, родился, никто из ее друзей не посмел прокомментировать поразительно светлые волосы мальчика и его серые глаза. Хотя она и не обманывалась на этот счет, зная, что подозрения есть почти у всех. Потом война закончилась, наступил мир, и Гермиона услышала, что перед самым ее окончанием Драко Малфой погиб. Волдеморт замучил его до смерти, перед этим заставив смотреть на предсмертные мучения матери, предавшей, как он считал, своего господина. Узнав об этом, она оказалась охвачена целым сонмом противоречивых чувств. Она искренне ненавидела Малфоя за то, что он сделал. Но смерти, особенно такой смерти, желать ему все же не могла. И не желала. Малыша она назвала Оскаром в честь своего деда. И уже совсем-совсем скоро эта невинная маленькая жизнь стала центром ее мира. Именно теперь Гермиона поняла, что такое самая сильная любовь — любовь матери к своему ребенку. Стало уже неважно, при каких обстоятельствах эта жизнь зародилась в ее теле. Мальчик был ее частичкой и казался самым прекрасным существом на этом свете…