Отверженные

Крупный мужчина со спутанной копной длинных светлых волос неподвижно лежал на койке в одной из камер магической тюрьмы Азкабан, как, впрочем, делал это на протяжении большей части времени последние несколько лет. Посетители к нему приходили крайне редко, а на грубые насмешки охранников он вообще никогда не реагировал. Этого волшебника, некогда знаменитого и влиятельного, теперь, казалось, абсолютно не занимало и не волновало ровным счетом ничего. Сейчас он, конечно, выглядел не таким крепким и статным, как в свои лучшие дни: скудный рацион Азкабана, к тому же откровенно игнорируемый узником, давал о себе знать. Охранники уже привыкли уносить его паек практически нетронутым. Иногда он получал какие-то пакеты от своих адвокатов, но они были запечатаны, что тоже казалось удивительным. На провокации заключенный не поддавался, режима не нарушал, свиданий не ждал — из-за чего в глазах надзирателей слыл на редкость скучным экземпляром. Среди них, правда, ходили разговоры, что подобная замкнутость рано или поздно может привести к потере рассудка, но в случае с этим магом надеяться на скорое сумасшествие было смешно. Насколько охранники знали, к заключенному камеры номер триста пятьдесят пять никогда не приходили личные посетители. И это было понятно: ведь его семью (жену и сына) в самом конце войны уничтожил Темный Лорд. В чем уж провинилось это всегда преданное семейство перед своим повелителем — тоже никто толком не знал, но шептались, что смерть их была мучительна и ужасна. Иногда надзиратели обсуждали между собой и даже делали ставки, сойдет ли в конце концов с ума этот волшебник. Однако время шло, а он продолжал молчать, не бился головой об стену, ничего не просил, что безумно раздражало, хотя и вызывало невольное уважение. Ведь сколько здесь было других: сломавшихся как личности на пути к добровольному саморазрушению. Оставалось только гадать, кто станет наследником узника номер триста пятьдесят пять после его смерти, ведь всем было известно, насколько богат заключенный. Поэтому в дежурке часто шутили о том, что наверняка какой-нибудь дальний родственничек сидит и, потирая ладони, ждет не дождется, когда этот богач отбросит копыта. Как правило, охранники приходили к общему мнению, что случится это уже скоро. Еще год, другой, третий… и азкабанская изоляция примет в дар и его жизнь тоже. Но сегодня случилось нечто необычное: к упомянутому заключенному пришел посетитель. Это был мужчина средних лет, с несколько грубоватыми чертами лица, одетый в замызганную мантию, которого подвели к камере сразу два охранника. — Эй, к тебе гость! — крикнул один из них, громко стукнув кулаком в дверь, прежде чем открыть ее. — Советую вести себя прилично. — Разрешено только пять минут, — второй обратился к пришедшему. — Если вдруг произойдет попытка нападения, попытайтесь ткнуть его пальцем в глаз, это, как правило, работает, а потом и мы подоспеем. Так что, кричите, если что. Нервно облизав пересохшие губы, посетитель неохотно и опасливо шагнул внутрь камеры. По лицу его было заметно, что уж чего-чего, а находиться здесь ему очень неприятно. Даже страшно. Охранники невольно задались вопросом: что за дело могло быть у этого человека к заключенному номер триста пятьдесят пять. — Мистер Малфой, — неуверенно начал он, но от продолжавшего лежать Люциуса не последовало никакой реакции. Пришедший уже открыл было рот, чтобы продолжить, но вдруг услышал, как с тюремных нар хрипло раздалось: — Говорите, зачем пришли. И проваливайте. — У меня есть информация, которая будет вам интересна. Очень интересна… — Ошибаетесь. Нет на этом свете такой информации. — Есть, — возразил гость. — И могу убедить вас в этом. Но я хочу знать, что меня вознаградят за столь лакомую новость. — Меня не интересует, чего вы хотите, — голос Люциуса звучал резко и отрывисто. — О, вы напрасно упрямитесь, мистер Малфой. Я думаю, что, узнав, о чем речь, вы не просто вознаградите меня, а заплатите сторицей. Ведь речь идет о семье, о такой старинной семье, как ваша. Для которой непрерывность наследования очень и очень важна. Поэтому я уверен, что мои новости представляют для вас исключительный интерес. Именно за этим я и проделал такой долгий путь в это… отвратительное место, — посетитель с явной брезгливостью окинул взглядом камеру. Скривившись, Люциус Малфой раздраженно бросил: — Ну… И сколько вы хотите за вашу «очень интересную новость»? — Она обойдется вам в пять сотен галлеонов. Люциус фыркнул. — Аппетит, смотрю, у вас недурен. И хотя я сомневаюсь в том, что есть хоть что-нибудь интересное, а тем более стоящее таких денег, обещаю, что заплачу. Если вам действительно удастся удивить меня, — он рывком поднялся с убогой койки и пересел к маленькому шаткому столу, находящемуся в камере. Распахнув потертую мантию, пришедший вытащил конверт, спрятанный на объемном круглом животе, и протянул Люциусу. Который медленно распечатал его. Внутри находилась колдография, и на ней была изображена бывшая сокурсница Драко — Гермиона Грейнджер. Знаменитая гриффиндорская грязнокровка. Какое-то время Люциус оторопело разглядывал девушку, ничего не понимая, но затем взгляд его скользнул ниже, и дыхание на миг прервалось. Он начал осознавать, зачем этот скользкий человечишка притащился сюда. Опираясь на собственное бедро, Грейнджер держала на руках смеющегося ребенка. И от его лица Люциус Малфой не мог отвести глаз. — Я же сказал, что эта новость будет вам очень интересна, — ликующе ухмыльнулся визитер. — Итак, мои деньги, мистер Малфой… Не двигаясь, Люциус по-прежнему смотрел на колдографию. — Ну же! Время почти истекло, скоро сюда придут охранники. Мистер Малфой, мне нужны мои деньги, — лицо пришедшего исказило отчаяние. Он явно боялся Люциуса и опасался за судьбу обещанного гонорара. Оторвав клочок от конверта, Малфой быстро написал на нем что-то. — Передайте это моему поверенному, он отдаст вам их, — коротко бросил Люциус и, не глядя на посетителя, протянул бумагу. Тот схватил записку, подскочил к двери и громко застучал в нее, вызывая охрану. Теперь ему хотелось покинуть Азкабан еще сильнее. Услышав, как дверь захлопнулась, Люциус судорожно вздохнул и снова уставился на снимок. До самой темноты, пока камера не погрузилась в ночной мрак, он все глядел и глядел на принесенную колдографию. Уснуть в ту ночь ему не удалось. Люциус лишь лежал, уставившись в потолок маленькой камеры, и думал. Думал. Думал… На следующий день он написал короткое письмо своим адвокатам с требованием, чтобы они срочно появились в Азкабане. А поскольку платил им Малфой по-прежнему более чем хорошо, стряпчие, хотя и оказались удивлены этой категоричной просьбой, тут же засобирались в дорогу. Дрожа от холода и во избежание тюремного зловония уткнув носы в шарфы, они прибыли уже совсем скоро. — Мне нужен оправдательный приговор, — коротко заявил им Люциус, как только дверь за адвокатами оказалась закрытой. — Да… но вас уже осудили… — тут же отозвался тот, что был помоложе. Его старший коллега предпочел вести себя более осмотрительно. — Мистер Малфой, боюсь, ваша просьба будет сопряжена с определенными трудностями… Скажу откровенно: нам придется серьезно поработать над этим. — Значит, не тяните и приступайте к работе, — требовательно бросил ему Люциус. — И, еще… Дайте мне лист чистого пергамента. Я должен кое-кому написать пару строк. Спустя несколько месяцев. Гермиона мыла посуду. К сожалению, места для посудомоечной машины в кухне ее небольшой квартирки на первом этаже многоквартирного дома не было, поэтому приходилось мыть вручную. Вот уже несколько лет, как она жила здесь — в магловском районе на окраине Лондона, так далеко от волшебного мира, как только можно было себе представить. Этот мир она оставила вскоре после того, как война закончилась. Оставила, мучимая ощущением неясного разочарования его пренебрежением к маглорожденным, его косностью, яростным сопротивлением чему-то новому, его войнами и предубеждениями. Гермионе не хотелось, чтобы ее сын рос только в замкнутом мире магов. Тем более что в сравнении с ним, магловский мир выглядел куда как нормальней. И здесь она могла жить тихо и размерено. Работая на полставки в одном попечительском совете, на эти несколько часов Гермиона отдавала Оскара в расположенный неподалеку детский развивающий центр и была за него почти спокойна. Выходные они, как правило, проводили чудесно. Гуляли в парке, бродили по близлежащему торговому центру, играли на детской площадке, а иногда ходили в зоопарк. Часто она думала, как правильно поступила, оставив мир магии в прошлом. Ведь ее лучший друг — Гарри Поттер сделал то же самое. После войны он ощутил, что не может больше оставаться в Англии, слишком уж много всего страшного и болезненного накопилось в душе за эти годы. И Гарри просто уехал. Они не виделись уже очень давно, хотя иногда Гермиона и получала от него письма. Пребывая в компании двух магловских девушек, в данный момент самый знаменитый герой британского магического мира занимался альпинизмом где-то в Таиланде и, кажется, совсем не думал о возвращении на родину. Домывая посуду, Гермиона прислушалась к звукам из гостиной. Оскар смотрел по телевизору свой любимый мультфильм, и она усмехнулась, вспоминая в какой ад превращает ее жизнь этот маленький упрямец, стоит ему вдруг нечаянно пропустить очередную серию. Да… ее малыш с самого раннего детства хорошо понимал, чего хочет. И, как правило, добивался своего. Еще не умея выстраивать длинные предложения, Оскар тем не менее знал уже очень много слов и мог объясниться достаточно связно. Нет, конечно, он пытался говорить и сложными фразами. И хотя его эмоциональные монологи Гермиона не всегда могла разобрать, но слушать их для нее все равно было отрадой, ведь она общалась с самым дорогим существом, которое подарила судьба. — Не хочешь пить, Оскар? Налить тебе водички? — крикнула она из кухни, когда закончила с посудой и вытерла руки полотенцем. — Соку. Взяв с полки смешную детскую чашку-непроливайку, Гермиона налила в нее яблочного сока и уже направилась из кухни прочь, когда краем глаза заметила за окном какое-то движение. Резко обернувшись, она увидела снаружи фигуру в чем-то черном и сразу же ощутила, как бешено заклокотало в горле сердце. «Черт! Я просто дурочка… Это же глупо — шарахаться от каждой тени, мелькнувшей поблизости…» Но, подойдя к окну чуть ближе, она тут же наткнулась взглядом на высокого человека, совершенно не похожего на магла. Под окнами ее дома стоял самый настоящий волшебник! Чашка с соком выпала из руки, когда Гермиона попыталась незаметно отскочить в сторону. Она проклинала собственную непредусмотрительность. То, что рядом с ее жилищем находился этот волшебник, не могло быть случайностью. «Но… как он попал сюда? Откуда вообще он смог узнать, что мы живем здесь?» С дрожащими руками и метущимися мыслями Гермиона бросилась туда, где над газовым нагревателем была спрятана волшебная палочка. Она всегда держала ее там, подальше, чтобы эту опасную вещь ни в коем случае не смог схватить Оскар, но чтобы самой можно было достать ее быстро и легко. Ноги уже подкашивались от ужаса — она узнала того, кто приближался к ее дому. Да и странно было бы не узнать эти знаменитые светлые волосы. Это был человек, которого она ужасно боялась увидеть и всей душой надеялась, что его никогда не освободят из тюрьмы. Никогда! «Как это могло произойти? И что еще хуже, как он узнал? Он нашел меня. Но… я ему неинтересна, а это значит, значит… он знает об Оскаре… Но откуда?» — Оскар! — в панике закричала она, бросившись в гостиную. — Мама... Мама! — мальчик испугался этого сумасшедшего крика и потянулся к ней крошечными ручками. Подхватив сына на руки, Гермиона снова метнулась на кухню. В квартире раздался негромкий треск, и входная дверь тут же распахнулась. «О, Господи! Мои охранные заклинания не задержали его даже на миг!» Вокруг сгустился какой-то странный полумрак, когда она наконец схватила волшебную палочку и резко обернулась, держа ее в вытянутой руке. В следующую секунду Гермиона бросила в приближающегося волшебника заклятие, которое он легко отклонил одним небрежным движением. Гермиона выстрелила заклинанием снова, теперь уже новым, но опять безуспешно. Отклоняя все лучи, один за другим вылетающие из ее палочки, он продолжал упорно подходить все ближе и ближе. От страшного осознания собственной беспомощности Гермиону охватил ужас. Выглядел приближавшийся так, как могло присниться в самых жутких кошмарах: светлые волосы обрамляли заострившееся осунувшееся лицо с холодными серыми глазами, один лишь взгляд которых почти вымораживал. Несмотря на то, что волшебник по-прежнему не произнес ни слова, из руки Гермионы вдруг вылетела палочка. И это только подтвердило, насколько силен ее противник. Пытаясь задвинуть ребенка за спину, она услышала, как мальчик заплакал. — Все хорошо, Оскар. Не плачь, миленький, мама с тобой… — дрожащим голосом попыталась успокоить его, понимая, что ничего не «хорошо». Наоборот — все ужасно плохо! Ведь теперь у нее нет даже палочки, чтобы защитить свое дитя. Осознав, что выбора больше не осталось, Гермиона опустила ребенка на пол и бросилась на волшебника с голыми руками, но он оттолкнул ее в сторону, даже не дав коснуться себя. Отлетев к стене, она так и осталась прижатой к той заклинанием, не дающим шевельнуться. — Не-е-е-т!!! — с губ сорвался отчаянный истошный крик. — Не трогайте его! Но маг будто не слышал ее, все его внимание оказалось приковано к маленькому плачущему мальчику, сидящему на полу. Оскар же неожиданно вскочил и побежал к матери. Люциус Малфой вытянул руку с палочкой, и Гермиона снова чуть не закричала, но, изумившись, вдруг не смогла произнести ни слова. Малфой приподнял ее сына в воздух, и мальчик плавал сейчас в нем, заключенный в какой-то шар. От удивления он даже перестал плакать и лишь медленно кувыркался в пространстве небольшой сферы, куда оказался помещен. Увидев это, Гермиона выдохнула и попыталась успокоиться. — У вас нет причин находиться здесь, — ее голос до сих пор подрагивал. — Вы не можете просто так прийти сюда и напасть на нас. — Думаю, вам хорошо известно, что у меня есть веская причина находиться здесь, мисс Грейнджер, — голос Люциуса Малфоя напоминал шипение змеи, и Гермиона ощутила, как ее снова трясет от страха. — Мой сын не имеет к вам никакого отношения. Вам нечего здесь делать. Пожалуйста, ухо... — Прекратите лгать. Неужели думали, я не узнаю собственную кровь? — резко прервал ее Люциус. Он подошел к мальчику ближе и начал с любопытством разглядывать его, а потом протянул руку, чтобы коснуться мягких волосиков Оскара. — Не смейте его трогать! — снова взвилась Гермиона, хотя ее и преследовало ощущение, что Малфой не собирается причинять вреда малышу. «Если бы он хотел это сделать, то давно бы сделал…» — успокаивала себя она. — В этом ребенке течет кровь Драко, — будто разговаривая сам с собой, негромко произнес Люциус, все еще глядя на Оскара. — Он несет в себе наследие Малфоев. — А как насчет моей крови? О ней не забыли? — заскрежетала зубами Гермиона, пытаясь оторвать спину от стены. — Грязная кровь маглорожденной волшебницы. Такая, какую вы презирали всю свою жизнь. Забудьте о моем сыне, и, клянусь, мы никогда не побеспокоим вас. И никто из волшебников не узнает, что он ваш внук. Просто оставьте нас… и уходите. Освободив мальчика, Люциус взял его на руки. — Оскар… — надменно усмехнулся он. — На редкость плебейское имя. — Это имя дала ему я! Потому что он — мой сын! — Гермиона продолжала изо всех сил бороться с заклинанием, удерживающим ее у стены, но у нее так ничего и не получалось. — Прежде всего, он — Малфой, — спокойно и веско возразил Люциус. — И уж точно не должен жить в этой… нищей трущобе. Прижав к себе Оскара, он развернулся и направился к двери. — Нет! — осознав, что он делает, Гермиона снова закричала. — Это мой ребенок! Мой сын! Верните его! Вы не можете забрать его у меня! Действие заклинания окончилось сразу, как только Малфой аппарировал. Обезумевшая от горя Гермиона выбежала на улицу, но не обнаружила там ни малейших следов. Она не могла поверить в произошедшее. «Этого не может быть! Он… похитил моего мальчика. Он отнял его у меня!» — все случившееся казалось ей каким-то кошмарным сном, от которого очень хотелось проснуться.