Отверженные

Прошло несколько дней, в течение которых Гермиона не разговаривала с Люциусом. Будучи жутко рассерженной, она проигнорировала и Перси, приславшего сову с соболезнующим письмом. Обида на Малфоя, на друзей, не сумевших помочь, да и на весь волшебный мир в целом так и не утихала. Иногда Гермионе казалось, что она полностью разуверилась в логичном устройстве и справедливости законов магического сообщества. Нет, конечно, она понимала, что, по сути, Люциус прав, и что Оскар заслуживает получения отцовского имени и наследства, но тот факт, что ее отстранили от принятия решений, касающихся собственного ребенка, возмущал неимоверно. «Это же… бред какой-то! — продолжала мысленно кипятиться Гермиона. — Теперь Малфой будет решать, куда пойдет или не пойдет мой мальчик и во сколько ему нужно вернуться домой. Будет решать, где он будет учиться и проводить каникулы. Да не нужно нам никакого наследства, если Люциус Малфой будет воспитывать из него подобие самого себя! И для Оскара было бы только лучше, если б его никогда не считали Малфоем». Но… все ее рассуждения о консервативности британского магического сообщества оставались, к сожалению, лишь бесплодными рассуждениями. Гермиона горько усмехнулась, подумав о том, что если бы Драко остался жив и женился на какой-нибудь чистокровной волшебнице, то (в случае предъявления каких-то прав на их имя и деньги самой Гермионой) все семейство, наоборот, с пеной у рта доказывало бы суду непричастность ее ребенка к славному и древнему имени Малфоев. «Сам же Люциус, кстати, доказывал бы это громче всех! И суд, скорей всего, снова встал бы на их сторону… — ее захлестнула жуткая обида. И мир, и все вокруг казались жестокими и несправедливыми. — Я никогда и ничем не заслуживала пренебрежения Люциуса Малфоя, которое он демонстрирует еще с нашей первой встречи!» Мысли эти причиняли боль, и Гермиона попыталась отогнать их. Она долго играла с Оскаром в парке, а потом прямо там и уложила его немного поспать под присмотром двух домовиков. Малыш, уснувший на одеяле прямо под деревом, выглядел невероятно мило, и Гермиона поймала себя на мысли, что готова любоваться этой картинкой целую вечность. Направляясь к дому и машинально глянув на окно кабинета, Гермиона вдруг заметила, что сегодня Малфоя там нет. Никто не сидел за письменным столом, как обычно, изучая очередной артефакт и попутно делая какие-то пометки на листе пергамента. Приостановившись, она подумала, что сегодня вообще не видела Люциуса. Это было очень необычно и заставило задуматься о том, где он сейчас. И не случилось ли чего-то. О чем ей стоило бы знать. — Фелт, — негромко позвала Гермиона, войдя в холл, и вскоре рядышком появился домовик. — Скажи, сегодня кто-нибудь приходил в Малфой-мэнор? — Нет, мисс. — М-м… а Люциус никуда не ушел случайно? — Нет. — Тогда где же он? — Он все еще в своей спальне, мисс. — В спальне?.. — она никогда не слышала, чтобы Малфой оставался в своей комнате днем. — Но… когда он поднялся туда? — Он не выходил со вчерашнего вечера. — Странно… А кто-нибудь проверял, как он вообще? С ним все нормально? — Нам запрещено входить в комнату хозяина без вызова, мисс, — Фелт слегка поклонился и отступил в боковой коридор. Получалось, что Люциус не выходил из своей комнаты весь день. «Не может же он спать так долго! Что-то тут не так...» Поначалу замерев в нерешительности, уже скоро Гермиона тряхнула головой и направилась наверх. Она четко понимала, что нужно пойти и проверить, как он там. «Может быть, рана оказалась тяжелей, чем я думала? Но тогда почему же он ничего не сказал? Ну что за глупость, держать все в себе?!» — нет, она и раньше догадывалась, что стоик Малфой будет упорно молчать из последних сил, насколько бы сильная боль не одолевала его. И, делая вид, что ничего страшного не происходит, будет сидеть у себя в кабинете как ни в чем не бывало. Поэтому тот факт, что он не спустился сегодня вниз, свидетельствовал о том, что дело и вправду плохо. Подойдя к комнате, она решительно постучала, но ответа так и не получила. Снова постучала. С тем же результатом. Поэтому нажала на ручку. Дверь оказалась не запертой, и Гермиона вошла. В спальне царил полумрак, а еще стоял какой-то странный, похожий на металлический, запах. Никогда она не чувствовала ничего похожего, что могло бы пахнуть именно так. Позвав его по имени, Гермиона прошла в глубину комнаты и увидела лежащую на кровати фигуру. Малфой все еще лежал в постели. Это был плохой знак. Со своего места Гермиона могла видеть только ноги, прикрытые одеялом. Все остальное скрывал балдахин. — Люциус, — повторила она, но тот даже не шевельнулся, и Гермиона подошла еще ближе. Малфой явно выглядел больным: он был бледнее обычного, нездорового оттенка кожа блестела от пота, а длинные светлые волосы липли к шее и плечам. Но он был жив, хотя и дышал тяжело и прерывисто. — Люциус, — громко позвала Гермиона, и тот слегка пошевелил головой, но… ничего больше. «Он без сознания! — озарила ее догадка. — Может быть, у него воспалилась рана?» Присев на краешек кровати, она начала расстегивать рубашку, чтобы взглянуть на место ранения. Руки обжигал жар. Обжигал даже через ткань. Люциус горел, и температура у него была очень высокой. Но рана, хотя и красная, не выглядела при этом воспаленной. Наоборот, она затянулась и, похоже, уже заживала. Что бы ни происходило с Малфоем, но не она была этому причиной, насколько могла видеть Гермиона. — Фелт! — закричала она, и домовик тут же появился на пороге, так и не перешагивая его. — Сейчас же приведи сюда целителя, его нужно срочно осмотреть. Эльф с хлопком исчез, и в комнате снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь хриплым неглубоким дыханием Люциуса. «Странно… Температура и бледность кожи как-то не очень сочетаются друг с другом…» — Гермиона быстро прошла в ванную и вернулась оттуда со смоченным полотенцем, которое положила Люциусу на грудь. Тот еле заметно дернулся, реагируя на холодное прикосновение, но в сознание все же так и не пришел. Было странно видеть его таким… беспомощным. Даже, когда она перевязывала его, он держался молодцом. Казалось, та хладнокровная и лишенная эмоций маска, что постоянно носил Малфой, прилипла намертво и не позволяла разглядеть ровным счетом ничего. Теперь же, лежащий без сознания, из ледяной глыбы он превратился в живого человека — из плоти и крови. И Гермионе даже было немного неловко видеть его таким… настоящим. — Должен сказать, что это не очень хороший запах, — раздался от двери чей-то голос. — Я тоже заметила его. Обернувшаяся Гермиона увидела мужчину в очках с толстыми-толстыми стеклами. — Уверен, это яд. Да… меня зовут целитель Хорридж, — он слегка наклонил голову, а потом прошел в комнату и приблизился к кровати. — Я собирался спросить, в чем проблема, но думаю, и так все понятно. — Что?! — Боюсь, что его отравили и сделали это сознательно, — он взглянул в лицо пациента и вытаращил глаза. — Ох… но это же… Люциус Малфой. — Да. Он самый, — с нажимом ответила Гермиона. — И вы не имеете права отказать ему в помощи! — Конечно… Я просто не уверен, что смогу чем-то помочь. — А вы постарайтесь. Может быть, и получится, — в голосе Гермионы послышались стальные нотки. — Сказать по правде, не так уж и много я могу сделать, мисс. Видите ли, у использованного яда не имеется никакого противоядия. Это экстракт Элнестра — редкий и смертоносный. У него нет ни запаха, ни вкуса. И выявить его можно только, когда человек уже отравлен. Например, как сейчас. Можно сказать, идеальный способ, если вы хотите избавиться от кого-то. — Хотите сказать, что он… умрет? — недоверчиво уточнила Гермиона и оглянулась на Люциуса. Положение было близким к катастрофе. Малфой и впрямь умирал. — Вполне вероятно. Шанс выжить у него, конечно, есть, но он невелик. Этот яд на всех действует по-разному: умрет мистер Малфой или останется жив, будет зависеть от того, насколько его организм справится с отравлением, но прогноз не утешителен. Хотя он и чистокровен, но доза, по всей видимости, была очень велика. Все, чем я могу помочь, это дать ему какое-нибудь общеукрепляющее зелье, которое подстегнет силы организма. А больше… ничего. — Так давайте же! — потребовала Гермиона. Целитель открыл саквояж и начал вынимать оттуда небольшие скляночки. А Гермиона, обнаружив, что полотенце на груди Малфоя уже согрелось, отнесла его в ванную и смочила заново. Когда она вернулась в комнату, Хорридж как раз собирался напоить Люциуса зельем, и Гермиона вдруг почувствовала желание остановить его. «Не воспользуется ли он возможностью причинить вред?» — она уже открыла рот, но все же сдержалась и промолчала. Других вариантов помочь Люциусу все равно не было, поэтому приходилось рисковать. Следом ей пришло в голову, что где-то в доме (рядом с ее маленьким сынишкой) находится сильнейший яд. Она выбежала из комнаты и позвала Фелта. — Люциуса отравили. — Отравили?.. — переспросил домовик и в голосе его послышался ужас. — Как? — Не знаю. Что он вчера ел? — То же самое, что и вы, мисс. Мы все ели то же самое. Мы не травили хозяина. — Я знаю, что это не вы, — попыталась успокоить перепуганного эльфа Гермиона. — Нет, значит, не еда… Должно быть еще что-то. Думай же, Фелт, вспоминай! Домовик действительно задумался, а потом забормотал что-то. Стараясь разобрать, Гермиона прислушалась. — Хозяину пришла новая партия коньяка. — Откуда?! — Как обычно. — Сколько? — Два ящика были доставлены несколько дней назад. Одну бутылку оттуда он начал вчера вечером. — Думаю, что это он отравлен. Покажи мне бутылку, — Гермиона проследовала за эльфом до кабинета Малфоя, где на серебряном подносе и впрямь стояла початая бутылка коньяка. Одним движением палочки Гермиона заставила содержимое бутылки исчезнуть. Затем они спустились в подвал, и там она сделала то же самое, очистив бутылки одну за другой. «Если нет возможности проверить, то рисковать нельзя». Поинтересовавшись у эльфа, что еще попало в дом за последнее время, Гермиона убедилась, что больше ничего, кроме чистящих средств, не поставлялось. Потом на минутку заглянула к Оскару и вернулась в комнату Люциуса. В его состоянии никаких изменений не произошло. Целитель же собирал свой саквояж. — Зелье нужно давать ему каждый час по пять миллилитров. Но это все, чем я могу помочь. Дальше ситуация будет зависеть от того, поборет организм яд или нет… — он указал Гермионе на флакон и подошел к двери. — Вы можете попросить сделать это домовиков, обычно им можно доверять. Что ж… мне пора. Меня уже ждет следующий больной. Гермиона подозревала, что целитель лжет, но с другой стороны — если он больше ничего не мог сделать, то зачем он здесь нужен? Ощущая нарастающее раздражение, она угрюмо промолчала. «Мерзавец! Тебе может нравиться или не нравиться твой пациент, но свою работу ты выполнять обязан». — Я сочувствую вам, мисс, — тихо произнес Хорридж на прощание. — Не буду обнадеживать, на вашем месте я бы готовился к худшему. Шанс выкарабкаться у мистера Малфоя есть, но он ничтожно мал. В любом случае утром все уже будет ясно. И, кстати, давайте ему как можно больше воды, это тоже поможет. Ну все… До свидания. Целитель удалился, а Гермиона вернулась к Малфою. Кроме как ждать, больше ничего не оставалось. Нет, конечно, можно было поручить заботу о хозяине домовикам, а самой уйти к ребенку, но… почему-то не хотелось поступать именно так. Оставлять его в таком состоянии казалось каким-то… неправильным. А еще Гермиону преследовало чувство, что он обязательно умрет, если она бросит его здесь. Одного. Она не знала, действительно ли случится это или нет, но проверять было страшно. «Я должна сделать все, чтобы не позволить смерти победить его…» — пришла вдруг в голову ясная мысль. Люциус Малфой не мог умереть. Не теперь, когда Беллатрикс изо всех сил искала любую (даже самую малейшую возможность) убить их. Гермиона прекрасно понимала, что соперничать с Пожирательницей смерти не сможет. У нее не хватит ни опыта, ни злобности, и ее защитные заклинания просто-напросто не смогут конкурировать с арсеналом той, кто по существу была профессиональной убийцей. Это мог сделать только Люциус. Он был нужен им с Оскаром! Им был нужен его опыт, его навыки, его хладнокровие. «Господи… Да даже если бы Визенгамот принял решение в мою пользу, я бы все равно нуждалась в нем. Если он умрет, то надеяться нам больше не на кого. Тогда единственное, что мы сможем сделать — это годами прятаться в мире маглов, но Пожиратели смерти всегда были экспертами по поиску скрывающихся от них людей». Когда прошел час, она заставила Люциуса проглотить предписанное количество зелья и снова освежила нагревшееся полотенце. Чтобы было удобней, Гермиона заклинанием сняла с него пижамную рубашку, обнажив отвратительный темный знак. Метка угрожающе скалилась на бледной, безжизненно лежащей руке. Гермиона просто не понимала, как кто-то вроде Люциуса мог присоединиться к такой зловещей организации. Ведь он был отнюдь не фанатик. И не глупец. Он мог предвидеть, что это может погубить его семью, навредить репутации и очернить его имя в том единственном сообществе, которое он знал. В котором жил. И вот теперь умирал от рук бывших соратников. Ей вдруг стало обидно, что мир волшебников воспримет смерть Люциуса Малфоя как некую божественную справедливость. Многие даже обрадуются. «Как же отвратительна эта лицемерная категоричность…» Она снова и снова продолжала сбивать жар и каждый час поила его оставленным зельем. Ночь уже подошла к концу, когда Гермиона заметила, что Малфой слегка приоткрыл глаза. — Люциус… — в тишине комнаты ее голос прозвучал на удивление громко. Тот медленно моргнул, Гермиона поняла, что он пришел в сознание, и тут же испугалась, не зная, хорошо это или плохо. Она прекрасно помнила, что иногда подобная ясность наступает перед самым концом. «Но ведь целитель сказал, что к утру станет понятно, справляется организм или нет…» — Вас отравили, — наклонилась она к Малфою. — И теперь тело борется с ядом, а я даю вам зелье, которое помогает бороться. Люциус снова моргнул, давая понять, что слышит ее. Казалось, он действительно доверял ей. Каким бы парадоксальным это не стало для них обоих. — Ты должен сражаться за жизнь, Люциус! — яростно зашептала она. — Ты не можешь умереть и бросить нас одних. Ты нужен нам! Если ты умрешь… мы с Оскаром погибнем. Малфой прикрыл веки, словно соглашаясь, и вскоре уснул. Измученная волшебница тоже прилегла на кровать, но перед этим бросила заклинание, которое должно было разбудить ее через час.