Отверженные

Не осознавая, сколько сейчас времени, Гермиона неожиданно открыла глаза. В последний раз она дала Люциусу зелье около восьми часов утра. Покидая Малфой-мэнор, целитель не уточнил, когда нужно остановиться, но сказал, что к утру с Люциусом все должно быть ясно — останется ли он жив или все-таки умрет. Вспомнив об этом, Гермиона вскинулась на кровати: Люциус Малфой был живым. И с облегчением выдохнула. По-прежнему оставаясь очень бледным, дышал Малфой уже намного спокойней. Сейчас он спал, и Гермиона осторожно дотронулась до плеча. Кожа до сих пор оставалась горячей, похоже, температура еще держалась, но выглядел он гораздо лучше. Не сказать, чтоб здоровым, но смертельная белизна, почти отдающая синевой, потихоньку исчезала. Она поднялась с кровати, обошла ее и наклонилась к Люциусу ближе. Ночью пришлось раскрыть его, чтобы прохладный воздух хоть немного охлаждал кожу. Видеть такого сильного человека в подобном состоянии было, конечно, тяжело. За эту страшную ночь волосы Малфоя спутались и беспорядочно покрывали лицо и шею. Белые длинные пряди пугающе смотрелись поверх светлой кожи. «Вряд ли он хотел, чтобы кто-нибудь застал его вот так… — подумалось Гермионе. — Он всегда выглядит таким ухоженным, таким представительным. Всегда настолько хорош собой и бесконечно высокомерен. Правда, ничего не могу сказать, в последнее время его высокомерие уже не так бросается в глаза. Отчасти потому, что и показывать это стало некому. Ну… разве что мне…» Нет, понятно, что Люциус никогда не искал с ней встреч и не навязывал своего общества. Он, собственно, вообще не обращал на Гермиону никакого внимания. Если только она сама не приходила к нему с какими-то претензиями и не начинала требовать чего-то. В последнее время она даже задавалась вопросом, а не пытается ли он задобрить ее подобным образом или хотя бы облегчить жизнь, оставив в покое. А еще Гермиона все чаще и чаще задумывалась над тем его (завуалированным и странным) предложением. Конечно, она была не совсем уверена, что поняла все правильно, но порой почему-то казалось, что это именно так. «В конце концов, он же сказал то, что сказал. И то, чего и сам хотел… по-видимому. Ведь я пыталась уговорить его отпустить нас с Оскаром, но он категорически отказался!» Далеко зашедшие размышления пугали Гермиону. Ей вовсе не хотелось видеть в Люциусе Малфое потенциального романтического партнера. И дело было не в том, что он казался ей уродливым. Нет… Люциус был очень привлекательным мужчиной, физически привлекательным. И это она осознавала ясно и отчетливо. «А уж теперь… — подумала Гермиона вдруг и тихонько вздохнула. — Теперь, в этом неприглядном и уязвимом состоянии… он выглядит еще более живым и настоящим». Теперь она видела в нем не просто холодного и необщительного человека, мало волнующегося о чужом мнении, а того Малфоя, который когда-то давно надел на себя маску, и годами носил ее. Носил не просто потому, что хотел, но еще и потому, что «положение обязывало». Носил, пока смертельная опасность не превратила его обратно в человека. Из плоти и крови. Обнаженного и беспомощного. И лишь темная метка, ужасная и уродливая, все еще скользила по его коже на предплечье, резко контрастируя с бледной кожей. Гермионе почти со страхом подумалось, что метка смотрелась бы на его руке почти красиво, если бы не представляла собой визуальное воплощение одной из самых мерзких идеологий. «И ради этой мерзости он принес в жертву почти все, что у него было. Жизни жены и сына, свободу, собственное доброе имя и положение в обществе. Что же представляла собой судьба Люциуса Малфоя? Несколько лет он провел в тюрьме. Еще большее количество лет в холодном и несчастливом браке. Сдержанный, циничный, суровый и… бесконечно несчастный человек…» Неожиданно Гермиона подумала, что на самом деле до него очень давно никто не дотрагивался. Просто так. Мягко и нежно. И эта внезапная мысль заставила нахмуриться. Вовсе не хотелось думать о таких вещах, но почему-то… думалось. И это тоже очень беспокоило. Гермионе вообще жилось бы намного легче, если б могла по-прежнему воспринимать Люциуса как примитивного фанатика, который ничего, кроме несчастий, этому миру не принес. И могла бы не думать о нем. Или думать, как о совершенно постороннем человеке. Вспомнив, как сердилась на Малфоя, когда тот буквально взял их с Оскаром в плен, она вспомнила и то презрительное негодование, с каким относилось к Люциусу волшебное сообщество, вспомнила оскорбления людей и в свой адрес. Теперь ей почему-то казалось, что стремление Люциуса получить опеку над внуком, было связано не только с желанием обеспечить род Малфоев прямым наследником, но и со смутной тоской, со страхом остаться в одиночестве и желанием избавиться от этого страха. «Просто… так получилось, что Оскар и для него стал смыслом жизни. Точней, единственным смыслом жизни… — она поймала себя на мысли, что Люциус Малфой — это, по сути, один из самых одиноких людей, с которыми когда-нибудь сталкивалась. Тяжело было даже представить нечто похожее, от одного только предположения, что такая же ситуация могла случиться и с ней, Гермионе становилось дурно. — Если бы мы поменялись с Люциусом ролями, то, скорей всего, я бы тоже предложила ему себя. Прямо и открыто, не оставляя места сомнениям. Думаю, что даже умоляла бы его… Но он — Люциус Малфой, и привык держать себя в руках. Поэтому его предложение было настолько завуалированным и неясным, что оказалось практически незаметным. Однако… он все же сделал его, хотя не должен был и помышлять о чем-то подобном, а это означает… это означает, что Люциус — не только Малфой, но и обычный мужчина. И в его глазах я не только грязнокровка, но и обычная женщина». От затянувшихся размышлений отвлек неясный шум: это Малфой будто попытался прошептать что-то, а потом слегка пошевелился. Нет, он так и не проснулся, просто дернулся и сжал пересохшие губы. Гермионе стало понятно, что он испытывает жажду, и, налив в ванной стакан свежей воды, она вернулась и присела сбоку. — Пейте, — приложила стакан к губам. Люциус попытался поднять голову, но потерпел неудачу, и Гермиона решила, что должна помочь ему. Она положила ладонь на затылок, приподнимая и поддерживая голову. Так и не открывая глаз, Люциус начал медленно пить. «Наверное, он еще слишком слаб, чтобы открыть глаза», — мелькнула у нее мысль. Но в целом ситуация не могла не радовать: Малфой хотя и был очень болен, но сумел справиться с ядом. Он выжил! И какие бы эмоциональные слабости не скрывались в его душе, физически этот человек оказался очень силен. Медленно, но упорно его организм не переставал сражаться со смертельной отравой. — Все будет хорошо. Вот увидите, с вами все будет в порядке, — старалась поддержать его Гермиона. Почти допив стакан, Люциус тяжело обмяк, и она осторожно опустила его голову на подушку. — Отдыхайте. Вам нужно набраться сил. Глубоко вздохнув, он слегка повернулся на бок и уже через несколько секунд заснул. А она решила тем временем отправиться в детскую. Проведать своего сына. Играющий там Оскар очень обрадовался, увидев мамочку, и тут же бросился показывать рисунки, которые нарисовал, пока ее не было рядом. Гермиона машинально гладила светлые волосенки мальчика, пока тот возбужденно рассказывал о том, что рядом с мамой и дедушкой нарисовал еще и эльфа-домовика. «Маленький мой… — подумала она. — Ты и понятия не имеешь, что этой ночью чуть не потерял своего дедушку…» Она уже свыклась с тем, что мальчик привязался к Люциусу. И если для Гермионы тот был лишь ниточкой, что соединяла ее сына с семейством Малфоев, то для Оскара Люциус значил больше. Намного больше. Да и детская искренняя непосредственность потихоньку-потихоньку растапливала даже его заледеневшее сердце. Несколько часов Гермиона провела с ребенком, они даже немного погуляли в парке. А вскоре после этого уложила Оскара спать. Наступило время дневного сна. Гермиона подумала, что было бы неплохо отвести его после этого в Нору, но оставлять сегодня Люциуса одного почему-то не хотелось. И она направилась проверить, в порядке ли он. Заглянув в комнату, нашла Малфоя все еще спящим и уже хотела уйти, когда позади, на лестнице, раздался легкий шум. Гермиона встревожено обернулась, чтобы увидеть, как к спальне приближается целитель Хорридж. — Ну как? Он еще жив? — в голосе его слышалось такое искреннее разочарование, что Гермиону снова начало охватывать неконтролируемое бешенство. Она подозревала, что, будучи целителем, он не сильно старался спасти своего неожиданного пациента. — Представьте себе, жив, — почти огрызнулась она, но потом взяла себя в руки. — Он спит. И проспал бОльшую часть дня. Жестом попросив ее отодвинуться, Хорридж прошел в комнату, и Гермиона двинулась следом. — Что ж… это неплохой знак. По-видимому, он поправится. Только будет испытывать слабость, пока организм не восстановится окончательно. Это, конечно, неприятно, но уже не так страшно. — Очень надеюсь, что так и будет. Целитель подошел к небольшому столику и начал вытаскивать из своего саквояжа какие-то флаконы. Он смешал зелье из нескольких в один и произнес над ним заклинание. — Вот. Оно поможет организму восстановиться. Половину я дам сейчас, а вторую дадите сегодня вечером, — он приблизился к Люциусу и влил половину зелья ему в рот. — Сообщите мне, если состояние ухудшится. Но… думаю, что он справился с ядом. Люциусу Малфою крупно повезло, мисс Грейнджер, что у него есть вы. Заявление это показалось Гермионе по меньшей мере странным. Она «не была у Люциуса Малфоя», она просто помогала тому, кто нуждался в помощи. Целитель кивнул на прощание и вышел из комнаты. Вышел как раз тогда, когда Гермиона собиралась сообщить, что он неправ и что их с Люциусом Малфоем не связывают никакие особые отношения. Она уже открыла рот, но Хорридж к тому времени исчез. «Странно… неужели со стороны и вправду кажется, что мы… ну то есть… что нас связывает что-то личное?» Еще раз бросив взгляд на Люциуса, Гермиона вышла из комнаты. Мысли, непонятные и тревожащие, еще продолжали бурлить в голове. Ей нужно было срочно остаться одной. Только немного успокоившись, она снова прошла в детскую, где Оскара как раз собирались кормить ужином. Едой этот маленький Малфой категорически не интересовался, и Гермионе пришлось устроить целое представление, чтобы заставить его поесть. Это тоже немного отвлекло. Но, покончив с ужином и просто наблюдая за играющим Оскаром, она опять задумалась. «Так уж случилось, что Люциус нужен мне живым и здоровым. Чтобы защитить сына. А еще… я должна научиться защищаться сама. И этому тоже должен научить меня он…» Будучи на редкость здравомыслящим существом, Гермиона отдавала себе отчет, что ее боевые навыки смешны и нелепы против арсенала любого из Пожирателей Смерти, и уж тем более против Беллатрикс Лестрейндж. Ей абсолютно нечего было противопоставить этим закаленным в боях убийцам. А столкнуться с ними еще придется, в этом Гермиона не сомневалась. «Я уговорю Люциуса… или заставлю его научить меня всему, что умеет он сам», — ожесточенно думала она. Как только Оскар заснул, она вернулась в комнату Малфоя, который на этот раз встретил ее уже лежащим на боку. А приблизившись, заметила, что тот дрожит от озноба. Сильно дрожит. В комнате действительно было прохладно, и, оглянувшись, Гермиона увидела, что камин почти не горит. Быстро накрыв Люциуса одеялом, она левитировала несколько поленьев и подожгла их волшебной палочкой. Потом, взяв со стола флакон, вернулась к кровати и заметила, что глаза у Люциуса открыты. Они были потемневшими и словно бы затуманенными, но он однозначно пришел в сознание. — Выпейте, — протянула ему флакон Гермиона. — Это зелье поможет поправиться. С трудом протянув руку, тот приложил бутылочку к губам и глотнул. Зелье оказалось неприятным. Это Гермиона поняла по гримасе, которая тут же скривила его рот. — Может, дать воды? Запьете… — поинтересовалась она и, увидев, как Люциус кивнул, помогла ему напиться. — Вы не голодны? Принести вам какой-нибудь еды? Но он лишь еле заметно покачал головой. — Тогда я пойду, а вы спите. Сон — самое лучшее для вас лекарство, — она уже повернулась, чтобы уйти, когда Малфой вдруг схватил ее за запястье. Крепко, но совсем не больно. Гермиона, думая, что ему чего-то понадобилось, вопросительно вскинула глаза. Взгляд Люциуса по-прежнему казался слегка туманным. Он ничего не ответил, только легонько сжал запястье, тут же отпуская его. И Гермиона поняла, что так он сказал ей «Спасибо». Без слов. Тоже без слов она кивнула и вышла из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь.