Отверженные

Шло время, а Люциус так и продолжал игнорировать произошедшее между ним и Гермионой. Нет, заниматься с ней он не отказывался, даже включил эти уроки в свой ежедневный распорядок дня, но, как правило, четко придерживался установленного расписания. Можно сказать, минута в минуту. Гермиону откровенно удивляла подобная педантичность, но заговаривать об этом она не решалась. Тренировки обычно проходили около половины третьего и длились сорок пять минут, это было время, когда Оскар ложился днем спать. Не раньше и не позже. Никогда. И поэтому особенно удивительно было столкнуться с Малфоем в половине одиннадцатого утра. Именно столько показывали часы, когда однажды Гермиона подняла глаза и увидела, что Люциус стоит в дверях детской. — Что-то не так? — тут же задала вопрос она, зная, что в противном случае Люциус никогда бы не нарушил заведенный распорядок. «Что-то явно случилось... С самого первого дня пребывания в этом доме я вижу, как этот человек всегда соблюдает собственные правила». — Да. Кое-что изменилось, — отозвался Люциус, по-прежнему стоя на пороге. И поскольку он даже не шевельнулся, по-видимому, не собираясь входить, Гермиона оставила играющего Оскара и сама приблизилась к Малфою. Сказать по правде, ей было очень интересно узнать, что же все-таки произошло. — Авроры уничтожили крестраж. И им стало известно о теперешнем местонахождении Беллатрикс, — бесстрастно произнес Люциус, когда Гермиона подошла ближе. — Поэтому организован специальный рейд по ее уничтожению. — Кем? Министерством? — Да. Но я тоже приму участие. — А вам обязательно идти? — Конечно. И по его тону Гермиона поняла, что участие в рейде — это скорее решение самого Малфоя, а не министерских сотрудников. Она была почти уверена, что Люциус убедил их в необходимости своего присутствия. — Думаете, что уже достаточно окрепли для этого? — спросила она. С недавних пор Люциус упорно отказывался говорить о собственном состоянии, и поэтому Гермиону беспокоило его настойчивое желание покончить с Беллатрикс. Она не знала, сможет ли он полноценно противостоять этой убийце. — Учтите, если вы еще не готовы, то будете сами виноваты во всех последствиях. «Черт… Я же не это хотела сказать! На самом деле, я действительно беспокоюсь, что с ним может произойти что-нибудь ужасное. Просто… не могу же я заявить об этом прямо». О-о… с тех пор, как Гермиона перестала, словно чуму, избегать Люциуса Малфоя, она много узнала о нем. Во-первых, он всегда уходил от тем, что щемили ему сердце, как на днях, когда Гермиона поинтересовалась об отношениях между Нарциссой и Драко. Еще он предпочитал атаку обороне, очевидно полагая, что лучшая защита — это нападение. Он прерывал Гермиону, когда она заговаривала об их собственных отношениях, и несколько нарочито указывал, насколько утомительным находит эти беседы. Но было в Люциусе и нечто такое, что явно противоречило столь упорно демонстрируемой позиции. Он мог саркастически жаловаться, насколько Гермиона утомляет его, но при этом почему-то никогда не выходил из комнаты прочь. Понять его было трудно. Ну чем Гермиона могла объяснить, что время от времени (когда она не видит) Люциус пристально наблюдает за ней? Он смотрит на нее, не отводя глаз… Или что он всегда, даже если и не видит, точно знает о ее присутствии, хотя и пытается это игнорировать. — Я должен идти. Беллатрикс нужно уничтожить. Она сама сделала меня врагом, когда решила напасть на мою… — Люциус не закончил предложение, но Гермиона знала, что следующим словом должно было прозвучать «семью». И ей упорно казалось, что оно имеет отношение не только к Оскару. Люциус неловко молчал, но больше никак не проявил своего замешательства: лицо его по-прежнему оставалось таким же сухим и надменным, как и всегда. — Мне пора. Он уже повернулся, чтобы уйти, когда Гермиона не выдержала: — Люциус… «Как же так? Осталось же столько вопросов, которых мы не проговорили. И столько нерешенных проблем. Он собирается вступить в бой, его могут ранить или даже убить… А что тогда будет с нами?! — и увидев, как он слегка повернул голову, показывая, что услышал ее, но продолжил идти дальше, кинулась за ним следом. — Нет! Я… я не готова вот так отпустить его». Догнала она Люциуса уже в кабинете. Тот собирал волосы, точно так же, как и при подготовке к учебным поединкам. Он казался крайне сосредоточенным, было видно, что готовится к битве, и сейчас прокручивает что-то в голове. Затем он подколол рукава, чтобы обеспечить свободу рукам. И Гермиона поймала себя на мысли, что уже давно не видела его в этом костюме, ведь на тренировки он всегда надевал лишь брюки и рубашку с жилетом. «Как давно он соблюдает этот ритуал перед битвой? Осознает ли сам Люциус, что может сейчас уйти из этого дома и больше никогда сюда не вернуться?» Она хорошо понимала, что схватка с Беллатрикс бесконечно важна для него, и не только потому, что та охотится за Оскаром, да и за самим Люциусом. Нет! Он наверняка думает о том, что Беллатрикс присутствовала при убийстве Драко и Нарциссы. Поэтому сегодня для Люциуса еще пришел и день праведного возмездия. — Прошу вас… будьте осторожны, — почти умоляюще произнесла Гермиона. Ей было ненавистно само осознание того, что его ранят или, что еще хуже, убьют. Нет, конечно, она понимала, что ее жалкая просьба ни в коем разе не остановит Малфоя. Этот человек шел не просто биться, он шел на то сражение, выжить в котором шансов у него практически не было. «Господи… он же собирается убить ее сам, не доверяя аврорам!» — в эту секунду Гермионе показалось, что Люциус почти уверен в собственной гибели. Люциус Малфой (нелюдимый, гордый, высокомерный и почти совсем не эмоциональный) мог в самое ближайшее время оставить их с Оскаром навсегда. И большинство волшебников, скорей всего, пожали бы плечами или насмешливо позлорадствовали, услышав о его гибели. От невеселых размышлений ее оторвал Люциус: закончив со сборами, он обернулся. И Гермиона увидела совсем другого человека. Спокойного и уверенного в себе воина. Она всегда знала, что этот воин тоже является какой-то частичкой Люциуса, частичкой его внутреннего «я». И немалой. Она, эта частичка, немного пугала Гермиону, мгновенно почувствовавшую себя неуютно. Но деваться было некуда: Люциус и впрямь представлял собой то, что представлял. «Этого мужчину нужно принимать таким, каков он есть. Хладнокровным, собранным и расчетливым. Или не принимать вообще». И в замешательстве произнесла то, что вовсе и не думала: — Я не буду возиться и собирать вас по кусочкам, если позволите разорвать себя на них. «Боже… что я говорю?! Почему я не могу прямо сказать ему, что просто не вынесу, если снова увижу его раненым? Я больше не хочу видеть, как он страдает!» Люциус бросил на нее немного непонимающий взгляд. Казалось, мысленно уже погрузившись в предстоящее противостояние, он не осознает слов Гермионы. Будто не слышит их. Теперь перед ней стоял матерый хищник, вышедший на охоту, и все эти полудетские стенания не имели к нему ни малейшего отношения. Едва заметно кивнув ей напоследок, Люциус вышел из кабинета и уже через несколько мгновений с тихим щелчком аппарировал из поместья прочь. — Значит, вот так вот… А как же поцеловать на прощание? — слегка обиженно поинтересовалась у царящей в кабинете пустоты Гермиона. «Ох же, да, может быть, и хорошо, что он не слышал ничего. Представляю, что Малфой мог бы ответить мне в эдаком настроении…» Немного придя в себя, она вернулась наверх к играющему Оскару, который совершенно не подозревал, что Люциус куда-то ушел и мог больше никогда не вернуться. Сын увлеченно рисовал что-то цветными карандашами, купленными совсем недавно Гермионой, и ей ничего не оставалось, как присесть рядом. Машинально погладив мальчика по белобрысой макушке, она подумала, что локоны его стали слишком длинными, но сейчас это почему-то не раздражало, а наоборот, казалось приятным. Оскар не унаследовал прямых фамильных волос, его кудряшки были более мягкими, более пушистыми, чем у отца и деда. И их он получил от нее. Гермиона вдруг поняла, что ей даже нравится подмечать в малыше неуловимое сочетание своих и «малфоевских» черт. Так уж случилось, что каким-то невероятным образом постепенно она утеряла способность представить себе, как воспитывает Оскара без Люциуса. Теперь Гермиона не видела этого. Наоборот! Она легко могла вообразить свои многолетние споры с Люциусом на предмет, что нужно и что не нужно Оскару, что можно и что нельзя. И эти картинки уже не вызывали никакого отторжения. Гермиона смирилась с тем, что ее сын будет воспитываться в обстановке, где у обоих взрослых есть свои собственные и, зачастую, абсолютно противоположные взгляды. Теперь она почти мечтала, как будет закатывать глаза и яростно спорить с ним о том, что правильно или неправильно для их маленького Малфоя. Правда, она все еще не представляла своих личных отношений с Люциусом, которые явно изменились. Думая о том, что ждет их в этом плане, Гермиона не могла не признать, что картинка остается весьма и весьма размытой. И было отчего… Ведь теперь Малфой стал еще более закрыт от нее, чем раньше. А собственные эмоции Гермионы постоянно колебались между паническим страхом и жутким любопытством, к чему же эти отношения могли привести, если бы Люциус позволил. «Быть может, я никогда и не узнаю, что могло бы быть между нами. И не узнаю, что именно чувствовал ко мне Люциус. И чувствовал ли хоть что-нибудь…» А время, как назло, тянулось мучительно, почти удушающе медленно. Уложив Оскара спать, за ужином Гермиона вяло ковырялась в тарелке, стараясь не поддаваться тошнотворным волнам ужаса, накатывающим все сильнее и сильнее. «В конце концов, ждать кого-то мне не привыкать, ведь ждала же я окончания войны и друзей с этой войны. Правда, тогда я была больше похожа на слоненка… И еще была абсолютно бесполезна». Какой-то своей частичкой Гермионе безумно хотелось отправиться с Люциусом, быть с ним рядом и тоже принять участие в этом рейде. Но… рисковать тем, что в итоге Оскар может остаться совсем один, потеряв и деда и мать, считала преступным. Устроившись в кабинете Малфоя, она пыталась чем-нибудь занять себя, хотя агония страха и неопределенности лишь продолжала увеличиваться. «Может, когда-нибудь Люциус поймет, что существует на этом свете кто-то, кто действительно волнуется за него. И, может быть, это беспокойство и есть то единственное, что объединяет меня с Драко Малфоем. Нам обоим дорог Люциус!» Вдруг подумалось, что у лежащего в могиле неподалеку Драко компания скоро может прибавиться, и от такого видения ей стало совсем дурно. Пытаясь отогнать эти дурацкие мысли, Гермиона яростно затрясла головой. А потом, чтобы отвлечься, открыла первый же попавшийся томик, схваченный с полки. Она продолжала упорно пялиться в книгу почти до трех часов утра, когда усталость взяла свое, и сон наконец-то сморил ее. Не желая никуда уходить, прилегла на диванчик прямо в кабинете и под негромкий успокаивающий треск горящего камина задремала. Этот звук всегда успокаивал… Еще со времен учебы в Хогвартсе. Поспать удалось совсем недолго, уже скоро Гермиона проснулась. За окнами по-прежнему было темно, но что-то подсказало — она не одна. Поднявшись на локте, с тревогой огляделась и тут же заметила, что Люциус сидит в своем привычном кресле. И бездумно смотрит на пламя камина. Выглядел он (во всяком случае, на первый взгляд) вполне себе живым и даже здоровым. — Беллатрикс мертва? — Да. — Окончательно мертва? — Думаю, на это раз — да. Возвращайтесь в свою спальню. Теперь вы можете спать спокойно.