По Ту сторону

У изголовья сердце уловит вкрадчивый шаг. Я слышу рокот ангельской крови в своих ушах. Лицом в ладони, в Славе Господней так горячо, Я слышу трепет маховых перьев за своим плечом. Мельница, «Ангел»

По Ту сторону Ангел поднял голову и расправил плечи. Большие, слепящие своей белизной крылья раскрылись и озарили Лес вокруг холодным светом. Это сияние казалось острым и разгоняло с деревьев мох, тускло отражалось от золотой маски, безразлично застывшей на лице Ангела. Он величественно продолжил свой путь, огибая стволы. Мягкая поступь тонула в траве, устилавшей землю, чтобы босым ногам удобнее было касаться земли. Ангел шёл бесшумно, словно кошка, или даже плыл, окутанный белёсым маревом. Лес вздохнул всем своим существом, встрепенулся, потянулся к нему ветвями, и Ангел легко коснулся шероховатой коры. Тонкие, бледные пальцы пробежались по ней, слегка пожали, и горделивая фигура склонилась, прижавшись к ветке лбом. В ушах зашумело, зарокотало, но ничто не могло отразиться на лице, скрытом маской. Дерево потянулось навстречу, однако Ангел снова выпрямился и неторопливо поплыл прочь, своей белизной резко выделяясь на фоне мягкого зеленовато-золотого сияния Леса. Оказавшись на опушке, Ангел обернулся, обведя деревья пустым золотым взглядом маски, и кивнул, прощаясь. Верхушки деревьев закивали в ответ, и он, с силой взмахнув крыльями, поднялся в воздух. Внизу текли реки, зеленели деревья, темнели камни, а Ангел всё летел, наблюдая за своей тенью, сверкающей почти так же, как он сам. Она больше походила на солнечный зайчик, по форме подобный снежным ангелам, которые делают в снегу дети. Она была сосредоточием света, будто лучи солнца пронизывали его насквозь. Наконец, насладившись полётом в полной мере, Ангел вновь опустился на землю и оправил белоснежную тогу. Золотые глаза маски уставились на одинокую фигуру на камне. Статная, выточенная изо льда, она стояла на камне и вглядывалась в горизонт. Услышав шум крыльев, она круто развернулась. – Зачем ты здесь? Золотая маска равнодушно взирала на неё. Ангел слегка пожал плечами. – Кто ты вообще такой и откуда взялся? – голос звенел и рассыпался осколками льда вокруг. Ангел тряхнул волосами, так что опустившиеся на них осколки разлетелись, и, наконец, заговорил. Его голос, напротив, звучал чуть приглушённо и безразлично, доносясь из-за плотно сомкнутых губ маски: – А кто ты? Разве ты не Страж? Ледяная статуя замерла, и только полупрозрачные брови сошлись на переносице. – Нет. – Я так и думал. Иначе бы он не победил, верно? – Замолчи! – ледяное лицо покрыла сеть трещин, настолько возмутительными оказались слова, сказанные бесцветным голосом. На Ангела крик не произвёл никакого впечатления, только маска ярче засияла торжеством. Но это могла быть лишь игра света. – Я могу говорить всё, что захочу. А если ты слагаешь с себя обязанности Стража, то это уже проблемы явно не Леса. – Но и не твои. – Да, не мои, – согласился Ангел и склонил голову к плечу. Было что-то жутковатое в его лишенной каких бы то ни было эмоций маске, в пустом взгляде. – Я задаю вопросы, чтобы услышать ответ. Ты можешь не отвечать, и тогда я узнаю, что хочу, иначе. Чем вызван твой отказ быть Стражем? – Это не отказ! – трещины медленно затянулись, и лёд вновь стал гладким и сверкающим. Статуя немного помолчала и, отвернувшись, добавила. – Мы поменялись. Ангел молча смотрел на собеседника, не двигаясь, только крылья чуть подрагивали, и их режущий глаза свет плясал на маске Ангела и играл на ледяной поверхности тела статуи. Та не выдержала. – Почему ты спрашиваешь? – Я хочу постичь Лес. Ответ пришёл незамедлительно и вызвал ухмылку, расколовшую лицо глубокой трещиной. – Это невозможно. – Но я могу хотя бы попытаться, – безразличный тон на секунду потеплел, и в нём проскользнуло любопытство, а маска, губы которой чуть дрогнули, потускнела. Ледяная статуя с недоверием наблюдала за ним. – Не понимаю, зачем тебе это. Ты можешь бывать Здесь, что ещё нужно? – Понять. Знать. – Зачем тебе это? Ангел замолчал, погрузившись в размышления. Наконец, он хлопнул крыльями и поднялся в воздух. – А иначе зачем жить? – Цуна, Цуна! – М? – подросток обернулся и просиял от радости, увидев Ямамото. – Привет! Такеши хлопнул его по плечу и пошёл рядом. – Ты последнее время какой-то задумчивый. – Это плохо? – Савада растерянно повернул к нему голову, и бейсболист поспешил его заверить, что всё в порядке: – Не в том дело. Просто непривычно. Но здорово, ты стал менее нервным… правда, и более рассеянным, – добавил он, поймав приятеля за рукав и дёрнув в сторону от фонарного столба, в который бедняга едва не влетел. Цуна смущённо поблагодарил своего Хранителя. – Это из-за тренировок малыша? – Этооо… – подросток серьёзно задумался, пытаясь понять, одновременно ли с началом занятий Реборна ему стали сниться странные сны. – Не уверен… – Кстати, он надолго улетел? – Да нет, уже вернётся через пару дней. Тимотео-сан зачем-то попросил навестить его, и я надеюсь, что он не прилетит с очередным сюрпризом типа колец или крови кого-то из Первых… – И тогда твоим каникулам придёт конец, – засмеялся мечник, вызвав кривую усмешку друга. – Может, тогда твоё поведение связано как раз с отсутствием малыша? – Ну это точно вряд ли! – встрепенулся подросток. Может, он и боялся Реборна, не был согласен с его методами воспитания, но ни за что бы не обвинял в недостатке всего хорошего, что Аркобалено для него сделал. – Я очень рад, что у меня передышка, однако не думаю, что безделье как-то помогает прочистить мысли. – Но, может быть, малыш на это и рассчитывал? После усиленных тренировок у тебя появился отдых и время на раздумья, на философское осмысление жизни… – В моём возрасте только философского осмысления жизни мне не хватало, – скептически отозвался Савада. Ямамото снова засмеялся, и они вместе вошли в ворота школы. Юный мафиозный босс огляделся и нашёл в одном из окон знакомую фигуру – Хибари Кёя зорко следил за учениками, ожидая звонка. Цуна поёжился, радуясь, что за прошедшие дни ему удавалось не опаздывать. А вот Хаято… – Надеюсь, Гокудера-кун уже в классе, – без особой надежды произнёс Савада. Такеши вздохнул, прекрасно понимая, что если Хранитель Урагана не поймал любимого босса по дороге в школу, то внутри уж его искать смысла нет. – Ну, будем разнимать, – признал он, поднимая голову и встречаясь взглядом с Хибари. Тот, несомненно, уже отметил отсутствие одного из членов троицы и теперь готовился к бою – если в наказании обычных учеников он ограничивался профилактическими лёгкими пинками (а то и просто суровым взглядом – этого уже было достаточно), то нарушений от мафиози он ждал, как праздника, чтобы подраться в полную силу. Конечно, простые смертные в лице школьников средней Намимори ему такого подарка сделать не могли, но того, что им перепадало, было вполне достаточно. Разумеется, в строгом соответствии с тяжестью правонарушения. – Доброе утро, Цуна-кун, – мимо пропорхнула Киоко, одарив Саваду очаровательной улыбкой. – Привет, Ямамото-кун. – П-привет, Киоко-чан… – растаял Савада, и Такеши, весело фыркнув, потащил его в класс. Интермеццо Он сверкал и искрился. Он носился над рекой блестящим сгустком энергии, ныряя в воду и выпрыгивая обратно. Иногда он был похож на сияющего человека, а иногда – на клубок сцепившихся змеями молний. Наконец, он сел на берег, сверкающими глазами разглядывая бурлящую реку, которая, вспениваясь, неслась вперёд. – Нимэнь хао, – прожурчал мелодичный голос, разбавляя непривычную тишину палаты, где сидели варийцы. Всего они занимали три палаты: две двухместные и одну трёхместную. В большой жили Маммон, Бельфегор и Луссурия, а две первые не имели чёткого разграничения, поскольку то Занзас прогонял всех прочь, желая властвовать в помещении в одиночестве, то ему нужен был капитан, то с любимым боссом хотел остаться Леви, то Скуало сам прогонял Леви к Занзасу, желая отдохнуть… Сейчас весь офицерский состав (без бдительного ока начальства, разумеется) резался в карты в большой палате, сдвинув две койки. На третьей лежал Скуало, дыша свежим кислородом через маску и наслаждаясь стуком неиллюзорного сердца. – Чё? – опешил Леви, чуть не выронив карты. – Ты нас как назвал?! – Он поздоровался, – пробормотал Маммон, уткнувшись, напротив, в веер своих карт. – А что этому мелкому нужно? – Бел с интересом повернулся к окну, где устроился, вежливо улыбаясь, Аркобалено Урагана. – Этому мелкому нужно поговорить с Вайпер, – итальянский язык в исполнении китайца звучал несколько необычно, особенно когда дело касалось звука «р» и нескольких согласных подряд. – Вайпер? – приподнял бровь Луссурия. Маммон, казалось, стал ещё меньше – руки и лицо совсем спрятались в складках плаща. – Здесь таких нет, – глухо сообщил иллюзионист. Леви загоготал. Бел, соскочив с кровати, подошёл к подоконнику. Фон поднял голову и кристально чистыми глазами посмотрел на него. Вариец остановился, глядя на малыша сверху вниз. – Ши-ши-ши, слышал? Тут нет того, кто тебе нужен. Принц велит тебе уходить. – Ты бы поосторожнее с ним, Бел, – спокойно заметил Луссурия, собирая рассыпанные карты, – он же коммунист. Может, у него в крови уничтожение правящих династий. – А Бел не правящий, – ухмыльнулся Леви, заработав нож в торчащие волосы. Хранитель Грозы тут же вскочил и принялся нервно ощупывать голову, проверяя, есть ли ранения, и выпутывать снаряд. Принц снова повернулся к Фону. – Ты ещё здесь? – Да, – невозмутимо отозвался китаец. – Могу ли я тогда поговорить с Маммоном? Варийцы (кроме очень занятого Леви и прикрывшего глаза Скуало) уставились на своего туманника. Тот завозился, покашливая, и, наконец, нарушил тишину: – Капитан, что скажете?.. Хранитель Дождя, не поднимая веки, что-то пробормотал, но звук был заглушён кислородной маской. – Что-что? – Вали, говорю, если тебе надо! – рявкнул мечник, на секунду убрав маску. Иллюзиониста мигом сдуло с кровати, и Фон поспешил за ним. Когда дверь за обоими Аркобалено закрылась, Луссурия обеспокоенно посмотрел на капитана. – Нам проследить за ними? – Маммон может сам о себе позаботиться, – отрубил Скуало. – Пойдёте, если позовёт. Интермеццо Водяной присел под дерево и, прищурившись, посмотрел на небо. Сквозь его грудь виднелась шершавая кора. Несмотря на то, что его тело состояло из воды на все сто процентов, он предпочитал уходить к Лесу и сидеть на опушке. Лес был, в принципе, не против. Возможно, он бы даже позволил Водяному пройти глубже, но тот не хотел испытывать судьбу. Его вполне устраивали граница Леса, откуда открывался вид на реку, изогнувшуюся и проложившую русло у ног Водяного, и небо. Солнце, словно отзываясь ему, осветило всю фигуру сидящего, играя на текучей коже и пронизывая насквозь. Маммон пропустил одну пустую палату и открыл дверь в следующую. Китаец послушно вошёл туда, и туманник последовал за ним. – Чего тебе? – грубо спросил он, забираясь на кровать. Фон же вновь предпочёл подоконник. – Привет, – повторно поздоровался он, на этот раз по-итальянски. Маммон под капюшоном закатил глаза. Ладно, некоторые действительно не могут сразу перейти к делу. Что ж, если напирать, то получится только хуже. Спасибо, что чайник с чашками не притащил. – Привет. Погода паршивая, чувствую себя нормально, дела у нас отлично. Китаец с лёгким укором покачал головой. – Зачем ты так зло говоришь? Ты же накручиваешь себя. – Я накручиваю? Я?! – иллюзионист взвился. – Ты сюда припёрся, ведёшь себя по-идиотски, а ещё совести хватает спрашивать, чего я накручиваю себя? – Успокойся, – мягко перебил его Аркобалено Урагана, но его слова возымели обратный эффект – вариец подскочил чуть ли не до потолка, после чего подлетел к собеседнику и зашипел: – Да как ты смеешь приходить сюда? Как у тебя язык поворачивается называть меня старым именем? – Ну чего ты так разоряешься? – Фон вздохнул и покачал головой. – Я ведь тебе даже денег не должен, зачем так ругаться? – Ругаться? Это я ещё не ругаюсь! Да я твой язык отрежу и засуну тебе туда, куда твоему Небесному императору и не снилось! Да я тебе косу с корнем вырву и на кишки твои же намотаю! Да я… Фон протянул руку и коснулся разгорячённой щеки туманника. – Вайпер, не к лицу девушке так грязно ругаться. Иллюзионист вспыхнул. – Фон, ты… – Ну ты, китаец, даёшь, – офигело пробормотал Бел, пытаясь перехватить Маммона так, чтобы тот не вырвался и не укусил его за руки. – Осторожнее со слюной, она ядовитая, – сообщил Фон. – Имя Вайпер не просто так появилось. Принц поспешно отдёрнул ладонь, которой хотел зажать туманнику рот. Тот извивался, забыв про иллюзии, и пытался дотянуться до Аркобалено Урагана. Который невозмутимо сидел на подоконнике, и на каждой щеки красовались по пять вертикальных алых полосок. – Козёл! Козлина! Подон… – Маммон, не закончив, попытался доплюнуть до Фона, но промахнулся. От пола, куда попала слюна, поднялась струйка дыма. – Маммон, ты чего? – Лусс платочком обмахивал разъярённого иллюзиониста. – Какие странные выражения, никогда от тебя не слышал. Малыш, ты ему что сказал? Фон поморгал и пожал плечами. Бел хихикнул – ему, наконец, удалось поймать свою добычу так, что она не могла даже шебуршиться. – А ему и говорить не надо – он Маммону как красная тряпка для быка – вон, весь алый, словно кровь. – Быки реагируют на движение, а не на цвет, – заметил Джессо, усевшись на подоконнике рядом с Фоном. – А красный цвет в Китае – цвет радости и праздника. Варийцы с недоумением уставились на него. – Ты-то тут откуда? – Я пришёл посмотреть, кого убивают, – жизнерадостно сообщил тот. – Потому что тональность была не та, с которой орёт ваш капитан. – Никого тут не убивают, – возразил Хранитель Солнца. Бьякуран скептически посмотрел на свёрнутого в бараний рог Маммона и на следы от ногтей на щеках Фона. – Да я вижу. – Шёл бы ты, – угрожающе произнёс принц. – Это семейные разборки. – Я понял. А какой именно семьи? – Главное, что не твоей, – Лусс нехорошо прищурился. Белобрысый засмеялся. – А я не принадлежу пока ни к какой семье. Может, я в Варию вступить хочу? Ладно, бай-бай! – пропел он и вылетел обратно в окно. Китаец, помедлив, поклонился и тоже выскочил на улицу. Варийцы помолчали. – Всё, можешь меня отпускать, – совершенно спокойно заметил туманник. Бел послушно разжал руки, и Маммон шлёпнулся на пол, сердито шипя. – А у тебя правда слюна ядовитая? – с любопытством спросил Лусс. Иллюзионист поморщился. – Кстати, зачем он приходил? Хранитель Тумана растерянно замер. – А в самом деле, зачем?.. Интермеццо Странное существо сидело на камне – оно напоминало нагромождение кристаллов кварца, которые причудливо повторяли форму человека. На розоватых гранях блестело солнце, высвечивая робкие зелёные побеги, пробивающиеся на стыках. – Молодой человек, будьте любезны объяснить, почему мне снова звонили из школы по поводу ваших опозданий? – Мне тоже интересно, почему они звонят именно тебе? Ай! – Гокудера отшатнулся, но сестра подалась вперед и настойчиво провела ваткой по набухающему синяку под глазом. – Потому что в этой стране я являюсь твоим законным представителем! Я ведь уже совершеннолетняя, – девушка осмотрела свою работу и подавила желание снять темные очки, чтобы лучше видеть – в противном случае пришлось бы иметь дело и с любимыми фантомными болями Хаято. – По законам Японии – ещё нет, – буркнул подросток, осторожно ощупывая кожу под глазом. – Наверняка тебе нажаловались, что я опаздываю на уроки? Или что я дерусь с учениками? – Нет, Кёя ничего относительно драк не говорил, – Бьянки сложила лекарства в аптечку и, покачав головой, принялась составлять список медикаментов, чтобы позже докупить – её брат редко заботился о подобных мелочах. – Действительно, с чего бы ему такое говорить! – Ты не увиливай, почему ты пришёл только ко второму уроку? – Проспал, – сумрачно сообщил Гокудера, – а он каждый раз из этого сцену устраивает. – Это его обязанности. А ты мог бы не пренебрегать своими! Да мне даже Дино уже позвонил, просил повлиять на тебя! – итальянка всплеснула руками, прикидывая, не пора ли начать бить посуду или в доме брата тарелки только пластиковые. Хаято подозрительно прищурился. – А не подкатывают ли они к тебе, часом? – Ах, если бы, – девушка сокрушенно вздохнула, вспоминая предельно вежливое ваш-ребёнок-фамилия-имя-снова-что-то-натворил Кёи и усталые увещевания Дино. – Никакой личной жизни с тобой! – А как же Реборн? – язвительно поинтересовался брат, забирая аптечку и деловито пряча в шкаф. Бьянки промолчала и, скрестив руки, неодобрительно наблюдала, как оттуда выпадают пустые пакетики из-под чипсов. Когда проклятье будет полностью снято, Реборну должно было стукнуть где-то за тридцать, а его желание вступать в брак всегда балансировало в списке предпочтений между «уйти в монастырь» и «сдаться властям». – Между прочим, если ты будешь продолжать в том же духе, тебя запросто выгонят из школы, – заметила она после паузы. Хаято, вздрогнув, стукнулся головой о полку, ойкнул и торопливо выбрался, закрывая дверцы шкафа. – Меня нельзя выгонять! А кто будет защищать Десятого? – Тогда не прогуливай уроки! Разве ты не должен охранять его, а не шляться неизвестно где? – схватилась за спасительную соломинку Бьянки. – А ведь пока меня не было, на Десятого могли напасть! Что же я за Правая Рука?! – итальянец в ужасе забегал по комнате, пытаясь рвать на себе волосы. Девушка скептически наблюдала за ним. – Короче, я надеюсь, больше мне не придётся выслушивать саги о твоем плохом поведении, – Бьянки подхватила сумку. – Ужин я оставила на кухне. – У…ужин?! – тошнота подступила к горлу Гокудеры, и он бросился в ванную. Девушка невозмутимо пошла к двери. – Да, можешь не провожать. Главное, чтоб Хаято машинально не выкинул суши, которые она для него купила, приняв их за кулинарию сестры. Интермеццо Седой сгорбленный старик печально смотрел на Лес. Тот шумел, гудел, переговариваясь на разные голоса, и, казалось, смотрел в ответ. Этот гул можно было расслышать, только подойдя к деревьям вплотную. Когда он успел так разрастись? Когда-то это была маленькая, но очень тёмная чаща, внушающая суеверный ужас каждому, кто её видел. А сейчас Лес был светлым, сияющим и просто огромным, однако эта чаща всё ещё гнездилась где-то там, в глубине, замаскированная и притаившаяся, готовая показать себя в любой момент. Старичок, кряхтя, поднялся с камня и побрёл между стволами. Там, куда опускалась его нога, моментально появлялась тропинка, а ветви почтительно кивали, приветствуя гостя. Палка, на которую он опирался, и вовсе расцвела, покрывшись россыпью белых звёздочек. Путник хмыкнул, когда они перекинулись на него самого и усеяли спину снежком, и зашагал дальше. – Воу, – высказался Хибари, увидев в саду своего дома медитирующего Фона – точнее, царапины на его щеках. – И тебе привет, – вежливо отозвался тот, открывая глаза. – выглядишь довольным. С кем подрался? – С травоядным, – не стал отрицать очевидное глава ДК и уселся прямо на землю напротив маленького китайца, который на мгновение задумался. – С которым из? – Которого ты пытался учить. – Гокудера Хаято? – уточнил Аркобалено на всякий случай, хотя уже заметил обгоревший край пиджака. Кёя кивнул и, проследив его взгляд, с недовольным выражением снял верхнюю одежду, оценивая нанесённый ущерб. – Почему ты не спрашиваешь, кто победил? – Я думаю, вас растащили, – предположил китаец и снова попал в точку. Хибари самодовольно ухмыльнулся и отложил пиджак. Тот факт, что ему не дали продолжить бой, его, разумеется, огорчал, но это не могло умерить радость от того, что ему вообще удалось сразиться с кем-то, кто имел силы дать отпор. Кёя, похоже, со временем смирился с досадной закономерностью, что ему обычно не дают завершить ни один бой. Почти. Ну блин, нечестно же! Подросток подался вперёд и втянул воздух, хищно раздувая ноздри. – От тебя пахнет иллюзиями. – О Небеса, у них есть запах? – вскинул брови Фон. – Ладно, пусть так, лишь бы ты их различал. – Нет, к сожалению, – Хибари задумчиво изучал Аркобалено. – Но как ещё объяснить твоё лицо? Китаец вздохнул. – Может, я снимал котёнка с дерева? – Вряд ли, – отозвался его ученик таким тоном, словно давно переснимал всех котят с деревьев в округе, так что хорош заливать. Фон промолчал и закрыл глаза, слыша возмущённое сопение над головой – Кея терпеть не мог, когда ему что-то не говорили, но ему пришлось свыкнуться с причудами своего гостя. Вскоре сопение утихло. – Ты их уже чем-то обработал? Маленький китаец открыл глаза и улыбнулся. – Да, всё в порядке, – он едва удержался от смеха, увидев, с каким нарочито равнодушным видом не смотрит на него подросток, и сжалился. – Ладно, это не страшная тайна, но я скажу тебе только в том случае, если ты правильно расскажешь мне стихотворение Чжао Юаньжэня. – Ты издеваешься? – Хибари страдальчески скривился. – Там всего один слог, но в четырёх тонах! – Да. Хорошая тренировка. – Если кто-то услышит, то подумает, что я повторяю за варийским травоядным! – Поверь мне, в твоём исполнении смысла больше, чем в его смехе. Японец с раздражением вскинул подбородок и выпрямился. Аркобалено поощрительно кивнул. – Шиши шиши шиши, шиши... – Львов, а не камни! Ещё раз. – О, Каннон... у меня такое чувство, что я призываю смерть. – Ши, а не сы. О, хочешь, давай тогда поговорим о четвёрках, – Фон тут же перешёл на родной язык. – Четыре – это четыре, десять – это десять... – Чёрт... Сон Цуны Теперь, когда я узнал о крыльях, мои возможности существенно расширились. Оказываясь во сне, я перебирался на противоположный берег и гулял там. На всякий случай я старался не отходить далеко от острова, и на первое время мне вполне хватало открытий. Каменистый берег переходил в поросший травой, а дальше начинался лес. Деревья росли густо, от них веяло прохладой и тишиной, но подходить к ним мне было страшновато. Объяснить это чувство я не мог, но кто пытается объяснять сны? Я не психолог, но зато привык полагать, что если чего-то боюсь, то стоит держаться от этого подальше, благо, Реборна тут нет, так что пихать меня в самое пекло никто не будет. Я шёл вдоль реки вниз по течению, прислушиваясь. Меня окружали тихие, успокаивающие звуки: журчание воды, шуршание моих крыльев по камням, которое вскоре сменилось шорохом травы – я свернул к лесу, поскольку мне показалось, словно там что-то мелькнуло. Интуиция молчала, поэтому я осмелился посмотреть, нет ли там кого. До сих пор мне никто не попадался, даже животные. Встречать кого-то, честно говоря, не хотелось, но поблагодарить того странного паренька я считал своим долгом. Может, это он? Или его нужно искать в реке? Я оглянулся и посмотрел на воду. Она искрилась на солнце, но никаких признаков присутствия в ней кого бы то ни было я не обнаружил. Я снова повернулся к лесу и закричал, отшатнувшись: среди деревьев и вправду кто-то стоял, и пока я любовался рекой, он вышел на опушку и следил за мной! Мой крик заставил его отступить под защиту деревьев, но не прогнал окончательно, он просто продолжал смотреть, а я, взяв себя в руки, стал разглядывать его, раз уж интуиция не видела в нём особой угрозы. Чудное это было существо: тонкое, угловатое, с длинными руками и ногами, больше напоминавшими ветки. Но особенно меня привлекали глаза – большие, слегка прикрытые, они занимали, казалось, почти всё место на бледно-зелёном лице, а ресницы вокруг напоминали нежную весеннюю траву. Неожиданно одна его нога сломалась – прямо посередине, держась на одной коре, – но я тут же сообразил, что существо просто согнуло её в колене и сделало шаг назад. Потом ещё и ещё, и прежде, чем я сообразил, как его остановить или окликнуть, скрылось в лесу. Я хотел было последовать за ним, но холодок, пробежавший по спине, меня остановил, и я торопливо отошёл от леса. Деревья разочарованно опустили ветви. Они же не заманивают меня в чащу таким странным способом, такой необычной приманкой? Я попятился, не отрывая взгляда от густых крон и мощных стволов. Что за чушь лезет в голову? Однако в безопасности я себя почувствовал, лишь снова оказавшись на берегу реки, которая будто бы волновалась без меня и теперь, когда я вернулся, вскоре успокоилась…