Босиком по мостовой.

Какое же было её удивление, когда они пришли в, подумать только, Планетарий! — Это Планетарий? Невероятно! — Аяка, находившаяся в изумлении, прошла вперёд, прямо в центр. Она всегда становилась действительно взволнованной, когда наблюдала за звёздами. — Ох, ещё бы! Не знаю, нравится ли тебе наблюдать за звёздами?.. Я, дело в том, — мужчина прошёл следом за ней, и они оба сели на удобные, мягкие кресла, будто под куполом ночного неба, — обожаю наблюдать за звёздами. Раньше я уже говорил, что боюсь космоса, только какой же этот космос волшебный! Это, конечно, не настоящее небо, а звёзды — всего лишь проекционный аппарат, но что нам мешает представить, будто всё это — реальность, и мы находимся в лесу и все эти галактики принадлежат только нам? — Ах, я обожаю звёзды! — её глаза заблестели, а губы приоткрылись от невероятного восторга. — А ты разве не работаешь сегодня? — спросил брюнет, продолжая рассматривать созвездия. — О, нет, мне сегодня никуда не нужно. Минут двадцать они молчали, загипнотизированные миллиардами звёзд, а затем Аяка неожиданно нарушила молчание: — Почему именно Планетарий? — В тот вечер, когда я провожал тебя до дома, — ты почти всё время смотрела на звёзды и сияла при этом ярче, чем они. — Для меня звёзды — восьмое чудо света, — она радостно улыбнулась. Сакуноске слегка улыбнулся в ответ и обнял её за хрупкие плечи. Её тело было настолько хрупким, что, казалось, одно неверное движение, и от его мужественных рук останется след в виде синяка. — Ты никогда не думал, что страшнее: реальность или то, что за тебя выдумывает твоё подсознание? — Нет, никогда, — спокойно ответил мужчина. — Мне кажется, и то, и другое ужасно по-своему: никто не знает, какие страшные вещи может выдумать подсознание; но и тем более, никто не знает предел возможностей, которые может допустить реальность. — Я до смерти боюсь вещей, которые может выдумать моё подсознание, — сказала она тихо, со вздохом. — Этого не нужно бояться, ведь на самом-то деле всего этого и не существует вовсе. Точнее, оно существует, но ограничивается пределами твоей головы. Как только ты осознаешь это — тебе станет легче. Девушка кивнула, устроилась поудобней у него на плече. Они лежали под звёздным небом. Космос, усеянный миллиардами звёзд, медленно вращался над головой. Как же долго она представляла себе его любовь к ней! Она представляла это везде: гуляя с Кумико и Неро по городу и наблюдая, какая они замечательная пара; днём, сидя на работе среди горы бумаг; ночью, когда бессонница мучила её. В такие ужасные ночи она всегда начинала думать о нём. Интересно, а думал ли он когда-нибудь о ней, когда не мог заснуть? Где-то через неделю, когда жизнь шла своим чередом, а Аяка, окрылённая любовью до не могу, спала с очередной книгой в руке, вдруг проснулась от какого-то странного беспокойства. Она окинула комнату взглядом: ничего странного нет. «Ах, сейчас ведь всего девять вечера!», — досадно подумала она, глядя на настольные часы. Она услышала тихий стук в окно. Звук этот был таким тихим, что она подумала: а не послышалось ли ей? Сначала Аяка не отвечала и не трогалась с места, но затем стук повторился ещё громче и настойчивей. Она решила, что, пожалуй, нужно посмотреть, кто там стоит, пока все соседи не нажаловались на неё. «Чёрт бы побрал таких людей — сейчас всех соседей разбудят!» Она вскочила с кресла и чуть поморщилась, когда тело неприятно загудело от боли в следствии неудобной позы, в которой она заснула. Она открыла окно. Жила она, между тем, на втором этаже в небольшой пятиэтажке, где из соседей были лишь одни пожилые бабушки и одна молодая семья с ребёночком. — Ода? — она вздрогнула от неожиданности, и сердце бешено заклокотало внутри. — Ты можешь спуститься? Ты нужна мне внизу, — отозвался брюнет. — Спуститься? Зачем? — Это сюрприз. Прошу, спустись! — настаивал на своём мужчина. — Там… ну, понимаешь, Юки, она ждёт меня. — Кто такая Юки? — Аяка стоял пораженная и во все глаза смотрела вниз, на мужчину. В её сердце кипела ревность и бешеная ненависть к девушке, которую она ещё не знала. — Моя машина. — Стой, ты дал имя своей машине? — девушка рассмеялась. — Это плохое имя? — Нет, забудь. Так что случилось? К чему такая срочность? — Ах, спустись уже ради Бога! — он вздохнул и устало взглянул на девушку. Аяка отошла от окна, оделась, заперла дверь и положила ключ в карман. — Откуда у тебя вообще машина? — полюбопытствовала она, подойдя к мужчине. — А, это моя машина. Я просто редко ей пользуюсь — люблю ходить пешком. Пойдем, Аяка, — промолвил Сакуноске с неожиданной для него теплотой. Они оба пошли к машине. Через минут тридцать они оказались на какой-то поляне, а чуть ниже, в обрыве, тихо шумела река. — Пикник под звёздным небом, — нарушил молчание Одасаку. Это было довольно неожиданно для неё, как неожиданны все чудеса в мире. Она почувствовало бурю эмоций внутри себя. Они вышли из машины, под двумя деревьями лежало покрывало. — Это невероятно! — восторженно закричала она и набросилась на брюнета с объятиями. — Это действительно невероятно! — кровь кипела у неё внутри. Она обвила руками его шею и провела пальцами по густым волосам. — Ты говорила, что любишь звёзды. Сегодня они сияют лишь для тебя, — сказал мужчина и указал рукой на ясное ночное небо, усеянное миллиардами звезд. Они присели на покрывало, и Ода накрыл её плечи тонким пледом. — Ах, я так люблю тебя! — громко заявила она. Мужчина улыбнулся в ответ. Прошёл месяц. Ей никогда с ним не было скучно: он находил всё новые и более интересные занятие. Теперь она понимала, что в нём привлекает остальных девушек. Иногда они гуляли вечерами напролёт, держась за руки и болтая о разной чепухе; иногда они вовсе не выходили из дома. Смотрели сутками фильмы, укутавшись в плед, и готовили. И так продолжалось до самого лета. Только вот о его друзьях она почти ничего и не узнала. — И почему ты не рассказываешь мне о своих друзьях? — поинтересовалась Аяка, сидя на диване около мужчины, который увлечённо читал книгу. — Друзьях? — он снял свои очки для чтения и непонимающе взглянул на девушку. — Да, о друзьях, — подтвердила она, закинув ноги ему на колени. — Я ничего о них не слышала с тех пор, как оказалась у тебя в квартире в первый раз. Да и тогда ты о них толком ничего не рассказал. Нет, я знала, конечно, что ты невыносим, но неужели до такой степени, что от тебя и друзья сбежали? — она хитро прищурилась и прикусила губу. — Есть, конечно. У меня есть два друга, но я ведь уже рассказывал, что они здесь редко бывают, разве нет? — Говорил. — Ну, всё, — он пожал плечами, надел свои очки и продолжил читать. — Что значит — всё? — в недоумении воскликнула Аяка, глядя на его спокойный профиль. — Ты серьёзно считаешь, что мне достаточно этой информации? — Разве нет? — Ох боже, серьёзно? — Моя милая, разве видно, что я шучу? — процедил Ода с недовольным и скучающим видом, перелистывая страницу книги. — Да ты не умеешь шутить, сам же говорил, — сказала Аяка сухо и, поднявшись с дивана, отошла к окну. — Но это дикость — ни разу не рассказать мне о своих друзьях! Сакуноске вздохнул и отложил книгу в сторону. — Дазай сказал, что завтра он вместе с Анго приедут в город. Если у нас нет никаких планов, мы могли бы встретиться с ними. Что скажешь? — Конечно, у нас теперь нет никаких планов! — она ещё раз взглянула на него через плечо и улыбнулась, и его нервы заныли от сладостного восторга. На следующий день, Ода, как и обещал, познакомил свою девушку с Анго и Дазаем. И Дазай то и дело поглядывал на неё с выражением восхищения на лице: он в жизни не видел таких обаятельных девушек, а затем пригласил её танцевать. — Ты со своей девушкой ещё натанцуешься, позволь мне, — ухмыльнувшись, Дазай протянул ей свою руку. — Ты ведь не против? — робко спросила она, глядя то на руку Осаму, то на мужчину. — Нет. Можете идти. — Тебя что-то волнует, Одасаку? — серьёзным тоном спросил Анго, глядя на озадаченное выражение лица у своего друга. — А что… что, если я так и не смог полюбить её? — с запинкой предположил он и коротко взглянул на Анго. — В каком смысле — не смог? — тот откинулся на спинку стула и вскинул брови. — Что, если я не люблю её? — Сакуноске взял стакан в руку, покрутил и сделал глоток напитка. — Боже, Ода, ты что несёшь? Вы вместе почти чёртовых полгода, что значит не любишь? — Я… я же говорил, помнишь, говорил, что не могу больше никого любить после Нитори? — Ах, забудь ты её наконец! — злобно вскрикнул Анго. Впервые за долгое время он был так зол. — Она бросила тебя ради какого-то иностранца, а ты всё думаешь о ней, срам! — Я вовсе не думаю о ней, ясно тебе? — лицо Одасаку побелело от гнева, а руки были сжаты в кулаки. — Я просто не могу делать вид, что люблю Аяку. Слышать эти: «я люблю тебя», от которых меня выворачивает наизнанку, и просто улыбаться в ответ, будто она — любовь всей моей жизни. Она не дура ведь, поймёт вскоре, что не люблю я её. Понимаешь? Поймёт. Я до сих пор удивлён, как она, такая смышлёная, всё ещё не поняла… Любовь-то, она настоящая ведь только в книгах бывает. То, что люди испытывают в реальной жизни, — лишь иллюзия, созданная подсознанием. В тот день она сказала мне, что боится того, что может выдумать её подсознание, но любовь, неужели она до сих пор не знает, что её любовь ко мне тоже выдумана? Неужели она не боится её? Ах, как же я ненавижу себя за всю эту ложь! — Зачем же ты тогда начинал все это? Неужели ты с самого начала не осознавал, что не любишь её? И ты хоть понимаешь, что она доверилась тебе, кретину такому, полюбила и поверила, что ты тоже полюбил её, а ты просто использовал это невинное создание! Неужели ты настолько эгоистичен, что не думал о последствиях? О той боли, которую она испытает? — Я думал об этом, чёрт возьми! — в ярости закричал Сакуноске, и глубоко вздохнул, когда словил на себе удивлённые взгляды людей, вместе с Аякой и Дазаем. — Я думал об этом и именно поэтому не говорил ей, что люблю, не говорил, понимаешь? — процедил брюнет сквозь зубы. — Почему ты сразу не прекратил всё это? — Да кто же его знает? — со вздохом ответил Сакуноске и стыдливо прикрыл лицо руками. — Она казалась такой счастливой, что я не мог всё так ужасно закончить. — Ах, да она сейчас испытает боль в сто раз сильнее, нежели она могла быть вначале! Аяка, в промежутках между разговором с Дазаем, обеспокоено поглядывала на своего партнёра, который с виду, казалось, был чем-то озадачен. И внутри всё защемило, когда она заметила его до жути пустой взгляд на себе. «Неужели поняла?..» — Я… я пойду поговорю с ним, — она, словно на ватных ногах, поплелась к мужчине и села около него. — Что-то не так, Аяка? Мне кажется, ему есть, что сказать, — Анго поправил очки, поднялся со стула и оставил их наедине. — Вечно он за правдой гонится, — ухмыльнулся Одасаку и тряхнул головой, провожая взглядом спину своего друга. — Только я, в отличии от него, не умею такие слова говорить так прямо. Ну не умею и всё тут, — он взглянул в её глаза, которые с любовью и с какой-то печалью смотрели на него. — Знаете, то есть, знаешь, конечно, на «ты», мы ведь одна из тех счастливых пар, да? Ах, как я нервничаю! Знаешь, я помню нашу встречу так ясно, будто она вот только вчера случилась. А ты помнишь? Я до сих пор не знаю, как мне отблагодарить твою подругу за то, что она вытащила тебя тогда из дома, забавно выходит, не находишь? Я всегда знаю, что сказать, но слова благодарности даются мне крайне сложно, как и другие ласковые слова… Ты, да не будь тебя, я бы так и шатался мрачный день-изо-дня, не зная, что мне вообще нужно в этой чертовой жизни. Ты, кстати, помнишь наш разговор про наши страхи? Честно, в тот момент я хотел, чтобы время остановилось, а Земля прекратила вертеться, и тогда я смог бы полюбоваться той тобой чуточку дольше. Та откровенность вперемешку с облегчением, с которым ты рассказывала о своих страхах. Как же ты была прекрасна в тот момент! Да что тут, все наши случайные встречи, все те дни, когда мы сталкивались друг с другом, они ведь и вправду были наполнены каким-то необъяснимым смыслом. И тот грустный взгляд в аудитории после моего разговора со студенткой, ох, я бы продал душу, лишь бы никогда в жизни не видеть твоего такого взгляда, клянусь! Да только не вышло как-то, я ведь после опять заставил тебя страдать, ты же помнишь, да? Прости, может, ты и вовсе не хотела вспоминать об этом, да только вот я совсем не знаю, что еще сказать? Для меня все ещё остается загадкой, как ты смогла перетерпеть всю ту боль, которую я не раз причинял тебе? Мне придётся снова извиниться, прошу, прости меня за слова, которые я скажу тебе. Я готов извиняться хоть сотню раз, если тебе от этого станет легче и твоя боль утихнет или хотя бы станет чуточку меньше, — мужчина вдруг замолчал. — К чему ты решил вспомнить всё это? — она побледнела и вся дрожала. Затем она будто осознала, что он имеет ввиду и с трудом, будто слова застревали в её горле, сказала: — Ты ведь это не серьёзно, правда ведь? Ты шутишь? Боже, скажи, что ты шутишь! Умоляю… — Ах, да не умею я шутить, сама же вчера заметила, — едко возразил мужчина и взял её за обе руки. — Возможно, мне стоило сказать это ещё когда я впервые засомневался: а правильно ли я тогда поступил? Я просто жалкий трус, понимаешь? От моей трусости тебе придётся намного больней, чем могло быть, в случае, если бы я был чуточку смелей. Ты представить себе не можешь, как я теперь паршиво себя чувствую! — Я… Ода, я не понимаю тебя. — Я не смог, не смог полюбить тебя как девушку. Всё это время ты продолжала быть мне просто другом. Та лёгкость, с которой он смог произнести эти ужасные слова, — поразила его. Она некоторое время не отвечала — она обомлела от ужаса. Наконец смогла пробормотать, запинаясь, сдавленным голосом: — «В губы целуют тех, кого любят», — как бы про себя проговорила девушка, — но ты не целовал меня. Неужели… неужели всё это правда? Ты поэтому никогда не целовал меня? Ты целовал меня в плечи, ключицы, мои руки, но не в губы. И я не верю, слышишь? Я не верю ни единому твоему слову! — Аяка, послушай… — Нет, Ода, я достаточно тебя послушала! — вдруг вскричала она голосом, полным ярости. — Я всегда поддерживала тебя, я делила твою боль, которую после себя оставила твоя невеста, вместе с тобой. Девушка поднялась со стула, захлёбываясь бурными слезами. — Я больна тобой, чёрт возьми! Я всё это время была больна тобой, а ты даже не видел этого, ведь я для тебя по-прежнему осталась просто другом! Она замолчала и тихо заплакала. — Нам стоит прекратить этот разговор, — сказал брюнет спокойно и громко. — Я ненавижу себя за то, что мне пришлось сказать тебе это. Я не хотел быть бессердечным, но это единственное, как я могу поступить, чтобы больше не мучить тебя. Пусть ты возненавидишь меня, но это будет лучше любви. Любовь, которую он помещал в свои романы, — именно та любовь, о которой мечтают большинство девушек мира. И Аяка, которая с замиранием сердца читала все его книги, надеялась, что он способен полюбить её так же сладко, как и герои его романов любят своих возлюбленных. Да только он сам не смог больше испытать такого чувства. Это был их самый короткий разговор. Она выбежала прочь из бара, упала на колени и забилась в истерике. Весь мир вдруг перестал существовать для неё. Но она не возненавидела его — она всего лишь посчитала это низким поступком, так поступают только слабые. «Ненавидят только слабые. Сильные же учатся жить бок-о-бок со своей болью. Стань сильной, чтобы научиться жить со своей болью», — так ей всегда говорила её мама. Она продолжила любить его даже после того, как он безжалостно растоптал все её мечты и надежды о их счастливом будущем. И все их встречи её память надежно сохранила. В любой момент она могла закрыть глаза и по желанию воссоздать любую из них. Но только ни через год, ни через два её боль не утихала…