Почти как Боги

— Не умирай! Глаза цвета ясного весеннего неба, которые только что пылали яростью, подернулись пленкой. Рука, тонкая, нежная женская рука, способная остановить его меч, попыталась подняться и коснуться его щеки. — Ты… единственный мужчина… который мог… сделать меня… счастливой. — Не умирай! — срывая голос, заорал Кенпачи Зараки, прижимая к себе хрупкое тело первой из сильнейших, — Вылечи себя, мать твою! Кажется, она уже не слышала. Тело Уноханы рассыпалось на мириады духовных частиц. Она вошла в цикл перерождений и уже не слышала звериный рык того, кому только что второй раз разбила сердце.

***

— Стройся! — резко скомандовал Кенпачи отряду, который тут же попытался встать в ровную шеренгу, но после вчерашнего немногие держались на ногах прямо, кроме, разве что, Юмичики, который пытался растормошить Иккаку. Новоиспеченный лейтенант Одиннадцатого отряда был очень исполнительным, но никогда не отказывался от саке, а меры частенько не знал. Зараки вздохнул, почесал затылок, увидел страждущие глаза Аясегавы, вспомнил, как пятый офицер вчера растаскивал всех по казармам, в том числе — его самого, и почувствовал к Юмичике нечто вроде жалости. — А, хрен с вами. Тоже мне, бойцы. Орлы! Курицы подстреленные, вашу ж мать. Мы сегодня какую область патрулируем? — Синдзюку! — отрапортовал Юмичика. — А ты молодцом, павлин, — скривился капитан, не привыкший хвалить своих бойцов вне поля боя, — Вот за главного и остаешься. Приведи в себя этого хрена лысого, если надо — оттащи в Йонбантай, пусть Котецу ему клизму поставит, потом будет знать, как нажираться на службе. Не умеешь — не берись, блять. — Вы сами пойдете? — ахнул Юмичика. Зараки смерил его мрачным взглядом, и Аясегава тут же заткнулся, взял под козырек и потащил Иккаку куда-то в сторону Йонбантая — кажется, мысль поставить другу клизму ему понравилась. Впрочем, в чем-то он был прав. Кенпачи не знал, куда ему идти. Он умел заблудиться даже в родном Готее, а тут — большой город, район Синдзюку, толпа живых людей, эти странные шумно гудящие хрени, которые назывались машинами, столько вывесок, что от них пестрило в глазах и кружилась голова. Зараки тысячу раз проклял чертового Шунсуя, который решил отправить Одиннадцатый патрулировать. Мол, слишком много драк затеваете, коек в Четвертом на вас не хватает, хоть раз направьте энергию в нужное русло… Кенпачи не заметил, как из центра города забрел в спальный район, и впервые за весь день ощутил реяцу Пустого. Через две улицы. Рядом с ним — человек. Спасать — не спасать — Зараки не думал, он просто хотел наконец-то пустить в ход меч, и потому поскакал прямо по крышам в сторону ярко пульсирующего реяцу. Человек уже давно сдох, наверное. Тяжело приземлившись, Кенпачи с безумной улыбкой выпрямился в предвкушении боя и, прежде чем заметить огромного Пустого в облике мерзкого паука, увидел маленькую фигурку девушки, которая не убегала, не плакала от страха, не сжималась в комочек — а наставляла на Пустого деревянный меч, пытаясь обороняться. На миг Зараки залюбовался ее движениями, плавными, смертоносными, ей бы в руки настоящий меч, а не эту деревянную палку. Но потом до капитана медленно дошло: девчонка видит Пустого. Мало того — сражается с ним. И, менос ее подери, для человека сражается вполне неплохо. Но… она же устанет, верно? Зараки одним взмахом меча разрубил тварь, наседающую на девушку, и она повернулась к нему — в небесно-голубых глазах — ярость, черные, как смоль, выбившиеся из косы волосы развевались на ветру… Да быть того не может. Нет, ему что-то говорили про цикл перерождений, но он слушал вполуха. Какая разница, куда они попадают. Но эта девочка… девушка… лет восемнадцати, а ведь именно столько прошло с момента смерти той единственной, кого Зараки любил. — Ты кто? — изумленно спросила девушка, беззастенчиво рассматривая Кенпачи. Чтобы лучше его увидеть, ей пришлось встать на цыпочки — различие в росте было очень велико. — Как тебя зовут? — прохрипел Зараки. — Хана, — ответила она, — Куросава Хана. «Хана…» — А ты глухой, да? — недовольно поинтересовалась девчонка, — Тебя как зовут? Я первая спросила! Зараки мог сказать, чтобы она вела себя повежливей, но ему всегда было плевать на этикет. Когда ему хамили — он не замечал. И сейчас не заметил, откровенно пялясь на Хану и узнавая в ней каждую черточку погибшей от его руки Ячиру. — Кенпачи Зараки, — буркнул он, пряча меч в ножны. — Ой, у тебя кровь! — ахнула девушка, указывая на правое плечо капитана. Видимо, одна из паукообразных лапок успела его задеть. — Идем, обработаю. Она говорила тоном, не терпящим возражений, и все еще находящийся в прострации Зараки поплелся следом за девчонкой туда, куда она его вела, и едва не сломал ей дверь, зацепившись головой за притолоку. Пришлось пригнуться, чтобы войти. Дом Ханы был обставлен просто и удобно. Не было ничего вычурного — диван, телевизор, налево — кухня, направо, наверное, спальня. Ступеньки на второй этаж. Пахло едой, кажется, мясом. Вкусно. — О черт, курица! — ахнула девушка и помчалась вынимать несчастного цыпленка из духовки. Зараки торчал посреди комнаты, не зная, куда себя деть и что вообще делать. Это она, совершенно точно она. Те же глаза, то же лицо, только моложе. Так могла бы выглядеть ее дочь. — Ура, не пригорела! — радостно завопила Хана из кухни, и тут же примчалась обратно, держа в руках белый ящик с нарисованным на нем красным крестом. — Зараки-сан, ты присаживайся, — указала она на диван, — Я рану обработаю. — Да ерунда, — попытался отмахнуться Кенпачи. Хана улыбнулась той самой улыбкой, что некогда пугала весь Готей-13. — Пожалуйста, Зараки-сан. У Кенпачи почти подкосились ноги от удивления, насколько они похожи, и диван хрустнул под весом его тела. Девчонка завозилась над раной, ее руки двигались быстро, как будто она привыкла лечить такие повреждения. На вопросительный взгляд Зараки Хана ответила: — Я на медика учусь и фехтованием увлекаюсь. Не удивляйся. Кенпачи хмыкнул. — Сейчас будет щипать, — сдвинув бровки, предупредила Хана, промокая края рваной раны антисептиком. На ее лице читалось беспокойство: она не хотела причинять ему боль. Смешная девчонка. — Значит, фехтованием, — повторил он. — Ага, — просияла Хана, — Не люблю хвастаться, но недавно я заняла первое место в городском турнире. Обожаю мечи! «Точно она!» — мысленно ахнул Зараки, и тут до него снова дошло. — Ты меня видишь? — Нет, я на ощупь тебя лечу, — скорчила гримаску Хана, — Вижу, конечно. Ты не призрак, правда? Ты не похож на призрака. — Я шинигами, — Кенпачи почесал затылок здоровой рукой, прикидывая, как объяснить девчонке, кто он такой и не напугать. — Бог смерти?! — ахнула Хана. — Не бойся, я не за тобой пришел. За той тварью, которой ты пыталась деревяшкой навалять. Дура, бежать от таких надо. Людям с ними не справиться. — Я таких и раньше видела, и убегала, но этот был совсем рядом от моего дома, а дома бабушка, — опустила глаза девушка, — Как я могла пропустить его к бабушке? Зараки хмыкнул. — Вкусно пахнет, — сказал он, решив, что раз спас девчонке жизнь, то и поесть за ее счет можно. — Правда? — обрадовалась Хана, — Эй, погоди, я добинтую! Кенпачи встал с дивана, и девушке пришлось бежать за ним, чтобы закрепить бинты на руке. — Ну ты и пациент, — вздохнула она до боли знакомым тоном а-ля «Зараки-тайчо-идите-в-палату-а-то-я-приму-меры», и поставила перед ним тарелку с едой. Пока Кенпачи жевал, Хана колдовала над блендером. — Мне нужно покормить бабушку, — виновато улыбнулась она. — А сама бабушка не может? — бестактно проворчал Зараки, не желая оставаться в одиночестве в человеческом доме. Хана опустила глаза в пол, ковыряя половицу носком туфли. — Бабушка… умирает. Мои родители погибли в автокатастрофе, и бабушка — все, что у меня осталось. Кенпачи поперхнулся. За окном заметно потемнело — ему пора было возвращаться в Готей. Шунсуй не Генрюсай, ругаться будет — не страшно, но надо же этих придурков построить и сделать втык Иккаку за пьянку. — Ладно, ты это… держись, — проворчал он, поднимаясь из-за стола, — Я еще приду, — не вопрос, а утверждение. Это Ячиру Унохана, пусть моложе, пусть человек, пусть с другим характером, но — она! Кенпачи не знал полутонов. Однажды влюбившись в смертоносную женщину, он не мог даже смотреть на других. Общение с противоположным полом заменяли сражения и тренировки. Ему было совершенно ясно: теперь его сердце принадлежит Куросаве Хане. Жалкой человеческой девчонке — но Кенпачи убил бы того, кто назвал бы ее жалкой. — Приходи, — тихим шелестом отозвалась она за спиной, — Зараки.