***
Кьёраку ждал чего-то похожего. Кьёраку всегда был умным человеком, и поэтому отправил в Дзюичибантай своего осведомителя, человека, который сообщил бы ему, если бы случилось что-то из ряда вон выходящее. Этим вечером Главнокомандующий не ожидал появления Уноханы — как и резко вбежавшую в его комнату племянницу. Впервые со времен войны с квинси Шунсуй увидел Нанао-чан такой испуганной. Впрочем, даже крайняя степень испуга не позволила его лейтенанту выглядеть неопрятно: прическа — идеальная, и даже очки не покосились на красивом лице. — Тайчо! — вскрикнула Нанао, — Чоджиро прислал адскую бабочку… В Дзюичибантае бойня! Ячиру вернулась…***
Она стояла посреди плаца, а вокруг валялись окровавленные трупы. Унохана скучающе смотрела на убитых, покачиваясь с пятки на носок. Она знала, что сейчас придет Главнокомандующий. Знала так же и то, что ей есть, о чем с ним поговорить. — Кьёраку Шунсуй, — пропела Унохана, как только капитан приземлился позади нее. И нанесла удар. Мужчина парировал ее меч, но только на секунду — Ячиру продолжала атаковать, а он даже не пытался нападать в ответ — он знал, что наверняка проиграет, даже если использует все уловки Катен Кьёкоцу. Не тот противник, не то соотношение сил. В бою с Первой Кенпачи его игры бесполезны. Она не будет играть, ни по правилам, ни без оных — она будет убивать, и в этом ее отличие от других его противников, которым был важен процесс сражения. Унохане был важен не процесс сражения, а процесс убийства. Атакуя, она даже не предполагала то, что от удара ее противник выживет. — Ячиру, остановись! — воззвал к ней Кьёраку, — подумай, что ты делаешь! — Я развлекаюсь, — пропела Унохана, — ты против, Шунсуй? — Да, черт возьми! — прорычал капитан, — чего ты хочешь? Убить всех? Разрушить Готей-13? — Мне плевать на Готей, — ответила женщина, — я хочу получить свое… И я получу. Атака, атака, еще атака. Шунсую пришлось атаковать в ответ, и тут же он получил порез на руке. Ячиру била в глаза, но он успел увернуться. — Что ж, у меня нет выбора, — проговорил Кьёраку, — банкай.***
Весь Готей-13 был поставлен в военное положение предупредительной Нанао. Рядовые шинигами прятались поглубже в отрядах, а тех, кто обладал банкаем, Исе собрала во дворе Ичибантая, чтобы быть начеку. В воздухе плескались две сильнейших реяцу: Главнокомандующего и Первой Кенпачи. Зараки спал. Чтобы он восстанавливался быстрее, Кийоне и Исане, посовещавшись, решили давать Кенпачи седативные и снотворные препараты. Впрочем, сейчас мужчину разбудила Кийоне, которая решила, что Зараки обязан знать о том, что происходит с его любимой женщиной. Исане была среди других в Ичибантае, она приказала сестре, не освоившей пока банкай, спрятаться, но смелая Кийоне и не подумала этого сделать. — Чего тебе? — сонно проворчал Зараки, когда Котецу-младшая потрясла его за плечо. — Унохана… Ячиру! — ответила Кийоне, — прислушайтесь, Зараки-тайчо! Эти две духовные силы… прислушайтесь! Кенпачи охнул, потому что сразу же узнал реяцу Уноханы. Не Ханы. Первой Кенпачи. Его лучшей противницы. — Она сражается с Кьёраку? — рыкнул он. — Да, — кивнула Кийоне. Йонбантай-фукутайчо не пыталась останавливать своего пациента. Кенпачи вскочил с постели и бросился бежать туда, где над Дзюичибантаем возникло черное облако банкая Главнокомандующего.***
— Тебе конец, — рычала Унохана, кругом обходя своего противника. — Унохана, опомнись, я не хочу сражаться с тобой! — не оставлял попыток образумить ее Кьёраку, точно так же танцуя вокруг демоницы. Унохана ласково улыбнулась и подняла меч. — Банкай. Кожа слезала с тела Шунсуя, обнажая кости. Кажется, он кричал. Кажется, она тоже кричала. Все вокруг подернулось кровавой пеленой, и, когда Кьёраку пришел в себя, он увидел, что между ними с Уноханой стоит Зараки Кенпачи. Меч Уноханы торчал у него из спины — капитан был проткнут насквозь. Его кровь капала на землю, а Унохана с ужасом смотрела на то, что наделала. Кьёраку отозвал Каремацу Шинджу. Отошел в сторону. Ноги Кенпачи подкосились, и он упал на колени, и Унохана, держащая меч, торчащий из его груди, упала вместе с ним. К ней вернулось сознание того, что произошло — и память тоже. Память обеих воплощений. Она помнила, как дважды впервые встретила Зараки: когда он был мальчишкой в Руконгае и когда она была девчонкой в Генсее. Она помнила, как любила свою покойную бабушку, как рыдала о ее смерти и как Зараки ее утешал. Она помнила, как заваривала ему кофе. Она помнила их наполненные нежностью свидания. Она помнила, как, не сомневаясь, покончила с собой, чтобы снова увидеть его. Она помнила, как он впервые овладел ею, помнила каждый их спарринг, помнила каждый шрам на его теле… Унохана пыталась излечить его, но не получалось. Кайдо бессильно: вспомнила она слова Исане. Яд меноса все еще пропитывает тело Зараки. А ранен он смертельно. По щекам Уноханы текли слезы. Она обняла мужа — в последний раз. — Ячиру, — прошептал Кенпачи, — ты единственная… кого я… любил… Его тело разлетелось на миллионы духовных частиц. Унохана рванулась вперед, пытаясь схватить, удержать, но вместо этого упала лицом в землю, издав громкое рыдание. Кьёраку сделал шаг к женщине, но она предупредила его движением руки, поднимаясь на ноги. Внезапно поднявшийся ветер развевал ее волосы, в синих глазах плескались боль и решимость. — Я… двенадцатая… Кенпачи…