Джейсон стерпит

Постыдные воспоминания есть, без преувеличения, у всех. Истории бывают самые разные - от глупых до мерзких. Какие-то становятся байкой, чтобы рассказывать новым знакомым и смеяться над собой. А какие-то травмируют и не дают уснуть вечерами. Потому что стыд - очень физическая эмоция, испытывать ее лишний раз может быть утомительно. Но то, что сейчас испытывает Джейсон, трудно назвать стыдом. Это не стыд, нет, это откровеннейшая боль от полученного унижения. Бессилие, которое сковывает все сознание, заставляет желание сделать что-то, трепыхаться в тесном, ограниченном чьей-то волей теле. Это хреново. Просто хреново. После того, как его втащили в темное помещение и велели дожидаться следующих указаний Вааса («твоего хозяина», как они сказали), прошел почти час, и за это время Джейсон несколько раз боролся с приступом истерики, когда из глаз начинали катиться крупные градины слез, по телу проходила дрожь, а челюсть неприятно зудела. И все это вкупе с неконтролируемым дыханием: он коротко глубоко вдыхал и неровно выдыхал, буквально захлебываясь воздухом. И слезами. Как только ему удавалось побороть очередной такой приступ, он начинал неосознанно вглядываться в темноту, выискивая хоть какие-то источники света. Слева была тонкая полоска света, просачивающаяся, по-видимому, сквозь неплотно смыкающиеся доски, однако все, что эта полоска позволяла разглядеть — это густую пыль под потолком. Джейсон всегда считал себя очень нетерпеливым, и, если ему приходилось чего-то долго ждать, обязательно ударялся в какое-нибудь занятие, чтобы ублажить свое нетерпение, однако сейчас время казалось ему почти неосязаемым. Он бы просидел так и целый день, если бы в один момент не осознал, чего он ждет и не подумал, что было бы неплохо хотя бы попытаться встать. Он делает это с невероятным усилием, с третьей попытки. Утирает рукой стянутое от засохших слез и песка лицо и наугад хватается рукой за какой-то выступ чуть позади себя. Ноги дрожат и отнюдь не от усталости, а от невероятно подавленного психического состояния. Джейсон с усилием проглатывает комок в горле, чтобы не заплакать снова (ему кажется, что он за всю жизнь не производил столько жидкости, сколько за последний час) и делает неуверенный шаг вперед. Ему приходится отпустить импровизированную опору и он падает вновь, больно приложившись бедром. И все-таки опять плачет. «Жалкий… Какой же, мать его, жалкий». Он упирается кулаком в пол, чувствует, как в кожу вдавливаются частички пыли, и приподнимается на локтях. В его голове звучит ироническое замечание по поводу того, что ему можно оставаться в такой позе, вряд ли что-то поменяется с приходом Вааса, однако это не кажется таким уж смешным. Черт… А ведь раньше он и предположить не мог, как жутко это, полностью принадлежать чужой воле, знать, что вся твоя судьба зависит только от этого человека, не в силах сопротивляться. Это же и есть самая истинная квинтэссенция безысходности, приправленная бессильной яростью и недюжинным страхом. Стоит ему подумать об этом, как дверь с грохотом отворяется, и в дверном проеме появляется тот, кого Джейсон наверняка поставил бы последним в списке «хочу поскорее увидеть». К тому времени, когда Ваас оказывается в середине комнаты, шатающийся Джейсон стоит на ногах, опираясь о железный стол у забитого досками окошка. Ненавидит ли Джейсон Вааса? Нет, важно совсем другое. Ненавидит ли Ваас Джейсона? Потому что если так, что мешает ему отдать парня своим ребятам? Такое случалось не раз. На этом острове трахнуть кого-то против его воли значит поставить на место. Варварские устои довольны схожи во всех уголках земли. Но Ваас ведь не просто пират, его авторитет неприступен, а о своих пленниках он думал как о разумных насекомых - касаться их было бы мерзко. Очевидно, с Белоснежкой все иначе. А Джейсон выглядит дерьмово. Окровавленное лицо, грязная, вымокшая в поте одежда и это блядское неровное дыхание. Ваас садится на стуле поодаль от него, закинув на стол ноги и прикурив. И наблюдая за поведением Джейсона. — Да ладно тебе, Броди. Чего разревелся. Можно подумать, тебя уже кто-то трахнул. Джейс притихает, но скорее лишь из-за последних слов Монтенегро. Задумывается. Он медленно убирает руки от лица и поднимает взгляд на Вааса. Если бы в том углу было хоть чуточку светлее, пират обязательно разобрал бы, как много бессильной ярости прячется в глубине его глаз, однако ему все-таки приходится потушить окурок о стол и подняться, медленно приближаясь к Джейсону. — Все к этому блять и шло, понимаешь? — Ваас сгибает ноги в коленях, чтобы оказаться на уровне со сгорбленным Джейсоном, жестикулируя перебинтованными пальцами, меж которыми зажата сигарета. — Я с самого начала знал, чем это закончится, но вот ты, высокомерный белый ублюдок, слишком горд, чтобы послушать кого-то умнее тебя. Я ведь не раз встречал таких, как ты… Ты не особенный, Джейсон, ты заурядный. Ты охуеть какой заурядный. — Пират наклоняется к самому его уху, будто стараясь сделать особый акцент на последней фразе. — Ваас… — опять это гребаная умоляющая интонация. — Клянусь, я все понял. Я все понял, Ваас. Тебе не нужно… Ты можешь не делать этого, я все понял… Пожалуйста. И дело не в том, что ему предстоит что-то... что, ему кажется, невозможно пережить. Дело в том, что не станет сопротивляться. Что он будет податливо выполнять все указания Вааса. Разве мог когда-нибудь Джейсон представить себя в таком состоянии? Разве мог он даже мысль допустить о том, чтобы в слезах (!) умолять о чем-то своего злейшего врага. Он не чувствует физической слабости, но от этого еще хуже, потому что его сила, приправленная сумасшедшим гневом, грубо придавлена и болезненно сплющивается, готовая разлететься ошметками. Как и гордость. Ведь он не станет сопротивляться. Найден слишком удачный рычаг давления. — Поднимайся, мудила. Ванная за той дверью, от тебя несет. Намек понят? Джейсон еще несколько секунд обреченно смотрит на него, прежде чем медленно подняться, упираясь спиной в стену, и протянуть к Ваасу связанные руки. — Ты ведь помнишь про братца, х? — говорит он, прежде чем достать из-за пояса громадный охотничий нож и перерезать им веревки. Ваас за шкирку оттаскивает Джейсона от стены и подталкивает в нужном направлении. — И лучше тебе не задерживаться. Джейсон выходит не сразу. Он еще долго стоит около двери, судорожно сжимая ручку. И лишь затем все-таки решается. Он все время смотрит в пол, не желая замечать пристального изучающего взгляда. Чистая одежда ему великовата, однако кого это волнует, учитывая, что сейчас ему скорее всего придется снять ее. — Другое дело, принцесса. Иди сюда. — Ваас ведет себя на удивление спокойно. Он не матерится, не кричит, не хохочет, как ненормальный. Впрочем, Джейсон уверен, что если он посмеет ослушаться, то поведение пирата в миг изменится. Броди кажется, что у него отнялись ноги, у него получается сделать шаг лишь спустя несколько секунд и до стола, на который оперся Ваас, он доходит, будто с похмелья. Ему не хочется даже смотреть в наверняка чертовски самодовольные глаза Монтенегро. Не хочется, чтобы ему вновь напоминали о том, что еще недавно он был великим воином острова Рук, его надеждой. Сейчас его титул куда тривиальнее - "подстилка Вааса". Он смотрит куда-то перед собой, все время сглатывает, стараясь сдерживать слезы, в связи с чем часто моргает. Броди резко жмурит глаза, когда Ваас, крепко надавив на затылок и обхватив талию, буквально придавливает туловище Джейсона к столешнице. — Не двигайся. Рука Вааса медленно переходит с затылка к макушке. Пальцы сначала не сильно, а затем по нарастающей, довольно жестко сдавливают волосы, заставив повернуть голову и прижать щеку к поверхности. Джейсону чертовски не нравится чувствовать таз Вааса, прижимающийся к его заднице. Ему кажется, что его уже отымели и продолжать просто не имеет смысла. Но разве кому-то, кроме него самого, в этой комнате есть дело до его мыслей? Вряд ли. — Ваас… — «Заткнись и терпи». Не помогает. Слишком страшно. — Ваас… — жалкий, тихий голос, так не похожий на его обычный. — Хм, принцесса… Хочешь что-то сказать, потому что я знаю пару способов занять твой рот получше. Что думаешь? — Ваас, я просто хотел… Я хотел сказать… Давай, Джейсон, это ведь может помочь. Может ведь? — П-п-прости меня… Правда, прости. Я приехал на твой остров, возомнил себя черти кем и… Ты здесь главный, я знаю… Просто… Правда, я все понял. Я… не хочу… Безнадега так сильно захватывает Броди, что он верит своим словам, он уже согласен, ведь разве яркое превосходство пирата не доказывает его слова? — Ты-ы-ы… Все понял, да? — Ваас запускает пальцы во влажные разлохматившиеся волосы Джейсона и треплет его по голове, то ли с насмешкой, то ли с предупреждением. Броди слышит, как звякает пряжка ремня Вааса (его ненадолго захватывает чувство дежавю), слышит, как он натягивает презерватив. «Обо всем позаботился, ублюдок». Пути назад нет, понимает Джейсон. Это конец. С него сдергивают камуфляжные штаны, и ощутимо продавливают рукой поясницу. Джейсон жмурится, крепко жмурится, пытаясь забыться, перебирает в голове свои самые приятные воспоминания и неосознанно готовится к боли. Это ведь наверняка больно, да? Насколько ему будет больно? Больнее пулевого ранения? Просто смешно. Еще минуту ничего не происходит, и в сознание Джейсона хитрой змейкой закрадывается мысль о том, что, наверное, пронесло, или может, он настолько абстрагировался от реальности и все, на самом деле, уже прошло? Джейсон не чувствует давление на пояснице. Он аккуратно приподнимается и оглядывается. Ваас надрачивает себе, стараясь вызвать стояк, и у него вроде как даже выходит, но чертовски медленно и с переменным успехом. — Какого хуя ты пялишься, Джейсон? Я не насильник, меня эта хуйня не возбуждает. Так что это все эксклюзивно для твоей белой задницы. Джейсон не то чтобы рад, он скорее опять захвачен надеждой. — Даже не думай, мудила. Мои парни предлагали засунуть тебе в жопу РПГ. Но ты ведь, сученыш, такое вряд ли переживешь. Хотя кто знает, татау не для этого предназначено? Член в руке Вааса постепенно наливается кровью, пока не становится достаточно твердым. И Джейсон вдруг понимает одну вещь, которая, возможно, поможет ему чертовски просто смириться с этим. «Он просто трахнет тебя. Это не сдирание кожи, или вырывание ногтей, или какая-нибудь другая хрень, которой на острове дофига. Он просто попытается унизить тебя, показать, кто главный. Но ты ведь и из этой передряги выберешься. Как-нибудь. Просто надо подождать. И вытерпеть». Он уже сам отворачивает голову в другую сторону и приникает щекой к столешнице, а руками сжимает ее края на случай жестких толчков, что неестественно дальновидно в такой дерьмовой ситуации. В нем оказываются сразу два вымазанных в слюне пальца, и Джейсон шипит, неосознанно подаваясь вперед, но тут же осаждает себя и позволяет растянуть. Пальцы то сходятся, то расходятся, проделывают круговые движения, растягивая тугие стенки. Чувство дискомфорта и притупленной боли расходится по всему телу, вызывая странные спазмы в желудке и ком у горла. Проходит не больше пары минут, когда Ваас вытаскивает пальцы и удобно пристраивается, прежде чем проникнуть. Член входит мягче, чем ожидалось, однако он намного больше двух пальцев и Джейсон не сдерживает глухого вскрика. Он тут же задерживает дыхание, еще крепче прижимаясь к столу, будто пытаясь отвлечься на что-то. Он чувствует невероятное напряжение, мысленно готовится, в то время как Ваас упирается ладонями по бокам от туловища Джейсона и, обманчиво медленно вытащив член, начинает попросту вбиваться в него. Броди пытается заткнуться, а потому он отрывает одну руку от столешницы, чтобы крепко зажать ею рот. Он плотно жмурит глаза и старается не представлять, как растягиваются мышцы сфинктера вокруг чужого члена. — Не зажимайся, — звучит до тошноты равнодушная фраза позади Броди. Джейсон дышит в уже влажную ладонь, пытается успокоить дыхание и расслабиться, но ему мешает очередной грубый толчок, вызвавший боль уже не притупленную, а острую, впоследствии ноющую. Броди сразу соображает, что его, по-видимому, все-таки порвали и, если он сейчас не расслабится, то будет еще хуже. Чувство неприятной заполненности разливается будто по всему телу, создавая впечатление, что его потрошат, словно зверька, а у него нет возможности вырваться. Стол чуть поскрипывает при каждом толчке, а рваное дыхание и частые хрипы заполняют помещение густо и до тошноты противно. В один момент Джейсон чувствует, что Ваас останавливается, и его крепкая рука принуждает перевернуться на спину. Ему совсем этого не хочется, потому что зрительный контакт у обрыва отпечатался в его памяти еще сильнее, чем солоноватый привкус на языке и пощипывающие уголки губ. Джейсон неловко ударяется макушкой о доски и кривится от боли. Пират тем временем устраивается меж его ног и расставляет их шире, прижимая предплечьями к туловищу. — Джейсон… Слышишь меня? Джейсон нехотя кивает, чуть перестроив ладони на краю столешницы и стараясь успокоить глубоко вздымающуюся грудь. — Я хочу, чтобы ты подрочил себе. Давай, это не трудно. Я хочу, чтобы ты подрочил, зная, что я вытрахиваю из тебя все дерьмо. Броди хочется ударится головой еще раз и отключиться назло Ваасу, чтобы тот матерился и колотил обездвиженное тело, но он прекрасно осознает, чем это может обернуться для Райли. — Я не смогу… — вполне искренне предполагает Джейсон. — Мне тоже нелегко, hermano, но я ведь приложил усилия, - с невеселой издевкой говорит Ваас. Джейсону не нравится лежать сейчас перед Ваасом с широко раздвинутыми ногами и не сметь отказывать ему ни в чем. Ему совсем не нравится быть даже не марионеткой, а верным рабом в его руках. Ему не нравится ощущать прожигающую боль и бессильно вдавливать подушечки пальцев в древесину. Но больше всего ему не нравится быть жертвой плотоядного взгляда, плавиться в горящих глазах и не видеть, но ощущать его отражение в широких зрачках. Джейсон медленно обхватывает вялый член, начиная неловко двигать ладонью, стараясь позабыть о том, как плотно заполняет его Ваас, и как грубы его рваные толчки. — Не заставляй меня давать тебе дополнительных стимулов, — громче, чем ожидалось проговаривает Ваас, наблюдая за неловкими попытками Джейсона возбудить себя. Бывший (очевидно же, что бывший) воин ракьят тут же ощущает фантомную головку члена в горле и вспоминает то, как от его стараний зависела жизнь Райли. Перед взором мельтешат различные картинки, помогавшие когда-то почувствовать тепло внизу живота. Он видит светлые глаза Лизы, то, как она обхватывает его лицо ладонями и чмокает в уголок губ, а затем ускальзывает из полупрозрачного видения, тихонько смеясь. Она не ускальзывает, а осыпается прахом, чтобы показать ему другую Лизу. Он видит ее бледную кожу, освещенную тусклым желтоватым светом, грязную тряпку, заткнувшую ей рот. И слышит хриплый голос Вааса за кадром. Джейсон не прекращает надрачивать себе, он пытается выгнать Вааса из своих фантазий, но его хрипы и толчки слишком явные, слишком реальные, чтобы так просто от них избавиться. Член твердеет, медленно, мучительно, даже болезненно. Все его тело содрогается, а взгляд Вааса будто уплотняет воздух вокруг. И его голос вытесняет Лизу, словно наиболее сильный хищник вытесняет конкурента. И Джейсон продолжает удовлетворять себя. Но он не видит Лизу. Он видит перед собой Вааса. Он видит его черный ирокез, длинный шрам, смуглую кожу. Он отвечает на пронзительный уничтожающий взгляд превосходства. Он позволяет себе чувствовать, как крепко его предплечья жмутся к икрам, как больно принимать в себя плоть Вааса, как собственные глаза застилают слезы и как мучительно плевать становится на гнетущую реальность. Потому что ее слишком много и она теряет всякую ценность. Джейсон представляет именно Вааса и то, как тот его трахает в эту самую секунду. Чтобы ненавидеть еще больше, чтобы знать, что никогда не простит. Теперь его жизнь поделена уже на три части. И если раньше ему казалось, что Джейсон, живущий в обыденной городской суете и волнующийся о чертовски простых вещах, уже недосягаем, то теперь таковым он считает Джейсона-воина, великого и справедливого, противостоящего пиратам острова Рук. Сейчас он не хочет называться Джейсоном. Броди кончает раньше пирата. Изливается себе на живот и прикрывает глаза в странной безысходности. Он ждет еще несколько толчков, пока Ваас с пошлым, заставившим преодолеть вновь подступившую тошноту, хлюпающим звуком выходит из Джейсона и осматривает его еще раз. Осматривает то, как задралась его футболка, оголяя заляпанный в семени живот. Как дрожат его веки и влажнеют ресницы. Как широко расставлены его ноги и как безостаточно он принадлежит сейчас пирату. Ваас больше не хочет называть его Джейсоном Броди. Теперь это вновь всего лишь товар. Приобретенный им слишком большими усилиями.