Halloween: All Hallows Evening

***

Чужаков было двое — смуглые, хорошо одетые, как смог различить Алистер, которому, если говорить начистоту, таковыми казались все, кто был одет лучше него самого. Судя по акценту — откуда-то с севера. Похожи на работорговцев, но кому какое дело, раз их пустили в «Висельник», значит, достойные люди. Они устроились за большим столиком в углу, который Корф предпочитал отдавать компаниям, собиравшимся поиграть в «алмазный ромб», в расчете на хорошую сумму заказа и щедрые чаевые. Стало быть, денежки у них водились. Для Алистера это было важно: раз есть деньжата — то есть смысл подсесть к ним и рассказать про ферелденского принца в изгнании, чье имя опорочено ложью и грязным обманом. Такие господа, как эти, обычно охотно слушали и хорошенько наливали. А это главное. Еда дело такое, Алистер привык не есть по два-три дня кряду, сказывалась давняя закалка, еще в бытность Серым Стражем. Но об этом он вспоминать не любил, то ли дело история о наследнике трона, загубленном интригами. Он осушил кружку дерьмового, разведенного водой с сахаром — а ощущение, будто мочой — эля, который украдкой слил из недопитых стаканов; вытер рот рукавом засаленной куртки и уже было встал, чтобы подойти поздороваться, как чужаки сами приметили его. — Эй, парень, — сказал один, тот, что с виду постарше, с аккуратными тонкими усиками, перетекающими в изящную бородку. — Как там тебя?.. Второй, помладше, в красивом кожаном плаще — Алистер давно его приметил, когда-то и у него был похожий, теплый, удобный, — усмехнулся и похлопал по сиденью рядом. — Похоже дела не очень, да? Алистер сел, обшарив глазами стол — бутылку с ривейнским крепленым он увидел еще издали. Его любимое пойло, от него в желудке становилось тепло, на висках выступал пот, а сердце билось, точно в ожидании чуда. Но главное было не это. От двух бутылок Алистер мог уходить. Это был его секрет. Алистер никому его не рассказывал, это вам не байки про принца травить, это личное. По-настоящему значимое. Иногда, когда удавалось раздобыть стоящую выпивку — вот как эта — Алистер уходил. Как в Кинлохе, когда он очутился в одном очень особенном месте. И там было то, к чему он стремился всю жизнь. Семья. Там был он, были Голданна и племянники. Был дом, небогатый и полутемный, но бесконечно уютный; был теплый вечер, и они все ужинали за одним столом после тяжелого, но плодотворного дня. Чужак в добротном плаще что-то отрывисто произнес и улыбнулся. Не по-хорошему, с подвохом, Алистер знал такие улыбки. Но сейчас ему было плевать. В грубой глиняной кружке, которую брехливый Корф выдавал за орлейскую керамику, плескалась вожделенная бордовая жидкость, чуток мутноватая, но все равно прекрасная. Острый запах браги, исходивший от нее, казался Алистеру изысканным ароматом. Он обхватил кружку обеими руками, бережно, чтобы не расплескать ни капли, поднес к губам и сделал глоток. А затем еще один, и пил, пока не осушил до дна. Бородатый тут же подлил еще, и Алистер снова выпил, мысленно ликуя. Сегодня. Судьба подарила ему новый шанс. Когда принесли вторую бутылку, Алистер уже наполовину проник в свое волшебное королевство. В этот миг ему не нужен был трон, не нужны были ни Страж-командор, ни честь, ни память, ни рассудок. Все, чего он хотел — таилось в мутной дымке снов наяву, в которые невозможно попасть спящему. Алистер сознавал, что чужаки поднимают его со стула, удерживая под руки, ведут к выходу, смеясь и обмениваясь сальными шуточками с гостями. «С виду и правда принц, пусть тощеват, но какие крепкие у него плечи». «…а какой зад. И красавчик, если как следует его отмыть да сбрить эту клочковатую щетину». Кто-то глумливо присвистнул им вслед. Все это уже не имело значения. Голданна накрыла на стол и теперь кликала детей, нарочито суровым голосом, но пряча улыбку. Алистер поднес к губам прохладное горлышко бутылки, которую он цепко ухватил со стола, не давая чужакам разлучить его с источником счастья. Милая, милая Голданна. Волосы у нее были — золото. Лицо немного усталое, с тонкими складками у губ и кончиков глаз, но самое прекрасное из всех когда-либо виденных. Она помогла снять ему куртку, дыша в лицо смолистым запахом табака и рома. Руки ее, сильные и проворные, торопливо расстегнули пояс. Он прислонился к стене, тусклый свет фонаря светил откуда-то с небес. Кто-то рассмеялся, хрипло и возбужденно. Алистер вновь отхлебнул из бутылки, и тьма рассеялась. Голданна сидела напротив, подперев подбородок ладонью, выжидающе улыбалась. Дымящаяся тарелка перед Алистеровым носом была наполнена потрохами с красной подливой. Острый соленый запах недоваренной требухи в свернувшейся крови проник в ноздри. Он был голоден, поэтому кусал, рвал и ел, давясь, быстро жуя и глотая вкусные, жесткие, но сладкие куски; горячие, брызжущие соком, стекающим по подбородку. Мяса было так много, что его вечно пустой желудок наконец-то наполнился. Но голод не отступал, требуя продолжать трапезу. Голданна поощрительно смеялась, уговаривая его съесть еще кусочек. Вот этот, из шейной мякоти, с тонкими кровяными жилками и белым ободком жира. Или вон тот, язык, с нежной пупырчатой кожицей, которую приятно жевать, чувствуя, как во рту скапливается жирная слюна. Или косточку, которую можно разгрызть, чтобы добраться до сахарного маслянистого мозга… Голданна и дети захлопали в ладоши. Они радовались за него. Их лица тускнели, становясь все тоньше, все прозрачнее. Алистер терпел сколько мог, не мигая, пытаясь удержаться, заякориться, но разум подвел его, безжалостно расплываясь и вновь собираясь в зернистую ночь где-то на портовых задворках Киркволла. Алистер открыл слезящиеся глаза. Сырой ветер холодил мокрые лицо и руки. В висках шумел не до конца выветрившийся хмель. В зубах застряли кусочки мяса и тонкие до остроты жилки, неприятно врезавшиеся в десна. Вкус кровяной подливы заставил его облизнуться, а затем переполненный до боли желудок сжался, исторгая из себя горячую вязкую жижу с волокнами плоти. Под ногами лежали тела чужаков. Алистер бегло осмотрел их — хорошо, вряд ли их теперь кто-то узнает, разве что по одежде. Он обшарил карманы чужаков, очистив их от денег и бумаг, обтер влажные липкие руки об их щегольскую одежду, завернулся в кожаный плащ — действительно почти такой же, как был у него когда-то, застегнул штаны — и неторопливо побрел к «Висельнику», предвкушая, как отсчитает монеты обалдевшему Корфу да как закажет сразу две бутыли ривейнского. Или даже четыре. И наконец-то вернется в свой сон-мечту, может быть, навсегда.