Happy Valentine Gay

Снова гостиница, где собрались фигуристы, выступающие на благотворительном вечере. И снова тишина. Вот только теперь Юру подловили не в раздевалке, а в его собственном номере. Но это все, что изменилось за год с прошлого Дня Святого Валентина. — Что, опять? — простонал Юра, когда Виктор, уже не дожидаясь его вопроса, с готовностью повторил свою просьбу. — Не опять, а снова, — добавил после этого Никифоров. — И тем более, у тебя уже опыт есть! Юра снова обреченно простонал. Он так-то во многих вещах опытный, но почему-то Виктор не спешил ему предложить сыграть, кто лучше кинет камень, чтобы он дальше пропрыгал по воде, или кто разобьет из рогатки больше фонарей, а все норовит напомнить про то, что Юра как раз хотел бы забыть. И вообще — год прошел с его прошлого унижения, и опять в это сопливо-розовое болото он лезть не будет! Виктор, видимо, прочитал этот ответ в его глазах. Или в том, как Юра настойчиво пытался захлопнуть прямо перед его носом дверь с таким кровожадным упорством, что Виктор не решился ставить между дверью и косяком ногу и предпочел отступить, пока не понес потери. Дверь щелкнула, и, облегченно утерев пот, Юра прислонился спиной к воротам своей крепости, отгородившим его от наглого дракона. Ну точно в родне Никифорова гады ползучие водились! — Значит, не согласишься? — дракон уходить не спешил. Он наигранно безразлично вещал с той стороны, прекрасно зная, что Юра его слышит: — Жаль, придется тогда отдать билет Миле. Юра нервно прикусил губу. Нет, он не купится на это, он не будет снова строить из себя клоуна пернатого весь день! — А ведь это последний день выставки редких пород кошек, кто знает, когда еще раз выпадет шанс на нее попасть… На слове «кошек» Юра уже понял, что будет. Сам залезет в это болото, сам обмажется этими соплями и будет нахваливать их переливающийся розовый оттенок. К чести Никифорова, он ничего не сказал, когда Юра резко распахнул дверь. Даже не ухмыльнулся, чего Плисецкий настороженно ожидал и даже был готов тут же захлопнуть дверь обратно, с силой, чтобы выдавить наружу и зарядить этому королю на пенсии по лбу, сбивая корону! Вместо этого Виктор молча протянул ему блестящий билет, снова оплачивая труды заранее. Будто не сомневался, что Юра сделает все как надо. Юрий ухмыльнулся. О да, опыт у него действительно есть: как тасовать валентинки и доставлять их не адресатам, а на кого средний палец укажет, он знает. Осталось только прояснить еще один момент: — Вить, колись сразу: сколько у вас еще завербовано великомученников кроме меня? — Больше никого! — поспешно и даже как-то оскорбленно воскликнул Никифоров и всплеснул руками. Прямо сама невинность. Юра недоверчиво хмыкнул: ага, как же. Не успеешь оглянуться, как эта невинность твою отберет — и в физическом, и в моральном плане. — Своей прелестью клянешься? — Плисецкий кивнул на кольцо, сверкающее на руке Виктора. Тот машинально убрал руку в карман, словно боялся, что Юра, как настоящий гопник-фея, умеет отжимать злато взглядом. Но тем не менее с готовностью и честностью пионера кивнул: — Клянусь! И пусть Юра знал, что пионеров уже нет, Никифорову относительно можно было поверить: фотографии кольца в его инстаграмме даже превышали количество фотографий Маккачина. Но, как там говорят эти пионеры? К наебу будь готов — всегда готов? Вот Юра и был готов: первым делом проверит, что выставка действительно будет, а билет не распечатан на цветном принтере умельцем Юри. А то видел Юра плакаты в его комнате, знает, какой японец мастер фотошопа. И если все верно, то что ж, Юра побудет и в этот раз символом всех влюбленных, раз они так настаивают. Пусть потом не жалуются, что символ какой-то фаллический.

***

После нескольких часов работы Юра понял, что был неправ: теперь все было не совсем как в прошлом году. Нет, фигуристы и их заебы те же: бульварные романы по их страстям плачут, а короли драмы снимают свои короны, — но теперь адресованные ему валентинки от Юры не прятали. Первую, насыщенно красную, он открыл с нетерпеливым интересом: «Не моя принцесса И не мой котейка. И всё же к сердцу твоему Я найду лазейку!» И тут же закрыл с содроганием. Лучше б и дальше прятали. Теперь Юра понял, что Отабек со свойственной ему заботой просто хотел сохранить его неокрепшую психику от этого пикап-мастера, а гостиницу — от локального возгорания примерно в районе номера Джей-Джея. О да, Юра был уверен, что знал, кто прислал ему эту… это… в общем, канадец такой беспалевный. Даже если бы Леруа в конце не поставил свою размашистую подпись, Юра бы его все равно вычислил: по особой ауре дебилизма, которую тот называет стилем ЖЖ. Ради подтверждения теории «Один раз — случайность, два — ну нахуй, уже закономерность» Юра открыл еще одну, такую же ярко-красную: «Не хочу я больше злиться, А хочу с тобой мириться! Ты меня не опасайся, Не царапай, не кусайся!» В общем, остальные валентинки с такой пометкой Юра читать не стал: порвал на мелкие кусочки, скатал в шарики и в перерыве между заказами развлекался стрельбой из трубочки по движущимся и матерящимся мишеням. Попасть в рыжую макушку — десять очков; в черную, зализанную гелем — тридцать; в пепельную — пятьдесят; сбить шляпу с Якова — бесценно. Но были и другие послания, на которые Юра не знал, как реагировать. «Наша дружба — то, что надо! Очень рад я, что ты рядом!» Сомнений в том, кто это отправил, у Юры не было: пусть Отабек не подписался в конце валентинки, он подписался в его душе больше года назад, в тот день, когда предложил свою дружбу. Вот именно — дружбу. И даже вот уже целый год после, как казалось Юре, признания валентинкой, они продолжали просто дружить: никаких слов о любви; никакого даже намека на чувства — что уж говорить о большем! Отабек, как и прежде, был спокоен, сдержан и рассудителен. А Юре уже было шестнадцать, спокойствием он и так награжден не был, рассудительность считал иностранным невыговариваемым словом и сдерживаться ему совсем не хотелось. Хотелось Беку. Юра понял это не сразу: примерно между очередной поездкой на байке, тесно прижимаясь к широкой спине, по российским дорогам — ох эти кочки… — и очередным вечером за плитой, когда Юра для своего друга пытался сам приготовить пирожки по дедушкиному рецепту — только не с кацудоном, а с бешбармаком. Это открытие его нервировало — а со всем, что вызывало подобные эмоции, Юра предпочитал кончать. Чаще всего в смысле «ликвидировать» — но в этот раз хотелось в совсем другом… Он поэтому и ждал с несвойственным ему терпением целый год нового Дня Святого Валентина, чтобы, наконец, прекратить эти мучения… но, кажется, Бека запасы смелости еще не пополнил. Ждать еще четыре года Юра совсем не был готов — он еле выждал этот год. И отчетливо понимал, что если подождет еще немного, признаваться созревший Бек будет его фотографии на надгробном камне с надписью «Юрио — самый верный друг. Умер от спермотоксикоза». Наверняка еще рядом будет стоять Жан-Жак и, качая головой, сетовать, что он-то как раз собственночленно предлагал покойному спасение! Представив подобную картину, Юра вздрогнул и рьяно замотал головой. Ну нахуй! Все, пора брать дело в свои руки! Плисецкий украдкой бросил взгляд по сторонам, потом вырвал лист из блокнота, в котором, наученный предыдущим опытом, решил записывать, кто, кому, когда и сколько отправил посланий (заодно так не забудет, кого чем шантажировать); достал ручку и в задумчивости начал грызть ее искусанный колпачок. А че писать-то? Но тут на него, не иначе, снизошла валентинова благодать, Купидоны сделали массовый залп вдохновения в единственное мягкое в нем место, и строки сами всплыли в голове, просясь на бумагу: «От любви сгораю, Пьяный я от чувств, И хочу тебя я, Сколько ни дрочу» Лишь только Муза, больше похожая на суккуба, отпустила, Юра перечитал написанное. Выглядело как-то… странно. Это даже не валентинка, а похотинка какая-то! Видимо, атмосфера тотальной влюбленности все же не настолько поимела его мозг, чтобы серое вещество превратилось в ванильно-сахарную массу — вот Юра и не смог написать возвышенной чуши. Погипнотизировав листок еще немного, парень решительно свернул его в конверт: и так сойдет! Зато он написал о том, что реально чувствует — что может быть реальнее эрекции при мысли об Отабеке? Вот действительно настоящее чувство, а не все эти «Люблю, не могу, умру и все тебе завещаю!». Конверт под знакомую дверь он просовывал с таким волнительным напряжением, словно закладывал бомбу. И абсолютно был уверен, что если дверь сейчас откроется, его разорвет на части от стыда. Но все обошлось. Так что, обнаружив по приходу в номер еще одну валентинку от Отабека: «Что за глаза воина? Меня пленил твой смех! Из всех людей на свете Юра лучше всех!» Юра, уже не сомневаясь, накатал ответ: «Говоришь, что воин я и очень дюж. „Шашка“ наготове У меня к тому ж. Я готов „сражаться“ Ночи напролет, И вот это счастье; Все кроме — не ебет» Вторая закладка бомбы тоже прошла успешно. Юра начал чувствовать от этой игры азарт, прилив адреналина, будто он был на охоте, и к своему номеру подходил с еле сдерживаемым нетерпением, ожидая третьего раунда. «Твой вид прекрасен Твой взгляд туманен, Ты уникален и гениален! Тебе побед желаю Все больше с каждым днем, Мечтать не перестану Лишь о тебе одном!» Отложив записку в сторону, Юра занес ручку над очередным листом. Интересно, а как Алтын отреагирует на это? «Вновь от своих чувств Я неудержим, Простонать хочу: Глубже, алтыным! Обещаю быть я Лишь с тобой всегда, Будет все, как в порно; Даже круче. Да.» Спустя некоторое время после отправки последней похотинки Юра впервые за день столкнулся с Беком в холле. За эти несколько секунд Плисецкий успел прикинуть план побега и добычи поддельного паспорта, нарисовал свое будущее в мафии, куда ему с такими талантами дорога; потом унял истерику и приготовился потерять друга, если тот не оценит его открывшейся ориентации или его неожиданно открывшегося таланта к поэзии; после, на всякий случай, еще мысленно отрепетировал несколько особо горячих поз, подсмотренных в валентинке Юри, если его чувства все-таки примут… Но оказался совершенно не готов к тому, что Отабек поведет себя абсолютно как обычно. Словно Юра и не надругался над несколькими листами таким способом, строки которого ему и самому стыдно вспоминать. Когда Бек ушел, Плисецкий даже подумал, что все же ошибся адресатом (и тут же лихорадочно начал вспоминать, не подписался ли он в конце — вдруг тупость и нарциссизм от ЖЖ передаются воздушно-капельным путем?)… но нет, он был уверен, что все доставлял правильно. И что Бека все это должен был прочитать. А может, он просто не догадался, кто ему это писал? От этой мысли Юра похолодел. А вдруг правда? Вдруг все его старания будут приписаны другому — или другой! — и к нему или к ней друг сейчас направится?! Эта мысль удушающим волнением так затуманила ему разум, что, когда Юра внезапно оказался перед номером Бека, ему показалось, что он сюда телепортировался. Магия фей, епта. Но он не стал над этим сейчас задумываться; решительно и настойчиво застучал в дверь: если Бек игнорит его бумажные жопы — то признание с настоящей он уж точно ни с чьей другой не перепутает. Открыли ему быстро: видимо, Отабек и сам только что вернулся. — Ты уже закончил? — удивился он. Юра вспомнил, что после его работы они вместе хотели сходить в кино на нового «Терминатора»… но сейчас он хотел с Беком посмотреть совсем другой фильм, с рейтингом восемнадцать плюс, где главными и единственными героями будут не какие-то актеры — а они вдвоем. Поэтому Юра качнул головой: — Напротив, я как раз хотел бы начать. И, не давая себе времени передумать, быстро вошел внутрь, захлопнул, не глядя, ногой дверь, толкнул опешившего Бека к стене и перехватил за запястья. А потом, порадовавшись, что разница у них в росте не такая большая (если бы он встал на табуретку, его намерение смотрелось бы скорее глупо, чем решительно), потянулся к его лицу, трусливо зажмурившись в последний момент, и наугад ткнулся губами. Попал. Губы Бека были мягкими. И теплыми. И неподвижными. Юра и сам замер, не совсем понимая, что делать дальше: как-то не довелось ему овладеть техникой умелого засоса. Одолеваемый паническими мыслями, что парализовали тело, не давая ни отстраниться — ни продолжить, Юра впервые пожалел, что не поддался на одну из многочисленных педофильных попыток ЖЖ: потом бы его грохнул, зато сейчас его первый поцелуй не напоминал бы пылкую встречу двух бревен. Дубовых. В общем, крупно так попал. Но тут Отабек мягко высвободил свои руки из его судорожной хватки и, немного помедлив, осторожно положил одну ему на затылок, а вторую на пояс, притягивая к себе ближе — теперь, когда они соприкасались не только губами, он тихо выдохнул и провел языком по нижней губе Юры, словно прося того приоткрыть рот. И Юрий ошарашенно раскрыл не только его, но и глаза, в которые Бек завороженно уставился с расстояния в какие-то несколько сантиметров. Подались назад, разрывая поцелуй, они практически одновременно и настороженно посмотрели друг на друга, словно не зная, чего дальше ожидать. — Юра, ты чего? — первым прервал Отабек повисшее молчание. Плисецкий торопливо достал из кармана своей олимпийки последнюю полученную от Отабека валентинку. Собственно, после нее он и не выдержал. И зачитал вслух: «Я люблю тебя, но это тайна, В душе моей — это секрет, Спросить теперь тебя желаю: Меня ты любишь или нет?» — Это же ты писал? Отабек медленно кивнул. — А мои пох… валентинки получал? Отабек снова кивнул, и даже в полумраке комнаты стало заметно, как он покраснел. Юра украдкой облегченно выдохнул: значит, склероз от падений на лед его не накрыл, и он точно доставил бумажки по адресу. — Тогда к чему вопрос? — риторически поинтересовался Плисецкий. Но тут же, нахмурившись, спросил: — Или ты не хочешь? Ну, конечно! Отабек ведь настоящий крутой пацан, он из этих, и не ушатал его после столь наглого поцелуя только из-за дружбы. А все намеки с его стороны Юра сам себе надумал. Бака! Бек твердо встретил его взгляд и неожиданно сказал: — Хочу. Но я просто даже и подумать не мог, что… — Ну вот и не думай! — резко остановил его Юра и дернул молнию на своей олимпийке вниз, нетерпеливо выпутываясь из одежды. Да, неромантично, да, слишком быстро и пошло, да и похуй. Надо брать быка за… хм, член, пока он снова не сделал вид, что красная тряпка в нем будит исключительно дружеские чувства. Отбросив штаны с бельем в сторону, Юра сел на кровать и бросил взгляд на изумленно замершего друга:  — Так что теперь скажешь? Бек громко сглотнул. О, сказать ему хотелось многое; в конце концов, он целый год репетировал этот момент, все думал, как это случится. Но теперь все слова вылетели у него из головы. Но стоять столбом было совсем не вариант и, судя по прищуренным глазам Юры, даже опасно для жизни, так что Отабек решил, что лучший ответ — это снять майку. И все остальное. И залезть на кровать, осторожно опускаясь на нетерпеливо заерзавшего Юру своим телом. И удивиться — горячий. На мгновение коснувшись всем телом — его, Отабек перенес свой вес на локоть. Другой же рукой, самыми кончиками пальцев, несмело провел по чужому телу, о котором так долго думал: кожа еще мягче, чем в воображении, горячая, покрывающаяся мурашками там, где он касался: ребра — пауза — впалый живот — пауза… полутвердый член. На последней остановке Юра оторвался от его губ, запрокинул голову назад, приоткрыл рот, хрипло выдыхая вперемешку с пробивающимися стонами. Бек, мягко двигая рукой по его заметно потвердевшему органу, неаккуратно мазнул поцелуем по губам Юры, потом по скуле, челюсти, скрытому растрепанными волосами уху, шее… на дернувшемся кадыке он задержался дольше, но, заставив себя отстраниться, коленом развел худые ноги, лег между них и осторожно покосился на Юру — но тот следил за его действиями с жадным интересом, впервые в этот вечер позволяя проявить инициативу. Отабек остановил взгляд на его припухших от поцелуев губах. Сам пугаясь своих желаний, коснулся их большим пальцем, потом аккуратно надавил — Юра тут же с готовностью плотно обхватил его губами, втягивая внутрь, скользнул языком по подушечке и начал влажно посасывать. От этого у Отабека все сжалось внутри, а жаркая волна от затуманенного разума ухнула вниз, выплавляя все неловкие сомнения во вполне определенное желание. И не только у него: животом он чувствовал стоящий член, пачкающий кожу смазкой. Вынув влажный палец, Отабек завел руку между согнутых в коленях ног Юры, но, коснувшись сжатого ануса, нерешительно замер. — А как ты завтра кататься будешь, если мы сейчас… ну… ты понимаешь? — Как-как — раком! — отрезал Плисецкий и нетерпеливо приподнял бедра, потираясь об его руку. Отабек, представив картину такого катания, измученно простонал. Все же Юра настоящий воин: бессердечный, резкий и беспощадный. И рядом с ним надо вести себя соответственно. С такими мыслями он осторожно надавил пальцем, чувствуя, как тот погружается внутрь. Юра тоже это почувствовал: тихо зашипел, но больше ничего не сказал. Сделав пару движений, Отабек поднес руку ко рту, сплюнул, лучше смазывая пальцы, и вернул ее обратно, медленно вводя в жаркую тесноту сразу два. — Да еби уже! — нетерпеливо взвыл Юра, прожигая его голодным взглядом обоих глаз: волосы упали назад и больше не скрывали лицо, как обычно. Весь он сейчас выглядел не как обычно: тело, ранее скрытое просторной одеждой диких расцветок, сейчас было совершенно обнажено; жилистые твердые мышцы, заработанные кровью, потом и бессчетными тренировками, ощущались под руками, они напряглись, когда Юра обхватил его ногами за пояс, раскрываясь сильнее и пытаясь сам попасть на его член. Отабек вздохнул. Какой же нетерпеливый! Невыносимый! Желанный. Напоследок поцеловав сжатые от напряженного предвкушения губы, Бек выпрямился, подтянул Юру ближе за бедра, приподнял его таз вверх, заставляя согнуться в спине — и тут же ошеломленно вскрикнуть от тянущего первого проникновения. Юра не ожидал, что это будет так… нет, не больно — он к боли уже давно привык, после тренировок Барановской это легкая разминка в садике, ну, в садике для взрослых. Скорее, было неприятно. Но еще неприятнее было, когда Отабек, почувствовав его напряжение, подался назад, словно собираясь отступить, даже толком не начав наступление. — Дезертируешь — убью, — мрачно пообещал Юра, пытаясь взглядом передать: «Двигайся, а то сам будешь завтра раком кататься!» И Отабек послушался. Юра охнул, когда его член резко проник внутрь, распирая до предела, чуть выскользнул — и снова обратно. Быстро. Сильно. Как Юра и хотел. С каждым толчком Отабек сдвигал его к изголовью кровати. Боясь в конце концов постучать головой по дереву, Юра отпустил его плечи и уперся ладонями в спинку кровати, чувствуя себя между молотом и наковальней. Но как же хо… ох, хорошо… долбит этот молоток, м-м. Юра дразняще сжался вокруг него, чувствуя, как тянущее удовольствие накатывает с каждым проникновением, заставляя то и дело жмуриться. Лицо Отабека расплывалось перед глазами. Но послышавшийся после этого стон лучше всего доказывал, что это все сейчас происходит на самом деле. Как и член в заднице. После такой выходки Отабек почувствовал, как все тело словно прошило искрой, и вдвинулся особенно глубоко, и нарастил темп, пытаясь продлить болезненно-сладкое ощущение. Видимо, недостаточно. — Быстрее, ну… че за-ахх… балет? — хрипло и недовольно поинтересовался Юра, двигая бедрами навстречу, нарушая ритм. Да, парно кататься с ним будет тяжело… В ответ Отабек, впервые испытав такой порыв, мстительно вышел полностью; Юра громко прошелся по его родословной, заботливо укрывая каждого родственника матом. На третьем колене Бек вдвинулся в жаркую тесноту, заставляя Юру поперхнуться. А потом навалился сверху, наконец приникая в глубоком поцелуе к немного шершавым сухим губам. Это пока лучший и приятный способ заставить его помолчать. Юра с готовностью ответил, чувствуя, что еще немного… еще чуть-чуть… Отабек с нажимом потерся животом о его пульсирующий от напряжения орган, сместился бедрами чуть в бок, особенно сильно проходясь по какой-то точке внутри. Под закрытыми веками вспыхнули миллионы фейерверков — и это оказалось именно тем «чуть», которого Юре не хватало. Дернувшись, он выгнулся, крепко обнял Бека руками за шею, еще сильнее сжал ногами почти до судороги — и, закусив свою ладонь, кончил между их трущимися друг о друга телами. Обмякнув в полуоглохшем от взрыва эмоций состоянии, Юра почувствовал, как внутри стало горячо, а потом болезненно пусто — кончив, Отабек из последних сил перекатился рядом на спину, чтобы его не придавить, и пытался заново научиться дышать — чем был занят и сам Юра. Правда, Юра еще пытался перевернуться на бок и не потерять таз — поясница отваливалась сильнее, чем от падения копчиком на лед. А еще ладонь начинала ныть — в следующий раз надо кусать Отабека, чтоб не он один мучился. И чтоб всякие, посылающие ему валентинки, видели, что ему есть, от кого получать, хм, жопу. Молчание, наполненное его охами сорванным голосом, нецензурным шипением и одиноким «А я предупреждал», Бек нарушил первым: — Что… это было? Вопрос был риторическим: тут даже Юри бы понял, что это сейчас было, но Плисецкий ответил: — Happy Valentine Gay! — все еще задыхаясь, воскликнул он и неожиданно засмеялся. Вот уж отпраздновал годовщину так отпраздновал! Хоть книгу пиши: «Отношения для чайников, или Как при помощи стихов добиться за день того, что не получилось за год». Долгое название, да — он над ним еще поработает. Но у Отабека был еще вопрос: — Юр, а можешь… повторить, как ты меня назвал в последней валентинке? — он не собирался это просить, но глупо чего-то стесняться после… такого. — М-м, — Плисецкий задумался. Мысли лениво скользили по ослепительно-отполированному гладкому катку в голове и совершенно не давались в руки, вспомнить что-либо было нереально… но именно нереальное он с детства привык делать: — Алтыным? Слово обожгло щеки смуглым румянцем, Отабек прикрыл глаза, обнимая податливое тело Юры, который вдруг подумал, что это самый счастливый день святого… гея в его жизни. И почему он только раньше не любил этот праздник?