Shin Soukoku Alphabet

Припоминая, как тигр впервые прокатил его на спине, Рюноске испытывает удивление. Безумная езда показалась ему неудобной и нелепой, совершенно некомфортной, раздражающей. Правда, и тогда она сумела вызвать довольно весомое смущение. В тот момент казалось даже, что оно тяжелее самого Рюноске, чей вес ни капли не отяготил, не заставил замедлиться. Осознание того, насколько ты уступаешь другому с силе, уязвляло, заставляло орать и колоть — и словами, и ногтями, нарочно крепко впившимися в чужое тело, чтобы не свалиться. И чтобы мстить за излишне вольное обращение с собой — так Рюноске это себе объяснил. Недосуг было вдаваться в глубокие размышления и самокопания, когда каждая доля секунды была на счет. Когда чужие мышцы, твердые, как бетон портовых причалов, неожиданные на тощем теле не перекинувшегося в зверя человека-тигра, сокращались под собственным телом, посылая прогревающий до самых костей импульс и волны дрожи, заставляя пережить движение в одном темпе, принадлежность к постылому сотрудничеству, к пособничеству, к одному целому. Да, тогда Рюноске, покрывшийся испариной под одеждой и давящийся и своими словами, и бьющимся от непривычного возбуждения сердцем, подскочившим будто бы в самое горло, был против единения с Накаджимой Ацуши. Как давно это было? Сходу и не припомнить. Видимо, когда Рюноске так мало ценил себя, что и не думал избавиться от туберкулеза. Когда ощутить кого-то между своих разведенных ног было делом таким непривычным, как бывает только у девственников. Когда он впервые позволил Ацуши поносить свой плащ. Год назад? Два? Рюноске хмурится, жестко вплетая пальцы в теплую, мягкую шерсть. Вжимает колени в податливые тигриные бока, впивается ими, насколько хватает силы — ничего, тигр привык. Рюноске даже уверен, что тигр, на самом-то деле, больше всего и любит пожестче. Но на сей раз это просто необходимая мера. За прошедшее время многое поменялось в самом Рюноске, в первую очередь, по отношению к себе и к тигру. Ну, а тот стал только сильнее. И, к счастью, простился с большей частью глупых комплексов. Право же, Рюноске и думать не смел, что есть люди, у которых их куда больше, чем у него самого! Впрочем, не это ли ощущение некоторого сходства помогла им с Ацуши в итоге найти общий язык? Только поэтому тот все еще жив, и каждый его пока медленный шаг отдается приятным ощущением в паху. Главное, не забывать удерживать правильную позу и равновесие, иначе волнующее ощущение сменится давящей болью. Но давно обвыкшийся Рюноске безупречно ловок. В отличие от далекого прошлого, теперь ему всецело удобно, он наслаждается ездой на тигре, на огромном, похожим на нечисть из сказки или на злого духа, чинящего не меньше ущерба, чем мог бы расшалившийся екай. Они несутся по крышам машин, иногда ощутимо сминая их. Странно, что тигр еще ни разу так и не проломил чьей-нибудь головы. Хотя тот явно старается, просчитывает прыжки, несмотря на скорость, видимо, ни на миг не забывая, что они с Рюноске оба не убивают. Напротив, их дело — спасать. Когда-то Рюноске никогда бы не поверил, что займется этим. Что даруя жалким людишкам, куда слабее даже него самого в моменты, когда Расемон на вешалке или чужих плечах, будет чувствовать больше удовлетворения, чем от скупого одобрения после нескольких серий успешных убийств. Плечи Ацуши уже давно не чужие, да и его похвала всегда более пылкая. Он всегда с покорностью позволяет впиваться ногтями в эти самые плечи и лепечет при этом такие слова, подходящие разве что для какой-то девки, за которые в былое время Рюноске бы точно его убил. Но теперь-то Рюноске не возражает, раз за разом пытаясь понять: отчего от них так приятно щекочет под ложечкой. А потом забывается, растворяясь в следующей бок о бок с удовольствием отрешенности. В такие моменты он забывается настолько, что иногда вспоминает о тигре лишь поутру, когда момент для ссоры упущен, и тигр совершенно серьезно торопит его на работу. Не в мафию, не в свое чертово жалкое агентство. В новую контору, спасательное бюро, помогающее государственным службам, таким как полиция, пожарные, медики. Судьба, видимо, хотя разве они с тигром еще во времена неприязненных отношений не спасли город от разрушения? Неспокойная Йокогама до сих пор полна происшествий, и далеко не всем из них виной сама мафия. Мори-сану нужна была реабилитация для официальной политической карьеры, Дазай-сану — чтобы его кохаи оставались хорошими, черт, кто был мог подумать, что за его признание придется так потрудится. Зато… сам Рюноске получил помилование за прошлое. Даже смешно, что его простили. Но Рюноске не смеется, только хмурится, подставляя лицо под ласкающие порывы ветра. Он вспоминает, что Дазай-сан бездельничает теперь на диванчике в их приемной, и не находит в себе прежнего трепета перед ним. Лишь сильнее хмурится. Но не потому, что стоило бы взглянуть на Дазая-сана объективно. И так стало ясно, без подсказки Дазай-сана, что если быть честным перед собой, то жить и работать — проще! Но пойми это Рюноске тогда… тогда у Рюноске, вероятно, не было бы всего, что он имеет сейчас: этого почти ранящего желания доказать, что он способен сработать идеально, не допустить ни одной жертвы. Желания, от которого так тащится глупый тигр, глядя с греющим самолюбие обожанием. Да и самого тигра, несущегося теперь во весь опор, подминая под себя собравшуюся в час пик пробку. Рюноске склоняется к нему ближе, покачивается в такт движениям, почти укладываясь щекой на холку. Дел сегодня не так уж много: найти бомбу в торговом центре скорее детективов, полиции и людей мафии, здание-то крышует Мори-сан. Тигр способен много чего отыскать по запаху, скорее всего, задача решится в два счета. На самом деле, некоторая независимость имеет ряд преимуществ: теперь им обязаны все. Как бы неприятно или радостно им от этого не было, абсолютно все нуждаются в их с Ацуши дуэте — идеально отлаженном, на сто процентов эффективном, никогда не знающем осечек. За это тоже следует благодарить Дазай-сана, и не дело Рюноске осуждать его, пусть уж Дазай-сана опекает Чуя-сан, и дома, и на работе, читает ему лекции и ругается. Это даже довольно иронично: и на семпая нашелся строгий, неукоснительно пунктуальный и физически более сильный воспитатель. Но сейчас не до них. Езда вот-вот уже окончится, и нужно, чтобы Ацуши сразу же принял промежуточную между зверем и человеком форму, так будет проще действовать. На его пальцах останутся когти, во рту — клыки, за спиной будет виться хвост, а Рюноске все еще будет держаться сверху, крепко обвив ногами чужие бока, а руками — шею. И будет сбивчиво шептать у оставшихся кошачьими ушей, что нужно делать дальше. Куда продвигаться, с чего начинать, как себя повести. А Ацуши будет все так же легко нести Рюноске вперед, абсолютно ему подчиняясь, поджимая эти самые уши, немного нелепые, остроконечные, забавно подрагивающие, но кстати, если снова быть честным перед собой — в чем-то довольно милые. Придя к этому выводу, Рюноске внезапно смущается. Так сильно, словно бы оседлал тигра в свой самый первый раз.