Не отринь меня

Инквизитор Конрад Джарвис с интересом разглядывал маленького сервитора, жужжащего и непоседливого, кружившего по комнате с большим подносом, на котором искрилась пурпурная ваза, полная кубиков льда. Затейливо изукрашенные щипцы для льда на особо крутых поворотах сервитора ударяли в пурпурную стенку, и ваза издавала нежный звон, приятный для уха, рождавший ожидание холода в крепком янтарном напитке, обжигающем небо и пищевод. Сервитор подкатил к столу, опустил поднос и зашелестел щупальцами с зелеными присосками, которыми ловко подхватил два стакана с высокими и толстыми стенками, подбросил в воздух щипцы, поймал их и зацепил по хорошей пригоршни кубиков льда, высыпая их звенящим потоком, и, наконец, высоко приподняв бутыль с золотистым содержимым, наполнил стаканы, заставив рот пересохнуть в ожидании непередаваемого взрыва вкуса. И все это он свершал одновременно, поскольку щупалец у сервитора было неисчислимое множество. - Заинтересовала моя игрушка, инквизитор? Понимаю. – Говоривший любезно улыбнулся и непокорным движением откинул седую прядь с высокого умного лба. – Всегда любил соединять несоединимое. Abyssus abyssum invocat. Вы понимаете, что я сказал? Инквизитор кивнул и пригубил напиток, впиваясь дышащими зрачками глаз в лицо собеседника. - Так вот, это полная чушь, запомните. «Бездна взывает к бездне», подобное к подобному. Абсурд. Такая связь будет кратковременной и взаимоубийственной. Другое дело – противоположности. Они тянутся друг к другу в желании выжить, пожрать друг друга, переплетаются тканями, обрывками нервов, буквально выпивая жизненную силу собрата. И поэтому живут. Так о чем это я? – Сжав стакан, сразу потерявшийся в большой кисти его скульптурной руки, он ответил на пристальный взгляд инквизитора не менее пристальным взором, позвенел кубиками льда и осушил свой стакан полностью. – Ах да, сервитор. В пропасть его, лучше скажите мне, инквизитор, почему Вы до сих пор живы, м? - Этому есть весьма разумное объяснение, professore Байл. За Вами долг, и мы вернемся к этому. Чуть позже, если позволите. Напиток прекрасен. - И инквизитор отсалютовал собеседнику полным стаканом. - Я должен Вам? – Седая прядь опять взлетела, и Конрад Джарвис на долю секунды ощутил шквал страха, отозвавшийся покалыванием в его теле, но лишь на самую малую долю. - Не мне, professore. – И Джарвис слегка наклонил голову. – Со всем уважением к Вам, но Вы должны, и в свое время я напомню, о каком долге идет речь и кому. А я лишь наследник, но при этом склонен взыскать с Вас должное. Громкий хохот наполнил комнату, а пустой стакан с жалкими остатками льда полетел в стену. Джарвис даже не вздрогнул. Вот оно. Конрад поймал острый взгляд ученого и отразил его своим, прямым и открытым. Смакуя обжигающий напиток, он дал своему собеседнику отсмеяться в волю и лишь потом продолжил: - Я знал, на что шел, когда пригласил Вас на встречу. Один из вариантов – я мог закончить свои дни, едва Вы только получили мое будоражащее Ваш острый ум послание. Не спорьте, professore, так и есть. Вы способны устранить любого. – Конрад сделал глоток и продолжил. - Но я рассчитывал на Ваше любопытство величайшего ученого Вселенной. - Которое Вы намерены утолить, инквизитор Ордо Еретикус, если не ошибаюсь? Джарвиса не обмануло напускное дружелюбие собеседника. Он знал, что настроение этого Астартес не подвластно ничему, оно переменчиво и прихотливо. С легкой улыбкой на лице, на котором возраст оставил свои неуловимые следы, Фабий Байл мог излечить и уничтожить, убить и подарить жизнь. Инквизитору Конраду Джарвису довелось видеть многих Астартес, даже тех, чьи жизни длились тысячелетиями, но ни один из них не пылал таким огнем жизни, как этот, бывший апотекарий Детей Императора, рожденный до Ереси. Хотя волосы его были седы, а на лбу пролегли глубокие морщины. - Да, professore, в свое время. - А почему же не сейчас? – И ученый щелкнул пальцами, и все в комнате пришло в движение. За несколько ударов сердца солнечное патио превратилось в операционную, и волна страха вновь окатила Джарвиса. Сервиторы самых разных видов сновали, как муравьи в горящей траве, а сам Фабий Байл оставался все в том же кресле. Да и зачем ему было торопиться? Он доминировал в этом зале, где все было подвластно только ему, и жизнь Конрада висела на тончайшем волоске над глубокой пропастью. - Потому, профессор, - Джарвис захрустел пальцами, приводя себя в чувства. – Что еще не время. Вы можете распластать мою грудную клетку, рассечь органы, разъять мой мозг на тысячи пластин, но к чему все это? Ведь только от меня зависит, получите Вы ключ к тому, что будоражит Вашу кровь, или все канет в безвестность. - Блефуете, инквизитор? Напрасно. Я перестал получать удовольствие от игры, когда Вас еще не было на свете. – Фабий разминал пальцы, как будто готовя руки перед сложной операцией. - Так ли это? – Джарвис обрел необходимое спокойствие и вновь пригубил обжигающий напиток. Разговор вновь возвращался в нужное ему русло. - О чем это Вы? – Байл пристально вглядывался в Джарвиса, ища источник его вновь обретенного спокойствия. Ведь ему удалось пробить психическую защиту инквизитора и обрушить волну страха дважды на слугу Трупа на Троне. Датчики, вмонтированные повсюду, покорно слали свои данные, и Байл прекрасно был осведомлен о состоянии собеседника. - О том, что Вы настолько старше меня. Это не соответствует истине, professore. – И инквизитор улыбнулся, от чего стал похож на хищного варана. - Загадки. Тайны. Уловки. Все как обычно, и в то же время все так неуловимо ново. Я готов сыграть в твою игру, человек. – Фабий махнул рукой, и операционная начала таять на глазах, превращаясь в уютное патио с бассейном и теплом заходящего солнца. – Но что я получу в случае выигрыша? - Ответы, professore. - Тогда начнем сначала. Итак, что Вам угодно, инквизитор Конрад Джарвис?.. Теплый солнечный день мягко угасал, отдавая свое место прохладному вечеру. Конрад Джарвис чувствовал, как камни начинают отдавать свое тепло, вздрагивая от поцелуев легкого холодного ветерка. А Фабий Байл все еще молчал, устремив взор куда-то вдаль. Инквизитор не спешил возвращать ученого к беседе. Когда имеешь дело со столь опасным и непредсказуемым существом, лучше набраться выдержки и ждать. Что он и делал. Уж что-что, а ждать инквизитор умел. - Не складывается. – Крик Фабия закладывал уши, но Конрад Джарвис даже не сморщился. Он чувствовал бы себя довольным, если бы позволил себе расслабиться хоть на мгновение. - Не могу сложить картину целиком. Позвольте лирическое отступление, инквизитор. Когда-то я отвлекался от трудов апотекария на некоторое увлечение искусством, как требовал наш примарх, считая его основой жизни и движения. Смальта. Я выбрал именно это из сотен других возможностей. Меня всегда занимало то, как эти маленькие кусочки выкладывались в нечто, превращаясь в прекраснейшие, насыщенные цветом картины. – Фабий ударил кулаком по подлокотнику кресла, и Джарвиса поразила стерильная чистота окружающего пространства - ни пылинки не взлетело от мощного удара Астартес. - Каким же наслаждением было разбить все это великолепие одним выпадом мощного молота. У нас их было в достатке, сказать к слову. Так вот, о чем я? О картине. Помогите же мне, инквизитор. Прошу Вас. – И Фабий взмахнул рукой приглашающим жестом. – Помогите мне вновь собрать мозаику. Скажем, Ваш портрет. Кто Вы и что Вы. Конрада Джарвиса не надо было просить дважды. Он допил остатки обжигающей влаги, прожевал последние кусочки льда, захрустев ими, как леденцами, на крепких зубах и приступил к рассказу: - Я помогу Вам составить полную картину и расскажу все, что Вы захотите, но это потребует времени. Так вот. Это не первая наша встреча. Если Вы помните, я побывал однажды в Вашей лаборатории, исполняя волю Святой Инквизиции Терры. Мной был вывезен некий артефакт, как Вы помните, professore... - Наглый мальчишка. – Фабий вскочил, казалось, седые пряди испытывали гнев вместе со своим хозяином. Они разлетелись, как при порыве сильного ветра, от чего лик ученого напомнил античную маску древнетерранского чудовища, обращавшего несчастных в камень одним только взглядом. – Вы испортили мое уютное гнездышко и забрали то, чего ваши мерзкие грязные людские ручонки вообще не должны были касаться. – Речь была гневной, ноздри породистого носа раздувались, но Конрад Джарвис чувствовал – Фабий Байл холоден, как лед, и анализирует каждое его слово. - Этот кейс, который я увез, был передан на Терру, и следы его затерялись. Однако… - и инквизитор подозвал сервитора и отдал ему пустой стакан. - «Однако» что? Вы медлительны, как и ваш мозг, и я с трудом сдерживаюсь, чтоб не убыстрить процессы твоего примитивного организма… - Однако, благодаря собранным данным, я знаю, что было в кейсе, и как оно было использовано в секретных лабораториях Империума. Генетический материал, не так ли? Ваш генетический материал, professore. Меня интересует другое. Что лежало в основе дела Ваших рук? Почему Вы создали этот генетический материал? Научный интерес? Приказ? Или Вы выполняли заказ? Если да, то чей он был? – Фабий молча рассматривал инквизитора, как жука в пробирке. Джарвис примирительным жестом поднял руку и продолжил. - Я понимаю Ваше негодование и то, кем я выгляжу в Ваших глазах – наглым вором, не так ли? Из них на меня смотрит вечность, тогда как Вы видите перед собой просто один из анатомических образцов, который по какой-то странной причине подал негармоничный раздражающий Ваше потрясающее сознание голос. Вы сейчас думаете, как я буду смотреться в одной из Ваших колб. Поверьте, живым я гораздо интереснее, professore. Фабий поднял бровь, но не стал опровергать или подтверждать сказанное Конрадом Джарвисом. - Благодарю Вас. За терпение. А теперь, для начала, о Вашем долге, который дает мне уверенность на то, что я выйду отсюда живым, в сознании и без лишних частей тела. Щупалец, например. Зеленые присоски не пристали инквизитору Святой Терры, тем более, инквизитору Ордо Еретикус. Попытки шутить с Фабием Байлом были подобны тому, как если бы Конрад решил попытаться выйти сухим из-под струй буйно бурлящего водопада. - Ну что ж, расскажи мне, мальчик. А я послушаю. – И Фабий вновь опустился в кресло, подходящее по тону и фактуре к его знаменитому плащу, а Конрад Джарвис продолжил рассказ. …Троноподобное кресло занимало большую часть прекрасно задрапированной ниши в каюте флагмана Повелителей Ночи. Все было так торжественно и радовало бы взоры, если бы не трупы, свисавшие на крючьях цепей, закрепленных под потолком. Где-то под полом чувствовалось гудение двигателей, и цепи легонько раскачивались, заставляя трупы плавно двигаться, как маятники причудливых часов. Конрад Керз, примарх легиона Повелителей Ночи, возлежал в кресле, перекинув ноги через подлокотник. Он непрерывно теребил руками немытый сальный локон иссиня-черных волос и смотрел пустым взором на посетителя. Рядом с ним стояли двое. Один высоко поднимал черную бровь и досадливо отмахивался от мертвого тела, которое висело на цепи рядом с его плечом. В этом капитане не было пустоты, переполнявшей душу примарха. Яго Севатарион весь искрился жизнью, и только тяжелый взгляд говорил об особой связи, давно возникшей между Ночным Охотником и Принцем Воронья. Второй, казалось, сдерживал ярость, временами переполнявшую его. В его черных глазах, таких же, как у его примарха, сияло истинное безумие. Он облизывал губы, как от сильной жажды, но гость Восьмого легиона видел, того терзает жажда крови, жажда убийства, а вовсе не желание прохладной чистой воды. Как же все изменилось. Когда-то легионы Императора терзались лишь тем, как стать еще более доблестными, чем они были, как заслужить благосклонный взгляд Повелителя Человечества. Теперь же… Впрочем, все имеет свой конец. Лаэран был своеобразным рубежом, отделившим тот старый, доблестный, но, признаться, несколько скучный и ограниченный мир от нового, тонувшего в крови и… Открытиях. Хотя, если говорить о Восьмом легионе… Они всегда были, как бы это сказать, особенными, не такими, как все. Преданность Императору сочеталась у них с преступными страстями, которые старались не замечать, как и излишнюю жестокость на миссиях, как и многое другое. Сегодня он получит то, что хочет, не зря же ему пришлось, подвергая себя известной опасности, посетить этих безумцев и их косматого, одержимого видениями примарха. - И это все, что ты хочешь, апотекарий? Только это? Я чую подвох, как куница на птичнике чует охотника. Но не вижу его. Где подвох? Что скажешь, Сев? – Керз перевел взгляд на Первого капитана, который дернул щекой и пожал плечами. – Говори, сын. Я вижу, тебе есть, что сказать. - Дети Императора берут, не спрашивая. Обычно. Так говорят. Апотекарий просит. Что это, уловка? Не думаю. Похоже, без твоего согласия, отец, ему не получить то, что он хочет. Или все дело в духе легиона? В том, что мы… свободны? Ведь тебе именно это нужно, апотекарий Байл? – Яго Севатарион беззаботно улыбался, но руки крепко сжимали алебарду, готовясь пустить ее в ход в любой момент. - А я… - Я не давал тебе слово, Узас. Молчи пока что. И смотри. Тебе предстоит многое, потому молчи. Под мрачным взглядом примарха Узас стушевался и отступил, а Фабий Байл, тогда еще апотекарий Третьего легиона, лишний раз подивился железной дисциплине, сковывавшей этих бунтарей и смутьянов. - Все верно, Яго Севатарион. Мне нужно получить… Назовем это «добровольцем». Или жертвой. Но добровольной. Идут тяжелые времена, и я ищу знаний. Любыми методами и способами. Il fine giustifica i mezzi, если Вы понимаете. - Мы понимаем. Продолжай. – И Керз погрузился в свой транс, и черные глаза примарха Восьмого легиона вновь наполнила пустота. - Так вот. – И Фабий обвел взглядом каждого в этой необычной для Астартес любого легиона, кроме Восьмого, каюте, отыскивая движения угрозы в свою сторону. К его невольному удивлению и удовольствию все они оставались спокойны и даже несколько отрешенными. Это радовало, поскольку сражаться с тремя Повелителями Ночи одновременно означало бы раскрыть свои истинные способности воина и пасть. Ни того, ни другого Фабию не хотелось. Ему нужен был образец. Легионер Повелителей Ночи, готовый принять свою судьбу в его лаборатории. – Получу ли я просимое? - Слова, слова, слова. – Голос Керза переполняла ярость. - Ты получишь свой образец, апотекарий, но что получим мы? – Куда пропала апатия и пустота взгляда Конрада Керза? Фабий удивился перепаду настроения примарха, хотя немало слышал об этом. Его Фениксиец был подобен изменчивому морю, и Фабий умел предугадать его настроение. Конрад Керз казался утомленным и лишенным сил, подавленным, разбитым еще мгновение назад, а вот сейчас он был полон жизни. С таким не стоило блефовать, и Байл решился. - Вы получите любую помощь в будущем, какую я смогу оказать, благородный примарх. - А если смерть? Если я оставлю этот мир? Мои люди, те, что сейчас здесь? Они получат? – Голос Керза взлетел, заставив Севатариона и Узаса вздрогнуть. - Они также. Клянусь. – Редко из уст Астартес слетали клятвы, но, если такое происходило, они никогда не нарушались. Даже смерть не была поводом ее нарушить. - Сев? Отдай приказ. Севатарион отошел в сторону, и Фабий услышал потрескивание вокса. В каюту вошли двое – апотекарий и простой десантник. - Бери его, Байл. Хотя нет. Подойди сюда, сын мой. – И Керз поманил к себе десантника, сделав знак апотекарию оставаться на месте. – Ты знаешь, что тебя ждет? – Керз положил руки на плечи своему сыну. - Да, повелитель. Я готов. Даже искры тепла не проскользнуло между ними, однако Байл видел – этот Повелитель Ночи отдаст ему жизнь. Такова была преданность Восьмого легиона своему примарху. Керз вглядывался в душу легионера и остался довольным увиденным. Прощание было коротким. Фабий поклонился, что делал крайне редко, удостаивая этой честью только тех, кого считал равными себе. Апотекарий и Узас покинули каюту вслед за Байлом и Повелителем Ночи, чье имя так и кануло в лету. - Почему ты ненавидишь нас, отец? – Севатар казался еще более бледным в свете ламп каюты. - Одним больше, одним меньше, Сев. Жизнь переварит нас всех, не разбирая, кто примарх, а кто жалкий отброс. В ее желудке мы все равны – агонизирующие куски плоти. А долг Байла… Однажды мы его взыщем сполна… - Вот такая предыстория. Вы подтверждаете этот долг, professore? - Припоминаю. Дело давно минувшего. Вопрос в том, откуда ты это знаешь, инквизитор? Ты сказал о праве наследства. Кому ты наследуешь из тех, кто был в той каюте, м? - Мы вернемся к этому, professore Байл. – И Конрад Джарвис с удовольствием хрустнул пальцами и потянулся. – А теперь Ваша очередь. Не хмурьте брови, Вы не убьете меня пока, а потому давайте продолжим. Итак, содержимое кейса. - Ну что ж, тогда еще по стакану. – Фабий щелкнул пальцами, и сервитор зажужжал колесиками. - Но учти, слуга Трупа на Троне, ты рискуешь. Мой долг уже оплачен тем, что ты до сих пор остаешься живым. Жалкий кусок материи. Жизнь за жизнь, хотя Астартес трудно сравнить с человеком. Астартес ценнее. В конце моего рассказа… - В конце Вашего рассказа, professore, Вы получите нечто неоценимое. Уж поверьте. – И Конрад Джарвис прищелкнул языком и подмигнул. - Придется поверить тебе на слово. Итак, кейс… О событиях, имевших место быть… В просторной палате полкового госпиталя, переоборудованной в палату родильного отделения, трое заново узнавали друг друга. Полковник Самуэль Гаррет смотрел на свою законную супругу миссис Нанэрль Гаррет, а в домашнем обиходе «Нэн», и поражался переменам, которые подарило ей материнство. Куда делся снайпер с отвратительным нелюдимым характером, однако не знавший промахов и даривший смерть каждым выстрелом? Куда пропала пылкая возлюбленная, предающаяся страсти во время перерывов между военными операциями, куда бы ни заносила их судьба? И это все о ней, о миссис Гаррет. Его Нэн, эта рыжеволосая химера, нежно ворковала над кроваткой, где возлежал наследник полковника – Кларк Катабет Гаррет. Впрочем, «Катабет» был решительно отброшен Нэн, которая не желала, чтобы ее сын звался как-то иначе, только Кларк Гаррет. Все дело было в том, что они ждали близнецов, но родился только один. Полковник Самуэль не желал тревожить воспоминаниями сердце своей нежной Нэн и решил, что одного сына ему вполне хватит, и лишь наедине с собой думал о втором, для которого и приготовил гордое имя Катабет. Кларк, так Кларк. В конце концов, до четырнадцатилетия ему еще далеко, а там видно будет. Малыш Кларк сжимал в розовом кулачке локон матери и довольно гулил. Он не пускал слюни, как другие младенцы, что гордо замечал полковник и счастливый отец в одном лице. Малыш не кричал 24 часа на дню. В первый же день своей жизни Кларк Гаррет перевернулся на животик и поднял головку, а к третьему дню уже вовсю ползал по просторной кроватке, наполняя материнское и отцовское сердце законной гордостью. - Сэм, посмотри, какие у него глаза. Как у тебя, только еще ярче. И он уже смеется. – Нанэрль Гаррет была счастлива, и сердце ее благоверного супруга ужалила ревность, которую он попытался было прогнать. Но строптивица, ревность, вернулась, поскольку малыш потянулся к матери и коснулся ее щеки крохотными пальчиками, а его Нэн вся расцвела, как никогда не расцветала от его, полковника, прикосновений. - Я все-таки встревожен, Нэн. Все ли в порядке с нашим Кларком? Ты не хочешь…? - Оставь, Сэм. С ним все в полном порядке, просто он умница и опережает других детей в развитии, это бывает. Мне говорили, если ты с Кадии, то и ребенок у тебя будет особенным – верным слугой Императора. - Что-то я не помню, чтобы младенцы на третий день жизни просились справить нужду и не пачкали свои пеленки. Слава Императору, у нас чудесный сын, но что-то с ним не так. – И Самуэль Гаррет нахмурил бровь, а Нэн звонко рассмеялась и подхватила малыша на руки. - Ты просто завидуешь, Сэм. Ты явно не был таким милым малышом. Посмотри, он слышит нас. Кларк, милый, посмотри на мамочку. И на папу тоже посмотри, так и быть, пусть порадуется. – Будь Самуэль Гаррет внимательнее, он бы заметил, что его Нэн отступила от него и как бы закрыла малыша собой. Но он был слишком счастлив и горд, чтобы заметить такую мелочь. - Попомни мое слово, Нэн, если Кадия взлетит на воздух, этот пройдоха приложит к этому свою руку. Дай мне его, Нэн. - Нет, Сэм. Не говори так. – И она опять отступила в сторону пустующей кроватки, приготовленной для брата-близнеца новорожденного и все еще не убранной. - Ты расстраиваешь меня, Самуэль Гаррет. А мне еще кормить этого достойного воина. Сходи принеси нам чистых пеленок и забудь, что ты сейчас сказал. Я серьезно. – Под сияющим, но строгим, взглядом своей чудесной жены Самуэль Гаррет забыл все тревоги и сомнения. - Да, мэм. Слушаюсь, мэм. – Счастливый смех наполнил палату и стих только тогда, когда полковник закрыл за собой дверь. Прижимая сына к груди, Нанэрль Гаррет вытерла слезы, глядя на пустующую кроватку. Рана была еще слишком свежа, но милосердие Императора оставило ей хотя бы одного сына. А там будь, что будет. …- Вы же понимаете, инквизитор, что я не стану отвечать на все Ваши вопросы? Киваете. Это хорошо. У меня для Вас две новости, и обе плохие. С которой мне начать? Конрад Джарвис мог поклясться, что бывший апотекарий Детей Императора, чудовищный Фабий Байл, как его называли многие, развеселился не на шутку. - Начните с той, которая наиболее проблемна для меня, professore. - Ну что ж, отменный выбор. Так вот, я отвечу вкратце на Ваши вопросы – этого будет более, чем достаточно. Достаточно для меня, но слишком мало. Для Вас, конечно. Хотя, если умом природа Вас не обидела… Продолжите сами. Вторая новость такова – если мозаика не сложится, и Вы перестанете меня интересовать, живым Вам отсюда не выйти. - Сложится, professore. Так что же с кейсом? Вернее, с генетическим материалом? Вашим материалом. - Довольно! Ваши вопросы становятся утомительны, как и присутствие, собственно говоря. – Удар кулака Астартес сломал череп хрупкого сервитора, и тот отполз вглубь комнаты на своих гибких щупальцах, чтоб там, в углу, откуда уже ушло тепло солнечного света, агонизировать и окончить свое существование. Конрад Джарвис невольно проводил его взглядом. Возможно, и его судьба будет такой же. Но не в этот день. Кровь забурлила от переизбытка адреналина, и он весь превратился в слух. – Я получил заказ, инквизитор. Кое-кому понадобилась совершенно новая форма жизни. Сверхчеловек от слова «над». Над человеком, над плотью. Над сознанием. Удивительная задача, не так ли? Вы улавливаете разницу, инквизитор? Сверхчеловек – фикция. А вот стоящий над человеком – высшее существо, настоящая задача для такого, как я. Ведь я гений. С этим, надеюсь, Вы не будете спорить. – И Фабий довольно усмехнулся. - Вижу, что да. Вы понимаете. В средствах я был не ограничен настолько, что сумел получить несколько новых миров почти что даром. Представьте себе, стать обладателем нескольких планет. Плюс оборудование, плюс необычность задачи. И время, у меня его было предостаточно. Я был счастлив и не скупился. - Кто сделал заказ? - Вы же не думаете, что я отвечу? – Фабий рассмеялся, но продолжил. – Вам будет достаточно, если я скажу, что это была третья сторона? Силы Империума и Хаоса здесь не причем. Дальше думайте сами, если у Вас будет на это время. Пришла Ваша очередь рассказывать. Заинтересуйте меня, и выйдете отсюда живым. Свой долг я оплатил тем, что Вы дышите и существуете. Все еще. Купите остальную часть. Ну же, мой мальчик. Я весь превратился в слух… О событиях, имевших место быть… Он качал колыбель, напевая слабым голосом песенку про лепестки белой лилии, с которой падает росинка, утоляющая жажду нежной фиалки. Как же давно это было, аромат лилий, саше с запахом фиалки и бледное тело в его объятиях, дарящее ему радость соития. Его последняя подруга и страсть оставила этот мир тогда, когда Та, Что Жаждет еще не родилась. Дитя, спавшее в колыбельке, вызывало в его омертвевшей от тысячелетий душе, волны нежности и восторга. Эти чувства, забытые, замурованные в камень обыденности, расцвели пышным цветом под взглядом розовых, влажных глаз малыша. Чудесный ребенок. Язык не поворачивался назвать его «мон'кей». Он лежал, сжимая в пальчиках погремушку из поющего серебра и камней душ. К чему им спать вечным сном в садах мира-кладбища? Пусть искрящиеся камни душ его возлюбленных, давно забытых всеми, кроме него, послужат усладой младенцу, самому чудесному созданию в этом безумном мире. Его сокровищу. Глупцы. Они спорили, кому достанется этот нежный цветок, это дитя с глазами фиалки. Пусть спорят, раз иного им не дано. Он умертвил их всех и оставил там, в зале пылающих звезд, застывших, холодных, а себе забрал эту юную душу, облаченную в теплую оболочку человеческой плоти, таящую несметные сокровища. Аутарх, чье имя потерялось на Путях и было забыто, качал колыбель чудесного дитя и готовился подарить тому жизнь, достойную юного принца. Аутарх был счастлив. …- Молчите, инквизитор? Смею надеяться, что это потому что Вы судорожно выбираете, мечетесь, как мышь в амбаре, пытаясь избежать мышеловки. Вы думаете, с чего начать. О, я великодушен сегодня, и потому кину Вам сходни. Ловите. - Ловлю, professore Байл, лишь бы это не были сходни на ладью Харона. Плыть по реке Стикс мне как-то не пора. - Итак, Вы образованы, настолько, что можете поддержать беседу со мной, как будто и Вас самый великолепный из примархов заставлял поглощать знания Древней Терры. «Нет предела совершенству» - говорил он. Он был им, блистательным и неповторимым, наш примарх Фулгрим. Вопрос первый – кому из бывших в комнате Вы наследуете? Кто из них? И наследуете в каком смысле? - В прямом. Позвольте мне взять это блюдо. - Прошу Вас. – И Фабий передал ему просимое. Конрад Джарвис повертел блюдо из металла неизвестного предназначения, скорее всего, что-то связанное с лабораторной посудой. Он никогда не любил такие. Хотя бы ветка узора. А этот больничный минимализм наводил на него тоску и холод. Еще раз посмотрев на блюдо, инквизитор плюнул, и металл зашипел, плавясь вокруг густой слюны. - Однако. Позвольте-ка. – И Фабий поглядел на свет в образовавшуюся дыру. – Выделения, недоступные человеку. Во всяком случае, я думал так прежде, что недоступные. Да Вы просто подарок, инквизитор. – Ученый свистнул сервитора и отдал блюдо, которое немедленно было упаковано и увезено. - По этому вопросу я больше ничего не скажу, professore. Пока не скажу. Согласитесь, это справедливо. Мера за меру. Второй Ваш вопрос касался моего возраста. Ну что ж, смотрите. Я не часто это использую, лишь изредка. Слишком ценная вещь. – И Джарвис полез во внутренний карман. Он вынул инсигнию и кожаный футляр, потертый временем. Фабий с интересом подался вперед. Конрад Джарвис развернул футляр и положил перед глазами Байла листок пожелтевшей бумаги, заламинированной, чтобы ничьи прикосновения: ни людские, ни времени, не смогли ему повредить. Это был патент. От самого этого слова веяло тысячелетиями. - Смотрите, professore, он на мое имя. Если хотите, проверьте. Капля крови внизу документа, в специальной капсуле, и кровь из моего пальца будут идентичны. Я – Конрад Джарвис, инквизитор Святой Терры Ордо Еретикус, получил этот патент из его рук. Видите подпись? Так вот, я видел его также ясно, как вижу сейчас Вас. Понимаете, о ком я? Мне довелось знать Первого лорда-регента Терры лично. Как так получилось? Этого я пока не открою. Фабий Байл, не отрываясь, смотрел. Позже он проверит все, что сказал ему Конрад Джарвис, хотя бы потому, чтобы получить материал для новых исследований, материал, который даст ему капля крови этого создания. Фабий Байл больше не сомневался и жаждал знать большего. - Так что же тут у нас? Что же получается? Человек со свойствами Астартес или Астартес в теле человека, древний, как сама Ересь, сидит передо мной и вертит на пальце кольцо с черным бриллиантом Нострамо. Не прячьте его, уже поздно что-то скрывать. Я не был бы «professore», как Вы говорите, если бы не заметил этого. - Я выйду от Вас живым, Байл? - Всенепременно, инквизитор. Однако, у каждого из нас остались вопросы друг к другу. - Без них жизнь была бы скучна и неинтересна, professore. Я желаю знать больше о Вашем заказе. А Вы? - А я желаю знать о Вас. Продолжим? - Надеялся на это. – И Конрад Джарвис церемонно поклонился Фабию Байлу в знак своего согласия. – На ближайший год я абсолютно свободен. - Я также, мой мальчик. – Улыбка Фабия была холодна, как его скальпель. Но Джарвис чувствовал, он затронул чувства ученого и перестал быть для того лишь говорящим образцом плоти. Партия разворачивалась.