Smalltown boy

Прости, не хотела мешать вашим играм. Жаль, что прервались, — это было чудесно, Чёрное с белым смотрится дивно! А я-то считала, что ты безнадёжный сухарь…*

      Более или менее оживлённая Сейнт-Николас авеню через несколько минут сменилась тускло освещённой 160-й западной. Джозефа всегда поражала это особенность Манхэттена: ты можешь стоять в самом разбитом и тёмном переулке, в который никто в здравом уме и не сунется, но по обе стороны от тебя будут сиять, завлекая огнями, огромные улицы, на которых жизнь никогда не замирает. На 160-й западной такими улицами были Сейнт-Николас и Бродвей.       В голову лезли нелепые шутки вроде: «Трини, если ты решил меня добить…», но Шеперд благоразумно воздержался.       Официант остановился у одного из домов, примыкавших друг к другу столь тесно, словно составляя один длинный, внушительный, но неприглядный организм. Между ними находились небольшие дворики, но они были столь тесны, что два человека, если они не шли гуськом, не смогли бы по ним пройти.       — Трини, — тихо начал Шеперд, но юноша обладал достаточной чуткостью и уловил нотки раздражения в его голосе.       Официант повернулся у парадной двери, посмотрев на Шеперда, оставшегося стоять у крыльца.       — Идём, — мягкий голос составил контраст прозвучавшему приказу.       Шеперд колебался.       — Джозеф… — между бровями юноши прорезалась складка.       Шеперд стал медленно подниматься по лестнице. На его лице отражалось смятение, которое он, впрочем, тщательно пытался скрыть. Зачем Трини привёл его к себе домой? Это же его дом?       Трини по привычке заглянул в почтовый ящик, выудив оттуда несколько буклетов с рекламой. Похожие лежали в домах по всему Нью-Йорку. Они не представляли никакого интереса для жителей, не обладавших лишними деньгами, но, несмотря на это, их с завидным упорством продолжали кидать в каждый попавшийся ящик. Джозеф скользнул взглядом по надписи на ящике, который открыл официант. «3С» — квартира, в которой он жил. Информация, в тот момент не представлявшая для него какого-либо интереса, всё-таки отложилась в памяти.       На третий этаж они поднимались молча. В доме на шесть этажей не было лифта, только лестница со скользкими, стертыми на краях ступенями. Стоит только поставить ногу не на середину — поскользнёшься и покатишься вниз, по отполированным ботинками краям, словно по ледяной горке.       Затянувшееся молчание продолжилось и у двери, пока Трини возился с ключами, а Шеперд, морщась от боли, прикрывал кулаком рот, чтобы не было видно как он хватает ртом воздух в попытке перевести дыхание.       Коридор был больше похож на общежитие и выглядел хуже, чем фасад здания — его хотя и не затронули, в отличие от площадки на первом этаже, любители граффити, но выглядел он не менее обветшалым. Болотного цвета краска облупилась, в конце коридора были скинуты ненужные жильцам вещи: поломанные стулья, пара кресел с разодранной (кажется, ножом) обивкой, рамы и, в довершение картины, мешки с мусором. Несколько лампочек перегорело, что придавало обстановке почти угрожающий вид. Атмосферу фильма ужасов нарушали сами жильцы. За непрочными дверями квартир тёк обычный быт: ссоры, пьяный смех, стоны, аккомпанировавшие ровному, безэмоциональному голосу диктора, вещавшего из приёмников.       Замочная скважина была вся в царапинах: Трини, при неверном или даже мигающем свете, не всегда с первого раза попадал ключом в отверстие.       Вопреки ожиданиям Шеперда, квартира не была столь же яркой, сколь и её хозяин. Совсем небольшая, но зато с отдельной кухней, длинной и узкой, в которой сложно было развернуться и одному человеку. Обои там были невзрачные: коричневые, в крупный горошек, словно снятые с платья девочки-подростка. Гостиная выглядела чуть приятнее: светлые стены, увитые узором из цветов приглушенных оттенков, диван и пара стульев, ковёр — ничего необычного. На всех полках что-то стояло — это могли быть высушенные букеты в прозрачных стеклянных вазах или статуэтки. Среди обилия фигурок полуобнажённых чернокожих танцовщиц Шеперду на глаза попалась японка в красном кимоно и с зонтиком от солнца. Подойдя к ней, юноша скользнул кончиками пальцев по холодной керамике одежды, раскрашенному лицу гейши. Он никогда не интересовался восточной культурой, но что-то в этой статуэтке привлекло его. В этой женщине не было той пылкости, с которой изображались африканские женщины. Но в ней была своя, холодная и благородная, красота, заставлявшая гадать, что скрыто под маской безупречных манер и толстого слоя пудры. Даже в виде статуэтки, она была той самой женщиной, о которой писали все глянцевые журналы: загадочной, соблазнительной, но покорной.       — Нравится? — Джозеф невольно напрягся, услышав голос за спиной.       — Да, что-то в ней есть, — с безразличием ответил юноша, повернувшись лицом к хозяину квартиры.       Трини, однако, смотрел не на гостя, а в зеркало, стоявшее сбоку от него, и развязывал перетягивавшую волосы резинку. Оба чувствовали напряжение и такие обыденные жесты помогали хотя бы немного его сгладить.       — Чайник скоро закипит. Кофе и чай на столе, ложки — в верхнем ящике, — перевёл тему Трини, приглаживая ладонями тяжёлые кудри.       Джозеф молча смотрел как юноша кружится перед зеркалом, явно недовольный копной своих волос, которые, как казалось Шеперду, просто невозможно было расчесать. Но какое, наверное, облегчение — всё-таки распустить их в конце дня!       Трини, заметив неподвижный взгляд Шеперда, небрежно и немного рассеянно улыбнулся.       — Я в душ. Тебе бы тоже не помешало.       — Был пару часов назад, — видя, что Трини уходит, шутливо спросил. — Не боишься оставлять квартиру без присмотра?       — Боялся бы, если бы было что красть, — рассмеялся официант, но добавил, уже серьёзно. — Нойманн тебе доверяет. Значит, и я — тоже.       Трини скрылся в ванной, а Джозеф, потратив ещё пару минут на осмотр гостиной, переместился в кухню. Чайник не был оснащён свистком, так что лишь тихо, словно сердясь за отсутствие внимания, фыркал и ворчал. Огонёк горящего газа погас с тихим щелчком выключателя и чайник, успокоившись, тут же затих.       В жестяной банке осталось достаточно мало кофе, а, судя по блестящей, ничуть не потёртой, наклейке, пользовались ей нечасто. Шеперд понадеялся, что не грабит запасы «на особый случай».       Комнату наполнил аромат растворимого кофе, перебивший, в силу весьма ограниченной площади кухни, все остальные запахи. Немного подумав, Шеперд насыпал кофе и во вторую чашку, надеясь, что, к выходу Трини, вода в чайнике не остынет.       Пицца давно остыла, но это ничуть не смутило юношу, который не так давно почти заставлял себя пережёвывать пищу. Половина оставшегося после кафе уже была съедена, когда, наконец, раздался щелчок и Трини вышел из ванной. На нём была джинсовая рубашка, которая, судя по всему, была на два-три размера больше необходимого, так как по длине скорее походила на короткое платье и слишком уж свободно висела на плечах. Шеперд угрюмо ткнулся носом в чашку, чтобы не пожирать взглядом худощавые голени и бедра, немного обнажавшиеся с каждым шагом Трини. Смотреть на кофе, цвет которого напоминал только что увиденное, впрочем, тоже не особо помогало.       Юноша не сел напротив, а, налив в стоявшую на столе чашку ещё горячую воду, прислонился спиной к кухонной тумбе. Посмотрев на Джозефа, он тепло улыбнулся и в уголках его глаз появились мелкие, едва видимые, морщинки-лучики.       — Спасибо, — сказал Трини, вытащив ложку и сделав глоток кофе.       Шеперд хмыкнул, не поднимая взгляда. Он знал что увидит, и это заставило его чувствовать себя невероятно глупо. Словно мужчина начала двадцатого века, который случайно увидел очертание женской голени, на секунду открывшейся, когда девушка подобрала юбки, чтобы сесть в кресло. Нет, в экстаз он, конечно, не впал, но вся эта ситуация приносила, отчасти физический, дискомфорт.       За раз допив оставшийся кофе, Джозеф встал из-за стола, опустил чашку под струю воды. Когда он стал вытирать руки, сбоку раздалось покашливание.       — Так… ты расскажешь, во что вляпался, Джои?       Шеперд с удивлением вскинул брови.       — Как ты меня назвал? — в голосе не было злости или смущения, скорее недоумение и желание убедиться в услышанном.       — Не увиливай от ответа.       Трини снова улыбнулся, подтянувшись и сев на край тумбы. На этот раз Шеперд не удержался и опустил взгляд на его ноги, гадая, сделал он это специально, чтобы подразнить или неосознанно, в силу привычки.       — Просто не повезло.       В сознании юноши успела мелькнуть мысль, что это плохая идея и, как минимум, злоупотребление гостеприимством, но тогда это не заставило его остановиться.       — Джои, — скорее выдохнул, чем сказал Трини, когда сухая горячая ладонь накрыла его колено.       Трини не отшатнулся и не попытался сбросить руку, поглаживавшую его кожу. Сначала Джозеф делал это скорее машинально, пытаясь понять собственные ощущения. Впервые его и партнёра не разделяла тонкая стена и он, к своему стыду, совершенно не имел опыта в подобных прелюдиях. На это обычно просто не было времени (как и возможности и желания).       Трини не увлекался спортом, но, в силу возраста и подвижного образа жизни, имел достаточно подтянутое тело, хотя и, на вкус Шеперда, слишком худощавое. Но его кожа на ощупь была такой приятной, словно коричневый шёлк, что Джозеф сам не заметил как его движения стали куда более нежными — он то слегка сжимал пальцы, то, щекоча, едва касался подушечками пальцев, выводя на коже спиралевидные узоры.       — Я не очень похож на кофе**.       Слова, чтобы заполнить паузу. Шеперд встал напротив Трини, переместив ладонь выше, чуть сдвинув край рубашки вверх. Официант наклонился, положив ладонь на шею юноши, в другой руке он всё ещё держал чашку. Прижавшись лбом ко лбу, он тихо проговорил:       — Тогда, может, на солдата?**       Тяжёлые, мокрые пряди щекотали лицо. Их запах, а также осознание близости, не шедшей ни в какое сравнение со встречами в «чайных», пьянили разум, заставляя желать большего. К тому же, не было похоже, что Трини не хотел того же.       Задрав второй край джинсы, Джозеф, поглаживая, провёл рукой по внутренней стороне бёдер, оттянув фалангами пальцев край трусов, получив в ответ рваный, невольно сорвавшийся, выдох. Однако Шеперду хватило благоразумия не торопиться и взвесить все «за» и «против», несмотря на то, что тело в тот момент протестовало против любой активной работы разума.       Всегда сохраняй ясность ума.       — Главное, чтобы не скучного.       Джозеф резко подался вперёд, обхватив ягодицы и придвинув юношу к себе. Жидкость в чашке взлетела вверх, и, протестующе булькнув, вернулась на дно, оставив пару крупных капель на их лицах. Трини осклабился, обвив бёдра Джои ногами. Надменный с виду, Трини, на самом деле, сам походил на те статуэтки. Он был вспыльчивым и чувствительным, страстным — в нужный момент. И холодная неторопливость Шеперда сбивала его с толку. Но он решил не форсировать события и посмотреть, что получится.       — Ни в коем случае, — почти промурлыкал в ответ, склонив голову.       Шеперд, почувствовав прикосновение губ к своим, почти сразу отстранился. Поцелуй словно отрезвил его, напомнив, что ему ровным счётом нечего предложить. Это не было проблемой раньше, но, стоя лицом к лицу с Трини, он не хотел следовать привычному сценарию.       Юноша выглядел удивлённым, но, когда Джозеф подтянулся, слегка прикусив кожу на ключице, Трини зарылся пальцами в его волосы, совершенно забыв про несчастную чашку во второй руке.       Шеперд уже принял решение, но желание позаигрывать на минуту пересилило. Он старался не поднимать голову, чтобы не видеть за полуприкрытыми веками томного взгляда чёрных глаз, настолько тёмных, что в них легко, как в двух агатах, можно было увидеть своё отражение. Джозефу хватало и глухих стонов, заставлявших его прижиматься крепче, почти тереться бёдрами о бёдра, проклиная себя за что, что готовился сказать.       Оставив пару влажных следов на податливо откинутой шее, он провёл языком по мочке уха и, резко сжав пальцами упругую кожу, шепнул:       — Иди оденься.       — Что? — уставился на него Трини, пытаясь понять, не шутка ли это.       Но Джозеф уже отстранился.       — Ты ведь не для этого меня домой позвал, верно? — Шеперд всё-таки посмотрел ему в глаза, чего терпеть не мог делать.       — Нет… — юноша медленно слез с тумбы, поставив на неё чашку. Он был явно растерян, — но… это было неожиданно.       «Жестоко» — было бы правильнее, но это слово так и не было произнесено. Чтобы разрядить повисшее в воздухе напряжение, Трини принуждёно улыбнулся.       — Я приготовлю тебе кровать.       Шеперд не пошёл следом. Взяв чашку, он вылил остатки остывшего кофе в раковину и помыл чашку. Всё равно остывший кофе превращался в отвратительную жижу, которой уже не помог бы повторный нагрев.       «Кроватью» оказался раскладной диван, стоявший в гостиной. В ответ на вопросительный взгляд, Трини, переминувшись с ноги на ногу, кивнул на растеленное на ковре одеяло.       — Думаю, от одной ночи на полу со мной ничего не случится.       — Здесь хватит места на двоих, — заметил Шеперд, снимая обувь.       Трини закусил губу, ничего не ответив. Поставив кроссовки у дивана, Джозеф едва не подался вперёд, но вовремя остановил себя. Глядя на Трини, он чувствовал стыд за свою несдержанность. Расстроился ли он? Тут не надо было быть знатоком психологии. Насколько сильно? Шеперд не мог понять. Для этого надо было знать, что Трини чувствовал по отношению к нему, но Джозеф так и не задал этот вопрос, решив, что за один день он и так достаточно облажался.       — Ложись здесь, — наконец сказал Джозеф, сложив вещи на полу и похлопав рукой по дивану.       Он заметил промелькнувший во взгляде страх. Или ему показалось?       — Этого не повторится, — прикрылся одеялом, словно это могло подтвердить его слова, — я обещаю.       Шеперд лёг к стене, спиной к Трини. Он не пытался быстрее заснуть, а лишь лежал, закрыв глаза и прислушавшись. Характерная возня с одеждой быстро стихла и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только визгом шин за окном и ссорой какой-то пары в соседней квартире.       У Трини было лёгкое, тихое дыхание, которое Шеперд, даже напрягая слух, не мог различить. Ему хотелось повернуться и посмотреть, почему официант затих, но он остался неподвижным, боясь спугнуть.       Джозеф уже смирился с тем, что его слова не приняли на веру, когда сзади раздался негромкий скрип сжавшихся под тяжестью тела старых пружин и юноша приник к его спине, обдав плечи тёплым выдохом. По коже пробежали мурашки и Шеперд порадовался, что улица почти не освещалась и Трини, даже если бы постарался, не смог бы это увидеть.       Трини не пытался обнять или даже просто прикоснуться к Джозефу, а просто лежал рядом, перетянув на себя часть одеяла. Слушав его мерное дыхание, Шеперд неотрывно смотрел в одну точку. В темноте все чувства обостряются, и он уже стал слышать скрип кровати за стеной — видимо, после ссоры перемирие не заставило себя ждать. И, хотя его посещали мысли о том, что он зря остановился, Шеперд боялся того, что Трини воспринял бы это как приглашение к отношениям. Что-то подсказывало, что, приемлемые для Джозефа, отношения «мы дружим и спим» не придутся ему по вкусу.       Но смог бы он так легко остановиться, если бы на месте Трини был Джимми? Одна только мысль об этом заставила ёрзать на месте в попытке унять не к месту возникшее возбуждение. Это не оставляло сомнений — нет, не смог бы.