Smalltown boy

If you want me to stay, I’ll be around today, To be available for you to see*

      Проснувшись на следующее утро, проспав при этом немного дольше обычного, Шеперд не почувствовал похмелья, зато растерянность и злость никуда не делись. Юноша не мог перестать укорять себя за беспечность. Он должен был отказать мягче. Он должен был понять, что ему не стоило пить вторую банку. В конце концов, ему вообще не следовало приходить.       Ему повезло бы, если бы девушка никому не рассказала о том, что произошло в комнате. Да даже если эта история просто не достигла бы ушей кого-либо из его знакомых, но вероятность этого была слишком мала.       Пугало не то, что произошло, а то, что люди, включая эту девушку, могли всё неправильно понять, а точнее, в его случае, как раз правильно, что грозило неприятностями как в школе, так и на площадке, да и вообще на улице. Шеперд так долго и тщательно скрывал то, что осознал ещё в начале средней школы, что мысль о том, что сейчас всё может стать явным приводила его в ужас. Да, у его знакомых и раньше возникали подозрения, но они никогда ничем не подкреплялись. Сейчас же стены, которые он выстроил вокруг своей тайны, напоминали скорее карточный домик, который легко мог рухнуть, стоило лишь блондинке слегка подуть на него. И Джозеф знал, что он не готов предстать перед всеми без этой защиты и признать, что он гей. Это было сродни клейму, закрывавшему слишком много дверей.       Шеперду не с кем было поделиться своими опасениями, да и вряд ли бы он решился. Все переживания и чувства по этому поводу давно были упакованы и задвинуты в самые дальние уголки сознания, чтобы лишний раз не напоминать о себе. При этом юноша не испытывал внутриличностного конфликта и, как ни в чём не бывало, посещал так называемые «чайные комнаты», уже после первого раза невозмутимо начав подавать ногами условные сигналы. Никто не интересовался его возрастом и всем плевать было как он выглядит. В этом были своеобразные плюсы «коттеджинга», хотя, примерно через год, Джозеф и понял, что его больше не интересуют такие свидания, которые, к тому же, становились всё более опасными из-за прознавших о них полицейских.       К счастью, Шеперду не приходилось и влюбляться, несмотря на то, что парни вызывали у него интерес. Влюблённость же казалась чем-то далёким и опасным, чего такому как он стоит избегать. Любовь была для «нормальных», ему же оставалось только стоять в стороне.       Днём Шеперд, как обычно, отправился на площадку. Его больше не нервировало метро Аптауна. Он научился не реагировать на оскорбления и подшучивать в ответ.       Но в этот раз ему не суждено было попасть на поезд — за пару кварталов до станции, там, где он обычно ходил, в переулке собралось несколько человек. Джозеф замедлил шаг, разглядев знакомые лица. Ему совсем не хотелось идти вперёд, но он понимал, что разворачиваться и идти назад нельзя — слишком малое их разделяло расстояние, чтобы успеть убежать. Поравнявшись с группой, юноша вытащил руки из карманов и внутренне напрягся. Он словно превратился в пружину, готовую выстрелить в любой момент.       — Нэнси сказала, что ты вчера рано ушёл.       — Стало плохо, — тихо, но спокойно ответил Шеперд, краем взгляда заметив какое-то движение сбоку.       — И что ты к ней не очень-то хорошо отнёсся.       — Что ещё она сказала? — юноша уже смирился с тем, что драки не избежать и сейчас думал только о том как минимизировать урон.       — Что ты пид…       Удар. Этот разговор не имел смысла — все шестеро это понимали. Шеперд не стал дослушивать и атаковал первым, не дожидаясь пока это сделает кто-то другой. Парень, получив зуботычину, проглотил окончание слова, захлебнувшись слюной. Не давая ему времени оправиться, Джозеф нанёс второй удар, такой же быстрый как и первый. Парень свалился с ног, но вокруг стояло ещё четверо и элемент неожиданности против них уже не работал. И, пусть Шеперд и был максимально собран, он не мог в равной степени уделять внимание всем сторонам, поэтому, прежде чем потерять из виду одного из нападавших, он успел получить несколько чувствительных ударов в лицо и живот. Когда Джозеф понял, что больше не видит четвёртого, мир вдруг разлетелся на части. С того момента юноша не помнил ничего, кроме тупой боли в затылке. Кажется, он успел закричать, потому что, открыв глаза, как ему показалось, в следующий же миг, Шеперд увидел над собой лишь лицо склонившегося над ним полицейского. Всё тело немилосердно болело, словно один большой синяк.       Юноша не понимал как нашёл в себе силы встать и, пусть и с помощью полицейского, сесть в машину.       В участке ему оказали первую помощь и сообщили, что тяжёлых последствий быть не должно. Был ушиб головы, из-за чего возникло головокружение и тошнило, но медсестра заверила, что это скоро пройдёт. Да, его успели несколько раз пнуть, когда он упал, но удары пришлись в основном на ноги, а не на жизненно важные органы.       Отвечая на вопросы полицейского, Шеперд прикоснулся к волосам, нащупав под ними припухлость и поморщился. Он не стал спрашивать что стало с тем парнем, которого он успел отправить в нокаут, не желая, чтобы на него посыпалось ещё больше расспросов.       — Вы ведь понимаете, что это не то, с чем можно работать? — спросил мужчина, указав на записанные показания Шеперда.       Джозеф кивнул. Он и не хотел, чтобы напавших искали.       — Я могу идти?       Полицейский закатил глаза, но, признав своё поражение, отпустил юношу в сопровождении коллеги. У полиции Адской Кухни было полно и других, более серьёзных, забот. Из-за напряжённой обстановки в районе ей всё чаще приходилось работать по принципу «когда убьют, тогда и зовите».       Шеперд был благодарен мужчине за то, что тот довёз его до дома, но не стал провожать до квартиры. Это неминуемо привело бы к вопросам, которых Джозеф предпочёл бы избежать.       Второй этаж, подняться на который ему ещё вчера не составляло труда, в этот раз казался очень далёким.       Шеперд вошёл домой как обычно, не теребя нервно ключи, не мешкая и не дёргаясь. Родители, если и были удивлены его ранним возвращением, виду не подали.       — Тренировки не было? — мать выглянула из ограждённой части гостиной, которая служила кухней.       Джозеф повернулся боком, чтобы не было видно опухшей скулы и разбитой брови на левой стороне лица. Остальные повреждения скрывали джинсы и свитер с высоким горлом.       — Передумал, — буркнул юноша, закрыв дверь.       В комнате он бросил на кровать сумку и снял кроссовки. Захватив чистую одежду, юноша так же быстро скрылся в ванной. За закрытой дверью он отчего-то почувствовал себя в большей безопасности, хотя родители и не имели привычки лезть в его жизнь.       Горячая вода наполняла ванну, к лицу раздевавшегося Шеперда поднимался приятный, тёплый пар, словно обволакивавший кожу. Протерев запотевшее зеркало, Джозеф осмотрел себя, скривив губы. Кожа вокруг глаза опухла не настолько, чтобы он заплыл, но приобрела при этом насыщенный красный цвет.       Разбавив воду в ванне холодной, юноша осторожно погрузился в неё, зашипев от боли. Он предпочитал принимать душ, чтобы зря не тратить воду и время, но в этот раз он ощущал потребность расслабиться. И пусть ему не по карману было покупать соль, масла и прочие ароматические средства для ванн, но тёплая вода, смывшая грязь с ссадин и расслабившая болезненно напряжённые мышцы, подействовала на него ничуть не хуже.       Шеперд решил, что в любом случае на следующий день пойдёт на игру, хотя и не примет в ней участие. Он не чувствовал страха — произошедшее почти не повлияло на его эмоциональную стабильность. Возможно, из-за того, что он давно был к тому, что подобное может произойти, а может и из-за отца, который всегда учил его не принимать ничего близко к сердцу и подавлять любые эмоции и тревоги.       — Джозеф? Милый, ты в порядке? — Шеперд невольно вздрогнул, услышав настойчивый стук в дверь и взволнованный голос матери.       — Всё хорошо, мам, — ответил юноша.       — Ты сидишь там целый час, — голос по ту сторону двери всё ещё был обеспокоенным.       — Час? — недоверчиво переспросил Джозеф.       Вода в ванне, однако, уже успела остыть и только сейчас юноша почувствовал, что покрылся гусиной кожей, а кончики его пальцев сморщились от долгого пребывания в воде.       — Я… я заснул, — с удивлением констатировал Шеперд.       Странно. Он даже не заметил.       — Что-то случилось?       — Всё хорошо, мам, — уже с нажимом повторил юноша.       — Джозеф…       — Я в порядке, — юноша невольно повысил голос. Поняв, что вышел за рамки, виновато добавил, — не волнуйся.       Наспех вытершись, он надел чистую одежду, но вышел только тогда, когда убедился, что возле ванной больше никого нет.       Шеперд чувствовал ужасную усталость, но меньше всего ему хотелось контактировать с родителями — как бы они ни старались дать сыну жить свободно, в этом случае они непременно начали бы расспрашивать его обо всём, что произошло. Решение этой дилеммы пришло спонтанно: зайдя в свою комнату, юноша на пару секунд задержал взгляд на кроссовках и, поддавшись порыву, обулся, схватил куртку и, одеваясь на ходу, пулей (насколько это позволяло его состояние) вылетел из квартиры. Ему показалось, что мама что-то крикнула вслед, но это не заставило его остановиться — он наоборот прибавил шаг.       Уже оказавшись на улице, Джозеф прислонился к стене, позволив себе передохнуть. Из-за резких движений снова закружилась голова, но он смог остановиться лишь тогда, когда скрылся с глаз родителей.       Когда юноша спускался в метро, небо на закате уже подёрнулось розовой дымкой. Шеперд понимал, что через полчаса, когда он выйдет на 155-й станции, уже начнёт темнеть и игроки станут постепенно расходиться, несмотря на ранний час. В полседьмого уже было темно и слабое освещение площадки вкупе с осенним вечерним холодом не располагали к продолжению игры.       В метро и по дороге к площадке Шеперд ловил на себе насмешливые взгляды, но не придавал им значения. Разбитое лицо, особенно у хонки, не вызывало здесь сочувствия.       В Ракер-парке Джозеф занял место на трибунах, рядом с отдыхавшим там Джимми. Несколько минут они молча сидели рядом, наблюдая за играющими, не зная, что сказать друг другу.       — За что тебя так? — спросил Скайлис, когда Шеперд заметил, что парень стал пристально всматриваться в его лицо.       — Просто синяк, — нахмурился юноша, — неудачно упал.       — И ногами и всем телом, — ухмыльнулся Джимми, — ты же едва ходишь, крекер.       Джозеф вспыхнул, резко повернулся в сторону Скайлиса, но тут же скривился от боли в животе. В ответ на свой стон он услышал тихий, но, на своё удивление, не злорадный смешок.       — Ничего, я понимаю, — Джимми, словно издеваясь, похлопал Шеперда по спине и, услышав прерывистый вздох, тихо засмеялся, — это место притягивает к себе. Кто-то идёт ради людей, кто-то — ради атмосферы, но каждый возвращается сюда. Хотя бы раз.       — Даже шишки из НБА? — Джозеф не был настроен столь дружелюбно. Сказывалась и привычная ему подозрительность: с чего бы Джимми вдруг снизошёл до разговора с хонки?       — Полегче, — фыркнул Скайлис, откинувшись назад и облокотившись о стоящее позади сидение, — я практически вырос здесь. Бегал тут ещё до того, как все потянулись.       Шеперд посмотрел на парня, выглядевшего непривычно расслабленным и раскрепощённым. Обычно в кампании Джозефа Джимми замыкался, подчёркнуто переставая принимать участие в любом разговоре. Но сейчас он делился мыслями и даже по-своему сочувствовал, не проявляя при этом излишнего любопытства, словно зная, что это отпугнёт собеседника.       — Это место для меня много значит, — Скайлис помолчал, наблюдая за последними минутами игры. — Забавно. Я думал, что ты здесь долго не продержишься.       — Почему это?       Джозеф, по привычке, от которой никак не мог избавиться, закинул ногу на ногу и завернул ступню за щиколотку другой. Тут же он поймал недоумённый взгляд Джимми, но не подал виду, что заметил его. Эта поза у многих ассоциировалась с «женской» и обычно Шеперд успевал остановить себя, чтобы не вызвать негативной реакции, но в этот раз он не успел даже подумать о том, что делал: непринуждённая поза собеседника располагала к чуть большей свободе и для самого себя.       — Думал, что ты типичная Белоснежка, — парень отвёл взгляд от ног Шеперда, но вслух не выразил какого-либо недовольства, — не то чтобы я окончательно поменял своё мнение.       — И на том спасибо… полагаю, — Джозеф всё никак не мог понять, что это — проявление обычного дружелюбия или какой-то розыгрыш.       — Не особо разговорчивый, а? — последний мяч, лениво прокатившись по краю кольца, под разочарованные возгласы упал на землю. — Жаль.       В это время на площадке прокричали счёт — 38:41, так что последняя фраза Джимми могла быть адресована и не Джозефу.       — Увидимся весной.       Рука Скайлиса повисла в воздухе так, словно он собрался похлопать Шеперда по колену, но это длилось всего пару мгновений — парень тут же сжал ладонь. Шеперд с кривой усмешкой стукнулся с ним кулаками.       — Ты же не забыл про соревнования?       Риторический вопрос. Джозеф помотал головой, ничего не ответив. Но Джимми не торопился уходить и снова обратился к юноше, будто забыв, что уже попрощался:       — Я домой. Ты останешься тут?       Шеперд застыл так же, как рука Джимми минуту назад. «Он не зовёт тебя к себе» — отрезвляющая мысль, которая отнюдь не подняла настроение. Спохватившись, юноша встал с места, чтобы догнать уходящего. Впрочем, Джимми не торопился: дойдя до площадки, парень стал прощаться со всеми подряд. Он догнал Шеперда уже у выхода.       Вместе они вышли на 155-ую улицу и направились в сторону Бродвея.       — Так… — Скайлис на секунду замялся, — что случилось? Это ты у нас получил?       — Нет, в Клинтоне, — неохотно признался Джозеф.       — «Вестиз» постарался?       Джимми добродушно усмехнулся, увидев, что Джозеф, впервые за время их знакомства, тихо захихикал. И тут же нахмурился, словно устыдившись своих эмоций.       — Шел бы я тогда рядом с тобой, если бы это были они?       — Что тогда? Девушку не поделили?       Шеперд ответил не сразу. Скайлис не торопил его, но юноша заметил, что собеседник озадаченно на него поглядывал.       — Да… в каком-то смысле, — наконец произнёс Джозеф.       — Судя по тону, там целая «Вестсайдская история».       — Не дай боже, — Шеперд посмотрел на указатели на перекрёстке, — мне налево.       Они остановились на пересечении 155-й улицы и Сент-Николас-авеню.       — Мне к Амстердам-авеню, — Скайлиса не особо интересовало почему Шеперд шёл в противоположную от метро сторону, — ночи, афро-саксон.       — Джозеф.       — Ночи, Джо.       Джимми вдруг приблизился и похлопал Шеперда по спине, приобняв на мгновение. Юноша успел ощутить запах кожаной куртки Скайлиса, перца и пота, терпкого, похожего на мускус. Его запах был совсем не похож на европейский, но Шеперд соврал бы, если бы сказал, что он ему не понравился. Смесь ароматов одеколона, дублёной кожи и резкого естественного запаха почти опьянила Джозефа. За эти секунды в его голове пронёсся целый рой мыслей и фантазий, в которых ему стыдно было признаться и самому себе. Никогда не придававший особого значения запахам, Шеперд сейчас хотел уткнуться носом в грудь парня и вдыхать его аромат, пока не закружится голова.       Но Скайлис уже шёл дальше, не оборачиваясь и вряд ли подозревая о мыслях, вертевшихся в сознании Джозефа.       В кафе было много людей — те, кто имел работу, в выходные позволяли себе такую роскошь как обед или ужин вне дома. Трини и ещё два официанта почти без остановки бегали из кухни в зал и наоборот. Когда Джозеф занял свободное место, Трини подскочил к столику, едва кинув взгляд на посетителя.       — Ты сегодня припозднился. Как обычно? — скороговоркой выпалил он.       — Так получилось. И нет, я хотел бы «Маргариту».       — О’кей, о’кей, — официант, казалось, даже не вслушивался.       Джозеф проводил Трини взглядом. Парень выглядел очень усталым, словно отработал уже не одну смену подряд. При этом, несмотря на отсутствующий, даже расфокусированный, взгляд, он всё равно выглядел таким же привлекательным как всегда. Одежда сидела на нём также аккуратно, волосы уложены — боковые пряди убраны назад и зафиксированы неброской бледно-жёлтой заколкой.       Пицца, как ни странно, была приготовлена так же быстро, как всегда. Но…       — Трини?       — Да? — откликнулся официант, ставя на стол блюдо и приборы.       — Это… Пепперони, а не Маргарита, — Шеперду сразу же стало неловко, но он всё-таки договорил до конца.       — Да? — снова повторил Трини, но уже с другой интонацией.       Пара секунд потребовалась парню для осознания. Трини немигающим взглядом посмотрел на ещё дымящуюся пиццу, потом вдруг тяжело вздохнул, упёршись костяшками пальцев в стол.       — Чёрт… Шеп, прости. Это за наш счёт, — подняв взгляд, официант застыл. — Какого…       Трини наконец заметил пестрящее всеми оттенками красного лицо.       — Хотя, знаешь что? Пепперони тоже сойдёт, — быстро добавил Шеперд, придвинув к себе пластмассовую тарелку. — По крайней мере, она без ананасов.       Трини, в ему одному присущей манере, жеманно скривил губы и закатил глаза. Всем своим видом он словно говорил: «Жрите что дают!». Столь явное пренебрежение к пожеланию клиента могло бы стоить официанту работы, если бы он не знал, что Джозеф равнодушно относится к разыгрываемым перед ним сценам.       Парень мог бы продолжать свою игру, но в зале всё ещё сидели люди, которых надо было обслужить. И он сменил гнев на милость. К тому же, было в Шеперде что-то такое, что не позволяло Трини долго на него злиться. Чувствительность, которую официант изображал, была лишь частью образа. В действительности он был куда более трезвомыслящим, и Шеперд это знал.       Когда уже не было смысла и дальше играть роль оскорблённого хозяина, Трини подался вперёд, понизив голос до свистящего шёпота:       — Какого хрена, Шеп? Где ты… — сознавая, что не время и не место отчитывать Джозефа, Трини оборвал себя на полуслове.       — Просто, — усталым жестом парень смахнул со лба невидимые капли пота и на мгновение накрыл ладонь Шеперда своей, — подожди меня, о’кей? Я освобожусь через час.       Джозеф молча кивнул, не отняв руки, но и не позволив бы (если бы Трини почти сразу не отошёл), превратиться этому жесту из чисто дружеской формальности в нечто более интимное.       Оставшееся время юноша без аппетита жевал пиццу, пока не обнаружил, что за полчаса не съел и четверти. Тогда он попросил упаковать оставшееся в коробку и вышел на улицу.       Прошло сорок минут с момента разговора с Трини. Прислонившись к стене кафе и смотря на снующих мимо прохожих, Шеперд подумал, как легко было бы просто влиться в этот поток и уйти прочь, не дожидаясь Трини, и избавить себя от необходимости слушать его нравоучения. В конце концов, что он мог сделать? Отругать и отправить домой, словно учитель провинившегося школьника?       «Тебе нужно привести в порядок голову», — сказал бы отец. И Шеперд пытался, так и оставшись стоять на месте, напоминая себе мальчиков, выходивших с наступлением темноты и точно так же встававших у стен или тротуаров, завлекая не слишком богатых и разборчивых клиентов, предпочитавших молодых парней, но уже не имевших возможности привлечь внимание «нормальных» юношей. Джозеф понимал, что толкает парней на такое — кто-то сбегал из семьи, кому-то просто нужны были деньги, но не было работы. Они выходили на улицы и их тошнило от самих себя, но они продолжали садиться в чужие машины и сворачивать в пустынные переулки. Часть из них уже не возвращалась назад, и через неделю-другую их тела находили в Централ парке и других укромных местах. Их ловила полиция и избивали агрессивно настроенные жители. Но каждую ночь они продолжали выходить и ждать.       Судьба хастлеров не особо волновала Шеперда. Они понимали степень риска, но не бросали это занятие. Так от чего тогда было их жалеть? У него было достаточно своих проблем, и он действительно пытался их решить, но не мог. Слишком много сюрпризов, приятных и не очень, свалилось на его голову за последние двадцать четыре часа. Но, к его собственному удивлению, больше всего его мысли занимал Джимми.       Тешил ли он себя напрасными надеждами или у него всё-таки был шанс — Шеперд не знал. Ни сейчас, ни раньше, он не думал о любви, совместном Рождестве или, тем более, быте. Он хотел Джимми, только, может быть, немного сильнее, чем это обычно бывало. И пусть в это время уже стали слышны робкие предположения врачей и психологов, что геи — не душевнобольные, Джозеф просто не мог подойти к любому приглянувшемуся и признаться в симпатии или предложить провести ночь вместе. Это всё ещё грозило больницей или тюрьмой.       Но смельчаки находились. Один из них в это время стоял в паре шагов от Шеперда и пристально смотрел на него. Юноша опустил взгляд на правую ногу мужчины, отбивавшую по асфальту нервный ритм, и внутренне скривился от отвращения. Не выдавая того, что понял намёк, он лишь рыкнул:       — Отъебись.       Мужчина нахмурился, но не отошёл. Другой жест, уже рукой, адресованный Джозефу, был куда прозрачнее. Второй ладонью он похлопал себя по карману, словно хотел сказать, что не оставит парня без награды. «Он что, не видит, что у меня с лицом? — подумал Шеперд, но тут же добавил. — Или ему просто уже наплевать».       Шеперд изобразил холодную ярость, хотя ему даже забавно было наблюдать за нелепыми попытками лысеющего клерка. А может и не клерка. Разве это важно?       — Я не педик, — ледяным голосом ответил Джозеф, всем своим видом дав понять, что приставать дальше — опасно.       Мужчина колебался, но, увидев, что юноша напрягся и подобрался, словно для прыжка, весь как-то сник и пошёл прочь.       Джозеф повернулся к витрине какого-то закрывшегося на ночь магазина, долгим взглядом смерив своё отражение. Из темноты стекла на него хмуро смотрел ничем не примечательный юноша. Из-за сжатых в нитку губ и напряжённых желваков, придававших и без того грубоватому лицу агрессивность, Шеперд походил скорее на уличного громилу, чем на ученика старших классов. Но и на хастлера, за которого его принял прохожий, он не был похож. Его лицо не приобрело того особенного выражения, свойственного шлюхам. Ничто в его виде не кричало: «Продаётся!».       Оставшись довольным увиденным, Шеперд вернулся ко входу в кафе как раз к концу смены Трини. Официант стоял на пороге, стараясь разглядеть в полутьме знакомое лицо.       — Эй, — окликнул его Джозеф, — как дела?       Трини нервно улыбнулся.       — Я уже подумал, что ты ушёл.       — Собирался, когда меня попытались снять, — осознав двусмысленность сказанного, Джозеф поспешил добавить, — то есть, вообще. Не с этим…       Юноша чувствовал себя невероятно глупо, а жгучий стыд превращал все объяснения, даже сказанные твёрдым голосом, в неубедительный для него самого лепет.       Трини промолчал. Они шли по Сент-Николас-авеню, на расстоянии друг от друга, словно незнакомцы.       Джозеф видел, что Трини украдкой поглядывал на него, будто боясь заговорить первым.       — Ну так… — начал Шеперд, стараясь, чтобы его голос звучал подчёркнуто беспечно, — куда мы идём?       — Здесь недалеко, — уклончиво ответил официант и отвернулся, скрыв неловкий смешок.