Эарнур

Утром следующего дня Маэглин, временный комендант крепости Минас Моргул, вздумал прогуляться по окрестностям. Встал он довольно поздно — вчера многоуважаемый Первый Назгул фиг его знает зачем устроил с кем-то разборки, вследствие чего ругань и вопли не давали коменданту спать до глубокой ночи, и в итоге проснулся он где-то ближе к полудню с больной головой, проклиная все на свете. Обматерив про себя Аргора, он поднялся с постели, умылся, привел себя в порядок, попил чаю и вышел из крепости. День выдался солнечный, вовсю пели птички, и не успел Маэглин порадоваться прекрасной весенней погоде, как одна из пташек, пролетая над комендантом, нагадила ему на воротник — хорошо, что не на голову. Снова выругавшись, он подумал, что сегодня у него определенно все не задалось с самого утра — вернее, если быть точным, то вообще со вчерашнего вечера. Пройдя чуть дальше, он сел на траву, расслабился, задумался… и в этот миг почувствовал, что из близлежащих кустов на него кто-то смотрит. Твою мать, час от часу не легче! Уже и посидеть спокойно нельзя, не говоря уже о том, чтобы поспать! Неужели кто-то тут на солнышке посрать пристроился, как будто в крепости туалетов нет? В очередной раз проклиная все на свете, Маэглин обернулся, готовясь устроить кому-то разнос, и увидел позади себя в кустах большеглазую худенькую девушку — он сразу понял, что это девушка в облачении гондорского воина, а вовсе не парень. Она сидела на земле и испуганно косилась на эльфа в мордорской военной форме с Багровым Оком на груди, но бежать, кричать или тем паче нападать на него не решилась, а может, была просто не в силах — от взгляда коменданта не укрылось, что из ее левого плеча торчит обломанное древко арбалетной стрелы, а вытканное на котте Белое Древо все в пятнах крови. — Ого, это еще что такое? — Маэглин поднялся на ноги. — У нас гости? Ты кто? — Вы что — эльф? — удивленно ответила та. — Да, эльф, но вопросы здесь задаю я, если вообще жить хочешь, — снисходительно произнес комендант. —Повторяю: как тебя зовут? — Гилдор. — Да? А часом не Финдуилас или Арьянтэ? Ты меня что, за слабоумного держишь? Как будто я не способен отличить переодетую девку от парня, — фыркнул Маэглин. — Я тебе не Верный придурок, это они наверняка считают, что им детей орлы Манвэ приносят. Прямо из Валинора. — Мое имя Гилдор! — обиженно ответила она, с досадой разглядывая эльфа. — А вот врать не надо, а то сейчас возьму и проверю, — процедил тот сквозь зубы. — Итак, если ты не хочешь, чтобы я прямо сейчас снял с тебя штаны и выяснил, что ты девка, говори, как тебя на самом деле зовут и что ты здесь делаешь. — Исильмэ, — покраснела та и опустила глаза. — Верховный Назгул вызвал на поединок Эарнура, нашего короля. Я была в его отряде. Кто-то стрелял по нам из засады. Я потеряла сознание, а когда очнулась, вокруг было темно и все наши воины были мертвы — кроме короля, я не знаю, что с ним стало. Мне было очень страшно, что сюда придут слуги Ангмарца и добьют меня, поэтому я спряталась в кустах. Потом они и в самом деле пришли и убрали тела, но меня не заметили. — И какого же хрена, спрашивается, ты сюда приперлась, дура? — бросил Маэглин. — Приключений захотелось на задницу? Поздравляю, ты их огребла. — Что вы понимаете, — отвернулась девушка. — И чего же я не понимаю? — усмехнулся комендант. — Ничего. Я не хочу об этом говорить. — Слушай меня внимательно, неумная ты девка, — скривился он. — Жить хочешь? Та быстро кивнула. — Так вот, ты влезла в очень нехорошее дело. Это игра на чужом поле, а ты стала случайной жертвой. Я не знаю, что там у Аргора — так на самом деле зовут короля Ангмара — вышло с этим вашим Эарнуром, но одно мне известно точно: хвост он нашему верховному главнокомандующему прищемил очень и очень здорово, и просто так ему это с рук не спустят. Эарнур либо уже труп, либо скоро им станет, и смерть его не будет легкой. Я сейчас тебя потихоньку отведу к своей племяннице Тхайрэт, она, конечно, не самый лучший целитель, но в своих орочьих травках и снадобьях рубит хорошо, а тебе большего и не надо — рана не ахти какая серьезная, внутренности целы. Пересидишь у нее пару неделек, пока рука не заживет, и не смей никуда высовываться, а как выздоровеешь — быстро свалишь домой в свой Гондор, пока Аргор тебя не нашел и тебе за компанию с этим вашим неумным королем кишки не выпустил! Найди себе там какого-нибудь парня, сиди дома и шей мужу рубашки, и чтоб больше я тебя не видел! Доперло, тупая курица? И чего тебя сюда потянуло? Бабам в армии не место, в этом Мелькор был прав! — А вас как зовут? — прошептала Исильмэ. — Ломион. — Вот вы сами почему здесь? Почему вы служите… Маэглин, недолго думая, зажал девушке рот рукой и резко выдернул стрелу у нее из плеча. Исильмэ выпучила от боли глаза и вцепилась зубами ему в ладонь, по лицу ее покатились слезы. — Потом расскажу, если кратко — то с семьей поругался, — сказал комендант, бросая обломанную стрелу с окровавленным наконечником на траву. — Идти сможешь? Давай-ка, отведу тебя через боковой ход к племяннице, она тебя подлечит, у нее и отсидишься, надеюсь, тебе хватит мозгов больше не вляпываться в неприятности! — Лорд Ломион, — глухо произнесла девушка, глотая слезы. — Да? — Отпустите меня. Пожалуйста. Я же вижу, что вы не такой, как они, у вас сердце есть, и вас не сломали в этом ужасном месте. Я никому ничего не скажу, клянусь… — она хотела сказать «Валар», но потом подумала, что поминать их в присутствии вражьего прислужника было бы не слишком разумно. — Клянусь собственной жизнью, я буду молчать. Я никому не расскажу ни о том, что здесь произошло, ни про вас. Только позвольте мне уйти. — Совсем крыша поехала? — Маэглин выразительно покрутил пальцем у виска. — Тебя вон уже лихорадить начинает. Если рану не обработать, то получишь нагноение или заражение крови, после чего в лучшем случае останешься без руки, а в худшем окажешься в гробу! Исильмэ пристально посмотрела на коменданта, силясь понять, какую злую шутку задумал сыграть с ней прислужник Врага, но ей почему-то казалось, что этот странный эльф не опасен, пусть и несколько грубоват. Вздохнув, она обняла его здоровой рукой за шею, и вместе они поплелись к крепости, стараясь не попасться никому на глаза — впрочем, на их счастье, никого вокруг и не было. Несколько раз она едва не упала, но Маэглин поддержал ее. Солнце стояло высоко, и нагретая его лучами трава источала приятный аромат — ничто не напоминало о вчерашнем побоище. * Через почти незаметный, узкий и тщательно замаскированный боковой ход в стене комендант провел девушку к какому-то приземистому одноэтажному домику, стоящему сильно поодаль от остальных построек внутри крепости; притолока была такой низкой, что Исильмэ пришлось наклонить голову, чтобы войти. В единственной полутемной комнате сильно пахло какими-то отварами и снадобьями, а в глубине над столом склонилась какая-то женская фигура с длинными черными волосами, заплетенными в две толстые косы, спускающиеся почти до колен и перевязанные красными ленточками с маленькими серебряными колокольчиками на концах. Услышав скрип открывающейся двери, неизвестная женщина обернулась. — Эй, Тхайрэт, иди сюда, — окликнул ее с порога Маэглин на Синдарине. — Тут твоя помощь требуется. — А это еще кто? — удивленно спросила та на том же языке с каким-то неприятным шипяще-свистящим акцентом. — Надо же, у нас гости из Гондора. Исильмэ изумленно разглядывала Тхайрэт, которую Ломион называл своей племянницей. Должно быть, это орочья девушка? Тогда какое отношение она имеет к эльфу? Уши у нее, правда, тоже острые, зато глаза раскосые, кожа цвета сухой земли, да и сама широковата в кости и слегка сутулится. — На что жалуется гость? — насмешливо продолжала орчанка. — Что, так напугала, что даже поздороваться забыли? — Во-первых, это не он, а она, — ответил Маэглин, — ее Исильмэ зовут. Во-вторых, ты тут не на посиделках с подружками, помоги лучше, а не издевайся. — А что я? — пожала плечами Тхайрэт. — Я просто спросила, на какую болезнь она жалуется. — Она не больная, а раненая, — весело улыбнулся комендант, — рука у нее прострелена. Стрелу я выдернул, а вот чтоб как-то подлечить — это по твоей части. Как ты сама понимаешь, показать ее каким-то целителям более высокого ранга я не могу, Аргор сейчас зверствует, но и рана в общем-то неопасная — кровь ручьем не хлещет, кость цела, о внутренностях и речи нет. Бросить на дороге без помощи тоже совесть не позволила, так что давай, займись. — Это Нендил слез со своей горы Гундабад и стрелял по ним из арбалета, больше некому, его любимое оружие, — вздохнула Тхайрэт. — Вот чего, спрашивается, Эарнура в этот проклятый Ангмар понесло? Если бы он туда не заявился, придурок Нендил так бы и сидел в своем Карн Думе, который он так любит, и не конопатил бы нам тут мозги! Маэглин смерил племянницу укоризненным взглядом — ну вот, проболталась, что взять с девчонки… хотя ладно, хрен с ним, не ахти какая серьезная военная тайна. — Да уж, Нендил-Нендил, мерзкое ушастое уебище, — покачал головой комендант, осторожно помогая Исильмэ сесть на стул, пока Тхайрэт мыла руки и копалась в каком-то грубо сколоченном ящике. — Так вот, тот ублюдок с бронебойным арбалетом, что друзей твоих перестрелял, это и есть Нендил, и он куда опасней самого Аргора. Ты уж прости, что я при тебе его такими словами обругал, — добавил он, видя смущение девушки, — вообще я при бабах не матерюсь, но для этого гаденка у меня других выражений просто нет. Есть у нас один военачальник, были у него в детстве трудности с родителями — они его совсем маленьким бросили, воспитывали его чужие люди и скитался он по разным углам, пока не вырос. Ну так вот, когда он состряпал своей бабе подарочек, бурно радовался и всем рассказывал, как сына хочет, как будет его воспитывать, имя ему заранее придумал — Нендил. Только когда сын родился, воспитывать его как подобает у папашки не получилось — он хотел дать своему обожаемому наследничку все, чего был сам лишен в детстве, ну и позволял ему соответственно тоже все. Потом у него еще пятеро родились, так что на Нендила он в итоге плюнул — времени не хватало. Короче, если Аргор еще не такой страшный, как про него все плетут, то Нендилу лучше ни на глаза, ни тем более в руки не попадаться — этот придурок не упустит возможности от души поглумиться над пленным, а то и покалечить кого на всю жизнь, изуродовать так, что мать родная не узнает, или даже убить. Ты-то, наверное, по возрасту на войне с Ангмаром не была и всех гадостей не видела, но про этого недоделанного рассказывали, что он раздевал пленных догола на жутком морозе, когда и дышать-то с трудом можно, привязывал их к деревьям и любовался на чью-нибудь медленную смерть. Короче, гад он, надеюсь, встречи с ним ты все-таки избежишь. Исильмэ чувствовала себя более чем скверно — у нее кружилась голова, ее познабливало, а раненая рука отзывалась резкой болью при каждом неосторожном движении, но, несмотря на это, от слов коменданта ее распирало любопытство. — А почему вы говорите, что Тхайрэт ваша племянница, она же… не похожа на эльфийку? И Нендил — он говорил, что ему больше двух тысяч лет, к тому же имя у него как у эльфа или дунадана — кто он такой? Если его отец тоже эльф, вы же назвали его ушастым… — Девочка, ты задаешь слишком много вопросов, — оборвал ее Маэглин. — Если хочешь жить, тем более жить долго и счастливо, заткнись и не проявляй излишнего любопытства, и выберешься из той передряги, в которую влипла, без особых потерь — шрам на руке останется, но не более того. Родным соврешь, что на сучок в лесу напоролась. И вообще, после возвращения домой советую тебе забыть все, что ты тут видела, и языком зря не трепать, а то тебя и в Гондоре быстренько найдут и отправят на встречу с королем и боевыми товарищами, будешь им на том свете про свои мордорские приключения рассказывать. Я с тобой по-хорошему разговариваю и предлагаю тебе жизнь и свободу в обмен на отсутствие лишнего интереса к нашим делам и молчание. Как видишь, я добрый. Надеюсь на наличие у тебя в голове хоть каких-то мозгов. Все понятно? Если я говорю, что Тхай моя племянница, тебе лучше поверить мне на слово, а не искать объяснения.  — Простите, — Исильмэ сочла за лучшее замолчать. Тхайрэт тем временем нашла в ящике пару склянок с какими-то зельями и свернутые в клубок полосы чистой ткани. — Так, дядюшка, отвернись на время, а ты — давай-ка, снимай с себя все, штаны, разумеется, можешь оставить, только потом я тебе все равно чистое платье дам, надеюсь, мое подойдет. — Он может не отворачиваться, — неловко ответила Исильмэ. — Мне нужно было скрывать, что я не мужчина, поэтому ничего запретного он там не увидит. — Скажи уж прямо — грудь себе повязками замотала, чтобы скрыть, что ты девка, — расхохотался Маэглин. — А еще мне очень интересен один вопрос, касающийся баб в армии. Не в мордорской, конечно, у нас женщины открыто в ней служат — я, правда, против, но вот Саурон как раз нет, а он всегда прав. Я про те случаи, когда девушка в армии пытается сделать вид, что она на самом деле парень. Как она выкручивается, когда у нее всякие дела женские и к тому же ей надо в кустики по маленькой необходимости? Тхайрэт тоже засмеялась. Исильмэ, которая тем временем, кривясь от боли, одной рукой пыталась стянуть с себя котту, смутилась — в другое время она бы влепила не в меру любопытному эльфу пощечину за такие похабные вопросы, но сейчас обстановка к этому не располагала, к тому же девушка уже поняла, что загадочного Ломиона лучше не злить. Тот же, посмотрев на ее неуклюжую возню с одеждой, понимающе улыбнулся и все же помог гостье снять котту и кольчугу — правда, Исильмэ при этом с трудом сдержалась, чтобы не закричать, но все же, сцепив зубы, перетерпела: ей не очень-то хотелось, чтоб слуги Ангмарца заподозрили неладное и заявились сюда. — Слушайте, а если вы там траву и дорожку кровью закапали? — осенило Тхайрэт, которая тем временем взяла ножницы и принялась осторожно разрезать на девушке подкольчужник и рубашку. — Если кто увидит и что-нибудь заподозрит? Тот же Нендил, ты ж его знаешь! — Если вдруг что — прячем Исильмэ в подвале или кладовой, а я себе руку порежу и скажу, что кровь моя, споткнулся да на камень ладонью напоролся, — с уверенностью произнес Маэглин. — Однако я не думаю, что тут нам что-нибудь такое грозит, гундабадский ушастый придурок наверняка празднует победу в обнимку с бутылкой коньяка, Аргор, как всегда, в печали, а остальным все похуй. Только вот вещественные доказательства спрятать не помешает, — он указал на валявшуюся на полу скомканную котту. — Можно даже сжечь или закопать, и кровь не забудьте все-таки оттереть с пола. Мне еще Нендила тут не хватало, глаза б мои его не видели, неужели на мою бедную головушку опять свалилось это злобное чудовище? Закончив с одеждой, Тхайрэт открыла один из своих пузырьков и стала промывать Исильмэ рану приятно пахнущим темно-зеленым снадобьем. Девушка тихо всхлипнула, кусая губы — несмотря на всю аккуратность целительницы, ощущения были далеко не из приятных. — Кстати, мне вот тоже интересно — а зачем ты все-таки парнем переоделась и в армии служить решила? — попытался отвлечь ее комендант. — Легенд красивых начиталась-наслушалась, и тебе взбрело в голову, что быть воином — это очень здорово? Нет, что б там Саурон ни говорил, а Мелькор все-таки был прав, что девкам на войне не место. Женщине подобает держать в руках веретено и иголку, а не меч, и рожать детей, а не рубить кого-то на куски. По лицу Исильмэ потекли слезы, но не от боли, хотя Тхайрэт к тому времени взялась за вторую склянку. Она чувствовала жгучую обиду… хотя чего, собственно, она ждала? Того, что вражьи прислужники будут вникать в ее тайны? Да и есть ли смысл им что-то рассказывать? Можно только хуже сделать, еще и в своих целях все это используют. — Ты чего? — сверкнул темными глазами Маэглин. — Тхайрэт, ты там осторожней, все-таки не с деревянной куклой дело имеешь, а с живым человеком. — Это не из-за нее. Вы все равно ничего не поймете. Я не хочу об этом говорить. — Ты уже который раз это повторяешь? — тяжело вздохнул комендант. — Может, все же объяснишь, как и почему тут оказалась? Маэглин вытащил из резной деревянной вазы на столе сухую травинку и принялся ее грызть. — Слушай, Исильмэ, ты тут не говори загадками. Что там такого у тебя, что мы прямо так уж понять не сможем? Чай, не слабоумные. Девушка опустила голову. — Вы же живете во тьме. Вы не знаете ничего о чувствах простых людей. Комендант с племянницей удивленно переглянулись. — Это ж как так? Тхайрэт смущенно захихикала, закрываясь рукавом своего темно-красного полотняного платья. — Вот откуда берутся слухи, что орки без женщин плодятся — чуть ли не из тьмы по воле Властелина выходят, - ответила она, перевязывая рану Исильмэ. — Ага, твоя мама девять дочерей в огороде нашла, — добавил Маэглин. Гостья горько разрыдалась. — Я родилась на юге Гондора, ближе к харадской границе. Маму свою я почти не помню, она умерла, когда мне было два года, и я осталась с отцом. Я была еще совсем девчонкой, когда первый раз увидела Эарнура — наследный принц проезжал во главе большого отряда через наше селение. Тогда я еще не поняла, что со мной случилось, но с того дня я его никак забыть не могла. Постоянно лишь о нем и думала, все время он у меня перед глазами был. Отец, конечно, ничего не знал, да я и не говорила — он бы меня за такие мысли быстро бы вожжами отхлестал. Когда я подросла, он хотел меня замуж выдать за соседского сына. Я смирилась — чего толку спорить, у нас это не принято, да и жених мой был человеком неплохим — работящий, семья дружная и собой хорош, хотя, конечно, до короля ему далеко было. — Ой, так ты в него влюбилась? — протянула улыбающаяся Тхайрэт, с интересом глядя на свою новую знакомую. — Сейчас я тебе чистое платье притащу, а руку лучше пока на косынке подвесить, чтоб рану лишний раз не тревожить. — Тхай, заткнись, — вставил комендант. — Пусть сначала закончит, а потом мы выскажемся, тебя вообще учили себя вести? — Да, я в него влюбилась, — твердо ответила Исильмэ. — Это было какое-то безумие, он мне каждую ночь снился, хотя я не отказывалась замуж выходить, наоборот — делала вид, что очень рада. Отец тоже радовался, что у него дочь такая веселая и послушная, хоть у меня на душе и кошки скребли. Только я всегда понимала, что плетью обуха не перешибешь, девчонка из деревни не пара потомку Элроса, что толку плевать против ветра, моя судьба — идти за Радроса. За неделю до моей свадьбы случилась беда — отец мой тяжело заболел. С утра мы с ним крышу в бане чинили, и он мне пожаловался, что живот у него прихватило. Думал, пройдет, мы еще немного поработали, но отцу стало хуже, он решил прилечь. Я с ним весь день просидела, но к вечеру у него жар начался, жених мой к нам заглянул в гости, увидел, что соседу его совсем плохо, и побежал за знахаркой. Та пришла, травы свои заварила, отца ими поила, да только ничего не помогло. Он к утру стал бредить, весь следующий день пролежал без чувств, а к вечеру его не стало. Ну, соседи помогли с похоронами, с поминками, а я совсем одна осталась. Той же ночью я, никому ничего не сказав, вещи кое-какие собрала да и ушла в столицу. Не знаю, что люди у нас там подумали — может, что со мной что случилось, может, решили, что я тварь неблагодарная, но я все бросила и отправилась в Минас Тирит. — Слушай, а тебе вообще дышать-то не тяжело с этими повязками на груди? — ехидно поинтересовалась целительница. — Давай уж снимем, мы все равно знаем, что ты девчонка. И была охота таким мучениям себя непонятно ради чего подвергать, я бы на твоем месте уж давно от удушья концы отдала. — Ладно-ладно, я не смотрю, тащи ей чистую одежду, — улыбнулся Маэглин, отвернулся к двери и зажмурился, а когда через пару минут открыл глаза, то увидел Исильмэ в скромном темном платье племянницы и с рукой на перевязи. — Вот так-то лучше, у меня никогда не вызывали одобрения девушки в доспехах. Тхай, может, согреешь чайник? Думаю, ей после всего пережитого не помешает попить и перекусить. — Спасибо. Когда я пришла в город, то узнала, что во дворце нужны слуги, и пошла туда, — продолжала девушка. — Мне неожиданно повезло, я ведь услышала об этом из случайного разговора на улице. Так я смогла наконец оказаться рядом с Эарнуром — это был как раз первый год его правления, его отец умер за два месяца до моего. Я могла видеть короля каждый день, но мне и оставалось только что смотреть. Конечно, ему не подобает вести беседы со слугами и простолюдинами, но он всегда был скрытен, замкнут, мне казалось, что его как будто постоянно что-то гнетет. Он никогда не смотрел мне в глаза, да и другим людям тоже, кто бы они ни были, только «да», «нет» или «сделай, пожалуйста, то и это» — и больше ничего не скажет. Только с Мардилом иногда разговаривал. Исильмэ снова заплакала. — Я бы для него все сделала, если бы он попросил. Я не знала, как быть, и подумала, что мне нечего ждать от жизни, если я по-прежнему буду одной из дворцовых служанок. Хорошо еще, что меня там никто не трогал, король не позволял приближенным распускать руки, говорят, его отец был совсем другим и сам не упускал случая позабавиться с прислугой. Я соврала, что выхожу замуж, и попросила расчет, после чего ушла из дворца и тем же вечером, переодевшись юношей, вернулась туда вновь. Назвалась сиротой, попросила взять меня теперь уже в оруженосцы. Как ни странно, мне не отказали, видимо, после войны не так много народу рвалось на армейскую службу. Остальное вы знаете. Маэглин тяжело вздохнул и устало прислонился к стене. Его одолевали неприятные воспоминания о собственной юности в Гондолине. — Как же трудно быть юным и наивным, — сокрушенно покачал головой эльф. — Ты, конечно, редкостная дура, но, на твое счастье, везучая. Надо было тебе дома оставаться да замуж за этого твоего соседа идти, как все порядочные девки делают. Живьем я этого вашего короля не видел и уже вряд ли увижу, а вот на портретах пару раз доводилось. Спору нет, у Эарнура уж слишком красивая рожа, да только, знаешь ли, на него хорошо посмотреть издалека, повосхищаться, как прекрасной картиной или статуей, а потом забыть. Твое счастье, что он на тебя глаз не положил. Я-то живу на свете намного дольше тебя и давно понял, что словом «любовь» люди, да и эльфы тоже, зачастую прикрывают такую мерзость, что и думать-то страшно, и не надо так смущаться, я вовсе не про постель. Хотя и про это тоже, но это всего лишь одна из мелких составляющих общей гнусности. Тхайрэт обиженно посмотрела на коменданта. — Дядя, это неправда. Зачем ты ей такое говоришь? Эльф угрюмо сдвинул тонкие черные брови. — Тхай, если твоим родителям повезло, это не значит, что везет всем и каждому. Они — исключение, подтверждающее правило, а правило-то и заключается как раз в том, что в роскошном золотом ларце лежит полусгнившая дохлая крыса. На Исильмэ было жалко смотреть — губы девушки дрожали, по лицу градом катились слезы. — Я же говорила, что вы живете во тьме и ничего не сможете понять, тому, кто находится во мраке, весь окружающий мир будет казаться черным! — Только не надо высокопарных фраз из книжек эльфийских хронистов, — с язвительной торжественностью ответил Маэглин. — Я уже понял, что читать ты умеешь. Молодец. Только вот на Эарнура тебе пялиться не стоило. Ты правильно сказала вначале — он тебе не пара, надо идти замуж за соседа. Вот и шла бы. Однако потом здравый смысл тебе отказал. Целительница возмущенно отвернулась и пошла снимать с огня наконец вскипевший чайник. — А теперь рассуди сама, — натянуто улыбнулся комендант. — Прекрати на какое-то время плакать. Я понимаю, тебе сейчас очень горько, но головой тоже думать надо. Исильмэ снова вздохнула. Совсем недавно ей казалось, что Ломион ей сочувствует, а теперь она ощущала себя так, словно в разгар солнечного летнего дня вдруг полил дождь, и она вымокла до нитки. Разумом она понимала, что Эарнура, скорее всего, уже нет на свете, но зачем комендант сейчас так жестоко разбивает на осколки то, чем она жила больше десятка лет? — Вот понравилась бы ты ему, — зловеще усмехнулся эльф и сцепил пальцы. — И дальше что? Женился бы он на тебе? Как же, зачем ему простолюдинка. Будь он благородным человеком — просто отметил бы про себя, что ты ему нравишься, и взял в супруги какую-нибудь знатную деву, но я мало верю в чужое благородство. Скорее всего, решил бы с тобой позабавиться, а там ты не среди орков, чтоб кочевряжиться: хочу — не хочу. Это у орков женщин мало, потому и обычай такой — бабы их сами выбирают, с кем детей заводить, — пояснил он. — Даже если говорить о людях, так это ты какого-нибудь парня из деревни оплеухой на место поставить можешь, чтоб не лез под юбку, а королю не отказывают. Тебя б никто и спрашивать не стал — притащили бы к нему в спальню, невзирая на твои мольбы и слезы. Или ты относишься к тем девчонкам, которым плевать, что парень делает с их телом — главное, что они его в голове любят? Да, видал таких. Печально. Исильмэ молчала, испуганная, поникшая и подавленная. Тхайрэт заваривала чай, косясь на дядю испепеляющим взглядом — если бы она и в самом деле могла поджигать предметы силой мысли, от Маэглина осталась бы только горстка углей. — А еще позволь напомнить, что от этого еще и дети появляются, — заметил комендант. — Поразвлекся бы он с тобой за милую душу, а потом выставил бы на улицу и женился на дочке какого-нибудь знатного лорда, а ты осталась бы с разбитым сердцем и без гроша за душой, возможно, что и с ребенком на руках. Твой сын не получил бы права даже подбирать объедки, оставленные законными отпрысками благородной супруги короля. Так что радуйся, вот чего тебе удалось избежать. — Дядя, прекрати! — не выдержала Тхайрэт. — Тебе доставляет удовольствие доводить ее до слез? После того, как ее саму Нендил пытался расстрелять из арбалета? После того, как погибли ее друзья? После того, как человека, который был ей дорог — каким бы он ни был — убили? И еще — зачем ты говоришь ей такие гадости про Эарнура? Ты его даже не знал, может быть, он вовсе не бесчестный распущенный негодяй, каким ты пытаешься его представить! Маэглин замер, упрямо поджав губы. — Не спорю, может быть, все и не так, — в голосе его зазвучала злость и досада. — В юности я любил одну женщину. Я был так же наивен и легковерен, как Исильмэ. Я тоже говорил, что готов для нее на все, что я сделаю все, что она пожелает, даже звезды с неба достану!!! И что я получил в ответ? Предательство. Жестокость. Мои родные возненавидели меня. Мне плюнули в душу, но, к счастью, я вовремя понял, что к чему, и ушел сам. Они потом получили свое, но я был так опустошен, что не мог даже злорадствовать. Тхайрэт поставила чашки на стол и, подняв с пола кольчугу и старую одежду своей гостьи, пошла в кладовку. — Я все спрячу и принесу кое-что вкусненькое, — как-то растерянно сказала она. Исильмэ отняла мокрые ладони от заплаканных глаз. — Лорд Ломион, вы и в самом деле ошибаетесь, — произнесла она с затравленным видом. — Эарнур действительно не такой. Он никогда такого не делал. И даже не пытался. Он всегда был со всеми очень вежлив, даже со слугами. Я сейчас себя чувствую так, словно у меня сердце вырвали. Надеюсь, что он умер быстро и без мучений. Он не заслужил такого. Если бы меня тысячу раз попросили отдать свою жизнь за него, я бы сделала это. Лучше бы меня убили, а с ним было бы все хорошо! — Знаешь, девочка, — хмуро пробормотал эльф, — есть такая старая кхандская сказка. История эта, конечно, глуповатая и насквозь лживая, на то и сказка, но намек в ней хороший. Жил в одной стране далеко на востоке король, и был у него единственный сын — юноша слабый и болезненный. Король обращался к целителям, да только те были бессильны — юноша продолжал чахнуть с каждым днем. Раз поехал принц куда-то по своим делам, да в дороге и почувствовал себя плохо. Завернул он в деревню, а там бабка-знахарка жила. Была у той бабки воспитанница, сирота — вместо внучки ей была, и влюбилась она в больного принца без памяти, да и он в нее, благо оказалась та девушка очень хороша собой. Однако уж на что бабка была прекрасной целительницей, да только все ее знания и умения так и не помогли юноше — он по-прежнему с трудом мог подняться с постели и уже не чаял вернуться к отцу-королю живым. Девушка тогда пошла в Храм Луны, что находился в соседнем селе, и задала жрице-провидице вопрос: как излечить принца от его болезней? Жрица ей и отвечает: твой любимый наказан богами и расплачивается за злодеяния многочисленных поколений своих предков, которые, находясь у власти, чинили всякие жестокости, не следует тебе ношу эту на себя взваливать, но если уж ты так хочешь ему помочь, есть один способ. Как ты, наверное, догадываешься, сиротка не отказалась от своей затеи вылечить принца — он был, как и твой Эарнур, парнем добрым и хорошим, потому она его и полюбила, а на юге и востоке не принято своим детям жен и мужей выбирать, так что принц вполне мог взять в супруги простолюдинку, не спрашивая мнения и согласия отца. Исильмэ печально кивнула, внимательно слушая Маэглина. — Так вот, — продолжал он, — жрица рассказала девушке, как исцелить ее милого. Она дала ей рецепты тайных снадобий и сказала, что ей нужно не просто приготовить лекарства, но и выдержать тяжкое испытание. Три долгих месяца следовало приемной внучке знахарки лечить больного, и по истечении этого срока он должен был выздороветь, а все его болезни перешли бы на девушку. Однако боги были милостивы к влюбленным и открыли жрице свою волю: если юноша окажется честным и благородным и не отвергнет свою спасительницу, то она тотчас станет здорова, и оба они забудут о любых недугах до конца своих дней. — Догадываюсь, что он отверг ее, — вставила Тхайрэт. — Именно так, — пожал плечами ее родственник. — Когда он, став благодаря девушке сильным и здоровым, увидел, что сиротка похудела, подурнела и ее мучают постоянные боли и кашель, то сразу же сказал, что вся его любовь к ней прошла, и пошел просить руки дочери военачальника. Боги прогневались на юношу — ведь они дали ему возможности искупить прегрешения предков, а он оказался ничуть не лучше, чем весь его проклятый свыше род! Все его болезни тотчас вернулись к нему, а девушка вознеслась в чертоги богов, где стала одной из их свиты. Думаю, ты понимаешь, о чем я? Любить надо себя, а если уж решил жениться или выйти замуж — рубить дерево по себе, и вообще я советую всем заниматься своими делами, а не влюбляться в кого бы то ни было, потому что другие люди нагадят тебе в душу, а ты сам себе — нет! Будешь что-либо делать во имя этой пресловутой любви — не дождешься никакой благодарности, тобой только попользуются и бросят. Не будь дурой. Исильмэ только покачала головой. — Я не буду с вами спорить, в жизни бывает всякое, — наконец произнесла она с явной досадой, — и я вам, конечно, сочувствую. У меня тоже были односельчане — совершенно ужасная семья, муж целыми днями от бутылки с вином не отходил, жена ему с соседом изменяла, а дети бегали оборванные и голодные. Люди в мире разные есть, равно как и эльфы, но это не значит, что если один повел себя никуда не годным образом, то все остальные сделают так же. Да, вам не повезло, вашей вины тут наверняка нет, с кем угодно могло такое случиться, но вы из-за того, что ваша возлюбленная, по всей видимости, оказалась негодяйкой и вами пренебрегала, мало того что отказались от любви вообще, так еще и считаете, что всем вокруг от этого тоже плохо. Вам не кажется, что это как-то слишком? Маэглин внезапно почувствовал себя неуютно. — Вы тут пейте чай, ешьте, я пойду, а то меня еще ждут дела в крепости. И запомните, что я сказал — Исильмэ не должна никуда отсюда высовываться. Если кто-то узнает о нашей гостье, у всех нас будут неприятности, а главным образом у нее самой. Извините, если наговорил гадостей. Я неосторожный, жестокий, но это я не со зла. Я к вам еще зайду вечером.