Эарнур

Проведя пару дней в доме Тхайрэт, Исильмэ почувствовала себя намного лучше: стараниями орчанки рана почти не беспокоила ее. О том, что случилось с Эарнуром, она изо всех сил пыталась не думать, потому что понимала, что так можно просто сойти с ума. Где-то дня через три их навестил Ломион. Он выглядел довольно напряженным и, задав девушкам пару обычных вопросов о насущных делах и самочувствии случайной гостьи, постоянно отводил от Исильмэ взгляд. Потом, собравшись с силами, он решил сообщить ей неприятную… вернее сказать — просто страшную новость. — Прости меня, Исильмэ, но я должен сказать тебе кое-что, что наверняка причинит тебе сильную боль, — нерешительно начал он, — но другого выхода у меня нет. Как поправишься окончательно, уезжай домой в Гондор, найди себе там какого-нибудь обычного парня по сердцу или просто так живи, это уж тебе решать, а все то, что здесь видела и что с тобой случилось, забудь как страшный сон. К сожалению, Эарнур мертв. Мои худшие опасения сбылись, Нендил с Аргором и в самом деле замучили твоего ненаглядного насмерть. Мне очень жаль. Исильмэ не заплакала, не стала ни о чем спрашивать Ломиона, лишь долго молчала, не поднимая глаз. — Спасибо вам за то, что спасли мне жизнь, — наконец произнесла она. — Скоро я покину вас и никому ничего не скажу. — Правильно сделаешь, если не будешь болтать, — твердо добавил эльф. — Многие на моей памяти уже поплатились за свой не в меру длинный язык, поэтому его лучше держать за зубами. Лучше всего будет, если ты представишь себе… что твое пребывание здесь, на границе Мордора, и встреча со мной тебе просто приснились. Исильмэ мужественно выслушала Маэглина, не проронив ни слова, но когда он ушел, все же дала волю слезам. — Ну почему для нашего короля все кончилось так ужасно? — жаловалась она Тхайрэт. — Мне всегда хотелось, чтобы он был счастлив и у него было все хорошо, мне ведь ничего от него не было надо, но я бы полжизни… нет, всю жизнь отдала за то, чтобы с ним ничего не случилось! Это отвратительно, жутко, несправедливо, он этого не заслужил! — Да, — согласилась с ней орчанка, — многие такого не заслужили. Хорошие люди умирают, причем порой им достается за чужую вину, да и вообще ни за что, а злобные ублюдки наподобие Элронда живут себе долго и счастливо, и ничегошеньки-то с ними не делается! Ночью Исильмэ перед тем, как заснуть, долго смотрела в окно на большую голубую звезду, висевшую в темном небе довольно низко над линией горизонта. Пусть Эарнура больше нет, но ее собственная жизнь не кончена, и если она не погибла вместе со всем своим отрядом, может, в этом есть какой-нибудь смысл? — Когда вернусь домой, наверное, поселюсь в месте, где меня никто не знает, и попробую начать все сначала, — поделилась она за завтраком с Тхайрэт. — Мой бывший жених уже наверняка сыграл свадьбу с другой, да и соседи считают меня мертвой или пропавшей без вести. — Правильно мыслишь, — хозяйку дома, судя по всему, радовало то, что ее новая знакомая держит себя в руках. — Со смертью тех, кто нам дорог, наша жизнь не лишается смысла и уж тем более не обрывается. — Ты прямо мои мысли читаешь, — ответила Исильмэ. — Я понимаю, что тебе сейчас очень больно, но что ж делать, если все так обернулось. Я была совсем маленькой — мне было года три или четыре, когда мой отец чуть не погиб. Только моя мама тоже сильная, если бы Элронд все же успел довершить свое грязное дело, она бы начала все сначала, тем более что у нее тогда уже была я. — Спасибо, что понимаешь меня, — печально поблагодарила ее девушка, про себя думая, что ей бы хотелось чуть поподробнее разузнать у Тхайрэт и Ломиона о том, что именно натворил Элронд — ее разбирало любопытство, и она поняла, что оба явно не просто так люто ненавидят владыку Имладриса, но все же она сочла за благо не злить странного эльфа и не стала ничего спрашивать. * Из хороших друзей получаются отличные предатели. Афоризм неизвестного автора Эарнур по-прежнему не знал, сколько дней прошло и как долго он уже находится в Мордоре — ему казалось, что погода здесь не меняется, и каждые новые сутки как две капли воды похожи на предыдущие. Из окна своей комнаты, лежа в постели, он мог видеть, как косые лучи заходящего солнца освещают крыши домов. Что это за место? Барад-Дур? Или какая-то другая вражеская цитадель? Может быть, даже Минас Моргул? В библиотеке Минас Тирита он не раз видел карты Мордора и помнил, сколько там всяких застав и крепостей — пока он лежал без сознания, прислужники Саурона по приказу своего повелителя могли увезти его куда угодно — при условии, конечно, что пленник перенесет дорогу. С каждым днем стараниями Морнэмира и его напарника он чувствовал себя все лучше и лучше, и в последние дни, цепляясь здоровой рукой за плечо полумайа, даже пробовал вставать с кровати и ходить от постели до окна. Когда дверь в очередной раз скрипнула, Эарнур подумал, что к нему снова пришел Морнэмир, и испуганно вздрогнул, увидев на пороге Маэглина. — Привет, — эльф вполне дружелюбно улыбнулся. — Как самочувствие? Я слышал, что вполне неплохо, и мне даже позволили тебя навестить. — Да вроде… неплохо, жить буду, — растерянно прошептал Эарнур. — Я рад. Напугал ты нас тогда, конечно. Впрочем, бывает — я тебя понимаю, тебе было просто очень страшно, и ты не знал, чего ждать. Когда мы с моим троюродным братом первый раз в жизни увидели Саурона, то нам тоже было не слишком весело. Потом я понял, что он отнюдь не такое дерьмо, как мой дядюшка, и мы с ним даже подружились, благо у нас нашлось много общих любимых дел. — А вы… тот самый Маэглин, из Гондолина? — наконец решился спросить король Гондора. — Да, — подтвердил эльф. — Хотя трудно было не догадаться. Если тебе интересно, то никто мне в Ангбанде пытками не угрожал. Саурон меня просто выслушал, когда я рассказал ему о своих злоключениях. И все. Потом он меня с того света вытащил, когда меня угораздило свалиться со стены в Гондолине. Тъелпе тоже поставил на ноги после Нирнаэт. С тех пор так вот мы и вместе. Думаю, тебе не стоит его бояться, ничего он тебе не сделает. — Тогда… чего он от меня хочет? — поинтересовался Эарнур; разметавшиеся по плечам и подушке темные волосы только подчеркивали бледность его лица. — А я откуда знаю? — с усмешкой пожал плечами Маэглин. — Это ты с ним лучше разговаривай, — добавил он, присаживаясь на край кровати. — Вы издеваетесь? Я его боюсь до смерти, — пленник чувствовал себя крохотной мухой, попавшей в сети огромного паука. — Слушай, — как можно мягче произнес эльф, — я, в отличие от тебя, знаю Саурона уже много лет и могу честно тебе сказать: если бы он хотел тебя убить или сделать с тобой что-то страшное, для него бы это не составило трудности. Более того, он давно бы это сделал. Впрочем, есть у меня для тебя и плохая новость: от твоего гребаного дружка Элронда по-прежнему ни слуху ни духу, он однозначно сделал вид, что тебя нет, но меня это почему-то не удивляет. — Элронд мне не дружок, — возмущенно ответил Эарнур, — и мне как-то совсем не хотелось бы водить дружбу с такими людьми или эльфами по доброй воле… я бы и не стал, если бы отец не отправил меня на войну. Вы, как я понял, тоже его за что-то ненавидите, и меня это тоже не удивляет. Знаете, что он устроил в Ангмаре? Такое нельзя творить даже с врагами. Маэглин прикусил губу. — Мне есть за что ненавидеть нашего владыку Имладриса, — ответил он с явной злостью. — Я, помнится, обмолвился при тебе, что он очень нехорошо обошелся с двумя моими братьями. Так вот, я говорил о Тъелпе, то есть Келебримборе, и Гил-Галаде, и если первый изначально раскусил этого подлого выродка и старался держаться от негодяя подальше, то Эрейнион… он всю жизнь был очень наивным и открытым, верил в свет и добро. И в дружбу с Элрондом тоже верил. За что и поплатился. Эарнур посмотрел на эльфа с сочувствием; его отнюдь не удивляло то, что рассказал Маэглин, и он подумал, что неплохо было бы расспросить его о том, что именно произошло, но постеснялся — мало ли, вдруг еще разозлится. — Ваш родич Морнэмир как-то сказал, что Элронд оскорбляет других на чем свет стоит, а они стесняются дать ему в морду, — он на мгновение задумался. — Он прав. Ведь я бы мог так поступить, а вместо этого молча слушал те гадости, которые мне говорил Элронд, и смотрел на то, что он вытворял. То есть смотрел, конечно, не молча, я попытался его остановить, но он меня только высмеял. — Это вполне в его духе, — голос Маэглина слегка дрогнул. — Когда я сидел со своим долбанутым дядюшкой в его гребаном городе и света белого не видел, то и не подозревал, что у меня есть брат, который к тому же обожает, как и я, делать что-то красивое! Я о Келебримборе говорю. Мы с ним познакомились уже после Войны Гнева в Эрегионе: выяснилось, что Саурон с ним дружит, и как-то раз он взял меня на встречу с Тъелпе. Не поверишь, но мы сразу друг другу понравились, хотя все, кто нас знает, говорят, что мы совсем не похожи. Кэл очень жизнерадостный, и даже то, что Элронд его покалечил, никак не изменило его нрав. С Гил-Галадом потом было хуже. Эарнур вспомнил записи в дневнике Исилдура, посвященные войне Последнего Союза. Конечно, было заметно, что сделаны они человеком, однозначно близким к помешательству или вообще душевнобольным, но в них было очень много странного. И теперь — то, что говорит Маэглин. Может, все-таки спросить его? — Это Элронд убил вашего брата… Гил-Галада? Да? Ведь не Саурон? — произнес он, в душе удивляясь собственным словам, ведь еще несколько лет назад он и подумать-то бы о таком побоялся. — И Келебримбора тоже? — Почти угадал, — гневно сверкнул темными глазами эльф. — Нет, ты не бойся, я не на тебя злюсь, — добавил он, заметив испуг на лице Эарнура, который решил, что все-таки ляпнул что-то не то. — На эту ушастую мразь, которая волей случая, к сожалению, приходится сыном моему собственному сыну, — он умышленно не сказал «приходится мне внуком». — Ненавижу Элронда. Если хочешь, могу, конечно, тебе поведать, как все было. Или ты уже устал со мной разговаривать? Тебе бы, конечно, в твоем состоянии поспать сейчас… — Лучше расскажите, — Эарнур попытался изобразить спокойную улыбку. — Хорошо, что вы пришли, а то мне тут очень скучно. Глупо звучит, но я уже и спать устал. — Ну, о том, как я родился и жил до прихода в Гондолин, ты наверняка все знаешь, тут легенды не лгут, — ответил Маэглин. — Если бы я мог предвидеть, как все сложится, то отговорил бы маму туда ехать. Она же ведь на самом деле не думала уходить от папы — уж не знаю, как там на самом деле было, насиловал он ее в самом начале их брака, как впоследствии уверял всех мой дядя, или нет, но я, в отличие от многих моих друзей, в детстве за родителями в замочную скважину не подглядывал, стеснялся. Просто мои родители очень разные, папа всегда считал, что мужчина в доме главный и он обязан ездить по делам, а жена должна его ждать и вести хозяйство, ей в дальних краях делать нечего. Мама же у меня, напротив, думала, что это вовсе не обязательно, она же из Нолдор, свободолюбивая, как и все они, но моего папу не переспоришь — если он стоит на своем, то все, в этом смысле он всегда был хуже Саурона, с тем можно хоть как-то договориться. Так вот, мы же с мамой думали — погуляем и вернемся, ну, папа, конечно, будет несколько дней злиться и дуться, а потом все вернется на круги своя, он же всегда так делал. А мой дядя… конец этой истории ты знаешь, какой мразью он оказался. Ведь мама же перед смертью его умоляла, своего родного брата, чтобы он не трогал ее мужа, ведь тот не нарочно… Маэглин на какое-то время замолчал и опустил глаза в пол — было видно, что ему тяжело об этом рассказывать. — Я мало кому об этом говорил, только Саурону и своим братьям, ну и еще паре тех, с кем в общем-то дружу, — он наконец собрался с духом, — но мой отец, когда дядя приказал столкнуть его со стены, умер не сразу. А я стоял и смотрел. Как будто не в силах был пошевелиться. И еще: он перед смертью меня не проклинал. Он вообще ничего не говорил. Это выдумка Глорфиндейла — хотя чего от него ждать, этот упырь дружит с Элрондом не разлей вода. Он меня ненавидел и постоянно обзывал по-всякому, а я даже в морду ему дать не мог — ведь мой дядя его обожал! Эарнур вспомнил, как в Карн Думе один из подручных владыки Имладриса, найдя ящик трофейного хмельного, напился до полусмерти, упал на мостовую с балкона королевского дворца и сломал себе позвоночник в двух местах — зрелище было жуткое. Вся эльфийская медицина оказалась бессильна, и незадачливый победитель умирал три дня в страшных мучениях на глазах у боевых товарищей. Король Гондора почувствовал сильную жалость к Маэглину: судя по всему, тот очень любил своих родителей, и лучше даже не думать о том, сколько можно прожить безо всякой помощи при падении с большой высоты, когда человек или эльф превращается в окровавленный мешок с переломанными костями и разорванными внутренностями. — Сочувствую вам, — только и смог сказать он. — Потом я долгое время ничего толком не осознавал, ни что со мной, ни где я нахожусь, — продолжал Маэглин, мысленно радуясь очередной представившейся ему возможности выговориться. — Я был способен только думать урывками, но все-таки понимал, кто я. Другие эльфы впоследствии рассказали мне, что первые несколько недель жизни в Гондолине я вообще не спал, и меня часто находили лежащим в обмороке рядом с маминой могилой. — Какой ужас, — прошептал Эарнур. Он представил себе совсем еще юного Маэглина, который остался один на всем белом свете и вынужден был жить в одном доме с дядей, который, если судить по его словам, был настоящим монстром и к тому же убил мужа собственной сестры на глазах у ее сына. — Не знаю, как вы вообще не сошли с ума и перенесли все это. — Может быть, даже благодаря Саурону, который меня выслушал, как я тебе уже сказал, — грустно улыбнулся эльф. — Просто выслушал. Ну и заодно навешал прислужникам моего мерзкого дядюшки. Вот вспоминаю сейчас все это, и никого из жителей Гондолина мне не жалко. Вот совсем-совсем никого. Плохо, что Глорфиндейл окончательно не сдох, у меня с ним свои счеты, этот гад меня в свое время полуорком дразнил. Хотя когда я познакомился с орками, то понял, что большинство из них куда лучше этой ушастой мразины. Кстати, пытками мне никто не грозил — я просто наткнулся в горах на Сауронов патруль, они и отвели меня к своему повелителю. Мой дядя со мной обычно гораздо хуже обращался, чем орки, я ведь, кстати, честно пытался просить руки его дочери, но он послал меня куда подальше. Они-то меня даже лепешкой угостили и выпить налили. — Да вы и не похожи на запуганного и несчастного, — согласился с ним король Гондора, который уже понял, что вся давно известная ему, как он думал, история в устах выжившего свидетеля выглядит совершенно иначе… хотя как ему сейчас, наверное, больно снова вытаскивать все это из глубин памяти. — Думаю, ты уже понял самое главное, — внимательно посмотрел на него Маэглин. — Эарендил — мой сын. Уверен, что сейчас упаду в твоих глазах ниже некуда, но за четыре месяца до свадьбы Итариллэ я… ну, сам понимаешь, как дети рождаются, — эльф залился краской, видно было, что он чувствует себя неловко. — Она ничего никому не сказала, ни своему отцу, ни мужу. Эарендил родился через восемь месяцев после свадьбы. Думаю, по срокам все понятно — эльфийская женщина носит ребенка год, если ее дитя пошло в отца-человека, то может быть, что и девять месяцев, но восьмимесячный человеческий малыш считается недоношенным, и это обычно видно. Мой сын выглядел вполне доношенным и здоровым. Я опять же мало кому об этом говорил, теперь и ты знаешь. И, кстати, Туор не сталкивал меня со стены. Я сам оступился — совершенно случайно, вернее, мне под ногу попался обломанный камень. Если бы не целительское мастерство Саурона, я бы сейчас с тобой не разговаривал. А Элронд, видимо, в Тургона либо в Финголфина таким негодяем удался, есть в кого, хорошо, что Элрос не такой! — И вы остались с ним в Ангбанде? — Эарнур сильно сомневался, что Итариллэ вот так вот просто взяла и скрыла то, что Маэглин над ней надругался, хотя кто его знает… если Тургон на самом деле был таким, как его описывает племянник, то действительно кто его знает. Про себя он подумал, что своему отцу тоже не стал бы рассказывать ничего о своих бедах, потому что тот наверняка выдал бы единственному сыну, что тот размазня, тряпка, набитый дурак, наверняка врет и к тому же сам во всем виноват. К самому Маэглину, несмотря на его признание в насилии над родственницей, он почему-то, как ни странно, не чувствовал никакой неприязни. — Да, почти до самой Войны Гнева. Потом вместе ушли на восток. К тому времени Саурон уже успел подружиться с моим братом Келебримбором. Они вместе делали Кольца Власти, это была их общая идея. Мы с Тъелпе тоже очень быстро нашли общий язык, в Эрегионе у нас обычно было очень весело, только вся наша работа обычно заканчивалась под столом с бутылкой чего-нибудь горячительного, мы с Сауроном все время с собой приносили. Потом обо всем прознал ублюдок Элронд, — Маэглин прибавил какое-то непристойное ругательство на Черном Наречии. — Он мечтал заполучить в свои грязные лапы одно из эльфийских колец, так что ты, я думаю, уже догадался, что в один прекрасный день в гости к Тъелпе наведались отнюдь не подручные Саурона. Те, напротив, сумели выбраться из города и сказать своему властелину, что Келебримбор попал в беду и ему нужна помощь. На улице постепенно темнело. Маэглин поднялся, развел огонь в камине и зажег две свечи, пламя которых то вспыхивало, то почти гасло под дуновением теплого ветерка, врывавшегося в приоткрытое окно. — Не устал еще меня слушать? — Нет, — тихо ответил Эарнур. — Значит, это Элронд убил вашего брата. — К счастью, не убил, хотя все шло к этому, — пояснил эльф. — Он подверг Тъелпе всяким изуверским пыткам, требуя у него эти кольца. Переломал ему половину костей и жег лицо каленым железом, а потом пытался добить — из лука и кинжалом. Когда Саурон спугнул этого выродка, на Келебримборе не было живого места, и все думали, что он вот-вот умрет у них на руках — сам понимаешь, жуткие ожоги, разбитые на осколки кости и несколько смертельных по сути ран. Однако в том, что касается вытаскивания людей и эльфов с того света, Саурону нет равных — в этом ты уже убедился на собственной шкуре. Келебримбор полторы недели лежал без сознания, а его жена и дочка рядом рыдали в отчаянии — хорошо, что Элронд не знал о том, что они вообще есть у Тъелпе, иначе все было бы куда страшнее. Он выжил, хоть и остался глубоким калекой с изуродованным лицом. Впрочем, у него, в отличие от Гил-Галада, изначально не было никаких иллюзий по поводу гнилой душонки Элронда. Тому наш любезный родственник, будь он сто раз неладен, хорошо задурил голову. Маэглин натянуто улыбнулся, потом вздохнул. — Эрейнион был лучшим из нас. Лучшим в полном смысле этого слова. Добрым, отзывчивым, благородным, честным, искренним, всегда готовым помочь, самоотверженным, верящим в лучшее и очень доверчивым. Он не хотел видеть зла в том, кого считал своим приближенным, хотя все говорили — и Маглор с сыновьями, и Маэдрос, и Келебримбор, и даже Орофер, Малгалад и Келеборн. Элронда никто не любил, кроме таких же ублюдков, как он сам, наподобие Глорфиндейла, но Гил-Галад не хотел никому верить. За это он впоследствии жестоко поплатился. Его привычный мир оказался разрушен, он потерял все, чем жил с рождения, все опоры в жизни, и совершенно не знал, что делать. Даже не знаю, кому досталось хуже — ему или все же Келебримбору. Тъелпе, по крайней мере, не ждал от Элронда ничего хорошего, и у него были мы все — его друзья и родичи. — Что с ним стало? — немного помедлив, спросил Эарнур. Про себя он думал, что Элронд и в самом деле был тем еще чудовищем в эльфийском облике и рассказ Маэглина почему-то совершенно его не удивил. — К счастью, ничего прямо совсем уж страшного не случилось, он, можно сказать, отделался легким испугом… хотя какой там легкий испуг, я бы это скорее сильным душевным надломом назвал. Про битву на Ородруине ты ж наверняка всякие сказания и хроники читал еще в детстве. Никогда не задавался вопросом, почему Гил-Галад первым полез в драку, хотя это была обязанность его герольда? Король Гондора нерешительно кивнул. — Если бы я попробовал в детстве что-то подобное спросить, отец бы меня до полусмерти избил. Хотя вы же сами говорите, что ваш брат всегда был очень благородным эльфом. Вот и решил, наверное, что его обязанность — защищать приближенного. — Отчасти ты прав. Элронд пытался для виду что-то квакать, зная, что мой в высшей степени порядочный брат ни его, ни тем более своего лучшего друга Элендила вперед не пустит. Так оно и вышло. А вот потом было очень весело. Говоря по-хорошему, с Сауроном лучше в бою не связываться — с его-то целительским опытом он прекрасно знает, как устроены разные живые существа и кому куда что и как нужно воткнуть, чтобы человек или эльф умер на месте, умер, но перед этим долго мучился или вообще через день встал с постели без особых последствий для здоровья. Как он сам говорит, лучше всего у него получается даже не лечить или что-то мастерить, а убивать. В общем, ни одна из тех ран, что он нанес в поединке моему брату, не была смертельной или даже относительно опасной, он не ставил перед собой задачу с ним разделаться — в отличие, разумеется, от выродка Элронда. Когда я упомянул о том, что этот выродок воткнул меч в спину моему лучшему другу… — Вы имели в виду Саурона? — Да. Если бы не подлая выходка Элронда, еще неизвестно, чем бы все закончилось. Потом он, воспользовавшись тем, что Исилдур, у которого поехала крыша, стоит и смотрит то на Кольцо, то непонятно куда и не замечает ничего вокруг себя, а Кирдан вообще боится слово сказать, подошел к моему брату, которого счел мертвым, и снял с него корону и одно из эльфийских колец, Вилью, которое Тъелпе сделал отнюдь не для грязных когтей этой скотины. Все бы хорошо, но в это мгновение Эрейниона угораздило очнуться. Первой его мыслью было то, что это наверняка мародерствуют орки. А вот теперь представь себе, каково ему было, когда вместо орков он увидел перед собой своего обожаемого герольда, который уже успел безо всякого зазрения совести нацепить корону Нолдор на свою безмозглую башку. — Я приблизительно представляю, что он ему сказал, — улыбнулся Эарнур, на миг забыв о том, что находится среди врагов. — Да не успел он ничего сказать, — печально произнес Маэглин. — Зато Элронд сказал, когда заметил, что мой брат глаза открыл. «Ах, ты еще шевелишься? Ну, сейчас мы это исправим!». С этими словами верный герольд приставил своему королю меч к горлу. Хорошо, что мы в очередной раз спугнули эту злобную гадину. Ну, а вот дальше… представь себе. Он себя тогда чувствовал примерно как ты сейчас. Весь прежний мир рухнул, и он один в окружении тех, кого раньше ненавидел и боялся до полусмерти. «А они только и мечтают сделать с тобой что-нибудь ужасное» — подумал про себя король Гондора, но промолчал. — Это был ноябрь. Потом летом Тъелпе с Сауроном собрались в Ханатту… в Харад то есть, в теплом море поплавать и на солнышке поваляться. Келебримбор, естественно, звал Гил-Галада с собой, тот не хотел ехать, но я настоял — говорю ему: отдохни и развейся, в конце концов, ты уже понял, что Элронд — дерьмо, а Майрон тебя не съест. В кои-то веки раз мой брат решил кого-то послушаться и согласился. В конце лета они вернулись оттуда лучшими друзьями. Так что насчет Элронда — вы с Аргором не первые, кому этот ушастый пень умудрился поднасрать. — Мой родич Аранарт у него в Имладрисе сейчас много времени проводит, — ответил Эарнур, решив все же не поддаваться желанию задать Маэглину пару вопросов. — Я понимаю, почему, вы только не думайте, пожалуйста, что Ари сам такой же, как Элронд, он вовсе не такой, он очень хороший человек, просто ему очень нравится Арвен. — Дочка Элронда? — хихикнул Маэглин. — Пусть твой родственничек не надеется, хуй ему… извини, хрен, а не Арвен, а если он вздумает полезть к ней под юбку, то башки ему не сносить, и ту самую часть тела, которую я тут упомянул, Элронд ему и отпилит. Тупым ножом. Хорошо, что Итариллэ меня не выдала, а то представь себе, что бы со мной ее папаша сделал. Этот придурок Элронд, как мне кажется, с таким подходом к делу мечтает, чтобы его дочь до скончания времен оставалась вечной девственницей. Наверняка ж Аранарт не первый, кто на нее глаз положил. Бедной Арвен скоро останется пользовать только черенок от лопаты, хотя с твоим родственничком ей наверняка было бы сподручней. Король Гондора слегка покраснел и смутился, потом махнул рукой. — Какая Арвен, Арвен ему уже не светит. Ари женился на другой, и у него уже сын есть, на Арвен он теперь только смотреть может и с ней разговаривать. Против этого Элронд вроде бы не возражает. А еще он почему-то вбил себе в голову, что мы с Ари на его жену пялились. Я вообще… ну, никогда и в мыслях не имел, а Аранарт вовсе не такой, чтоб смотреть на замужнюю женщину. — А оно и неудивительно, говорят, что у Элронда полный нестояк даже на собственную жену, пить меньше надо, потому он ее и ревнует не только к каждому мужику на дороге, но даже и к огурцам с морковкой, — принялся глумиться эльф, с явным удовольствием наблюдая за смущением застенчивого Эарнура. — Кстати, хотел спросить у тебя одну вещь. Понимаю, что ты, возможно, после тяжелого потрясения не все помнишь, но попробуй все же вспомнить. От этого может зависеть жизнь одного ни в чем не повинного человека… точнее, эльфа, но это неважно. Аргор и Нендил пытались вытрясти это из тебя, но они как-то уж очень странно задавали вопросы. Я бы, если честно, тоже на твоем месте не понял, о ком они говорят. Эарнур кивнул. — Хорошо. — Это светловолосая эльфийка, зовут ее Оннэле Къолла, также известна как Горная Дева. Аргора я тут отчасти понимаю, что он так злится, это его баба, он на ней вроде даже как жениться собирался — я даже не ожидал от такого, как он. Видел ли ты ее среди живых или мертвых, может быть, знаешь что-то о том, где она может быть сейчас? Я, конечно, понимаю, что война есть война, но Оннэле не виновата в том, что оказалась в неудачном месте в неудачное время. — Не видел, и не уверен в том, что-то, что я вам сейчас скажу, правда, — твердо ответил пленник, про себя думая, что Аранарту стоило бы однозначно держаться подальше от Имладриса и его владыки, — но я слышал от Линдира, одного из прислужников Элронда, очень странную вещь. Он говорил, будто бы они и в самом деле держат где-то под стражей такую женщину, как вы описали. Тогда я не придал этому значения, потому что Линдир был в стельку пьян и вряд ли понимал, что говорит, они, когда напивались, постоянно хвастались мнимыми военными подвигами — мало ли что ему снова во хмелю привиделось. Это все, что я знаю и что могу вам рассказать. — Значит, все-таки Элронд, — проронил Маэглин после недолгого молчания. — Это плохо. Очень плохо. * Чем дольше Исильмэ жила у Тхайрэт, тем более странным местом казался ей Мордор. Не страшным, а именно странным, в котором время как будто застыло, а погода почти не меняется. Даже звездное небо было здесь совсем иным, нежели в Гондоре — оно казалось девушке непостижимо высоким с маленькими крапинками звезд. Как казалось ей самой, она уже почти смирилась со случившимся. Поначалу Исильмэ не хотелось ни думать, ни говорить, ни что-либо делать, у нее было такое чувство, что все силы ушли из нее, как вода утекает в песок из дырявой посудины. Однако, вопреки опасениям Тхайрэт, девушка не утратила желания жить дальше — ей просто было невыносимо больно и горько от осознания произошедшего. — За что ему все это? — склонив голову, девушка едва сдерживала слезы; сейчас она напоминала орчанке сломанный ливнем цветок. — Знаешь, Тхайрэт, бывают такие люди, которым не везет прямо с самого рождения, словно сама судьба была против их появления на свет, и делает все для того, чтоб они как можно скорее покинули мир живых. Именно это и было с Эарнуром. Собственные родители его ненавидели, Элронд и Глорфиндейл, как я поняла, оскорбляли почем зря, наместник презирал, а в конце его ждала жуткая смерть! Я даже думать боюсь о том, что с ним сделали, но это уже и не важно! Я другого не понимаю: чем он это заслужил? — Я вообще с детства поняла, что мир устроен очень скверно, — посочувствовала ей Тхайрэт. — Те, кто не сделал никому ровным счетом ничего плохого, умирают страшной смертью, а то и вообще оказываются вынуждены отвечать за чужие злодеяния. Негодяи наподобие Элронда, напротив, живут и здравствуют, и даже не стоит спрашивать, чем твой Эарнур это заслужил. Просто тем, что родился на свет у людей, которые его не любили и которым он был нужен только как наследник престола, а не как сын. Тем, что оказался в неподходящее время не в том месте и подвернулся под руку озлобленному Аргору — тот сейчас весь мир ненавидит, а на Эарнуре зло сорвал. Мне очень жаль вас обоих, но тут уже ничего не поделаешь. Когда в ком-то говорит ненависть, он не станет разбираться, кто прав, а кто виноват. — Скоро я совсем поправлюсь и уйду от тебя, — сказала Исильмэ. — Спасибо вам с Ломионом за все, я никому ничего не скажу, как и обещала. Незадолго до всего, что случилось, у меня на родине все узнали о возвращении Саурона… можешь себе представить, в каком все были ужасе, поэтому им вовсе не обязательно знать о том, где я была. — Ну, у нас нет никакого повода тебе не верить, — согласилась та, — потому что даже если расскажешь, люди либо решат, будто ты не в себе, либо вообще тебя прикончат. Так что тайна твоего пребывания в Мордоре так и останется тайной. Исильмэ задумалась о возвращении на родину, где ей нужно будет как-то начать новую жизнь, окончательно забыв прежнюю. Дом, где она жила раньше, наверняка уже зарос мхом и травой, труба рассыпалась, петли проржавели, а в окна холодным осенним ветром заносит опавшие листья и разный мусор. Нет, в тех местах, где она родилась, появляться снова не стоит — вовсе не нужно, чтобы односельчане потом задавали ей всякие вопросы. Следовало придумать что-то другое. Где-то дня через два Тхайрэт вернулась домой прямо-таки сияющая. — У меня для тебя очень хорошая новость, — сообщила она Исильмэ. — Я узнала от родителей, что мой дорогой дядя в очередной раз соврал без зазрения совести. — То есть? — девушка с удивлением смотрела на радостную орчанку. — Он соврал тебе, — объяснила та, — про смерть Эарнура. Дядя все время врет, равно как и сам Саурон, им обоим не стоит верить. Могут, конечно, сказать правду, а могут с тем же успехом и соврать. — Он жив? — от неожиданности бедная Исильмэ чуть не села мимо грубо сколоченного деревянного стула. — Что с ним? — Да. Я уж не знаю, почему, но харт-ан Гортхар… то есть Властелин Саурон, по-вашему, запретил его убивать. Мой отец мне сказал, что досталось твоему Эарнуру порядком, но жить будет. Девушка почувствовала невероятное облегчение — обычно в таких случаях люди говорят, что у них камень с души свалился, но она сомневалась в том, что ее нынешнее состояние можно описать такими простыми словами, это было что-то намного большее. Она уже не чаяла увидеть Эарнура живым или хоть что-то о нем услышать. Однако в следующий же миг это чувство сменилось парализующим страхом. — Что ваши с ним сделают? — пробормотала она срывающимся голосом. — Для чего он им нужен? — Я тебе врать, как мой дядя, не буду, — в глазах Тхайрэт, к удивлению ее собеседницы, сверкала искорка надежды, — я не знаю, для чего он им нужен, меня никто не посвящает в военные тайны, я не настолько важная птица. Одно могу сказать точно: если бы наш повелитель хотел его смерти, то убил бы сразу сам или не стал бы препятствовать Аргору и Нендилу. Несмотря на это, я очень сильно сомневаюсь в том, что он разрешит просто так его отпустить. Попасть в Мордор, как сама понимаешь, просто, а вот выйти отсюда… весьма затруднительно. Исильмэ посмотрела на нее неподвижным мрачным взглядом. — Я все поняла. Скоро я навсегда вас покину, и вы больше никогда обо мне не услышите. Попробую начать новую жизнь, как мне советовал твой дядя. Он мне правильно говорил, что зря я все это затеяла. Сейчас я и сама не понимаю, чего добивалась. Глупо получилось. Нужно было мне замуж выходить, как мой покойный отец хотел, и выкинуть из головы того, кто мне не пара. — Ты так просто сдашься? — резко бросила Тхайрэт. — Ты о чем? — испугалась девушка. — Знаешь, почему мой дядя тебе соврал? Да потому, что у него самого с женщинами ничего не сложилось, и даже самая что ни на есть счастливая любовь, которая случается у других, ни в чем его не убеждает! Он вбил себе в голову, что все это гадость и мерзость, а если у кого получается иначе — начинает говорить, что это бывает раз в эпоху и только у избранных. Мне не нравится, что он с тобой так поступил, понимаю, вроде хотел как лучше, а на самом деле получилось как: у самого жизнь не сложилась — развалю чужую! Неужели ты решила так просто обо всем забыть? Я бы на твоем месте попыталась хотя бы поговорить с Эарнуром и сказать ему, что он мне нравится, конечно, он может и не ответить тебе взаимностью, зато потом не будет так обидно, что ты даже не попыталась ничего сделать! Я могла бы попросить своего дядю, пусть он и нехорошо себя повел, чтобы он устроил вам встречу, и… — Соврал, не соврал — сейчас уже не так важно, — перебила ее Исильмэ. — Я на господина Ломиона не в обиде, потому что он действительно прав. Мне не стоило даже смотреть на нашего короля. Я постараюсь его забыть. Хватит. — Это ты так Саурона, что ли, испугалась? — улыбнулась орчанка. — Если даже он о тебе и узнает, то тебя он убивать будет в последнюю очередь, потому что ты для него угрозы не представляешь и личных обид ему не наносила. Ты же не Элронд. Ну, вешалась на шею знатному пленнику, так Властелин такое преступлением не считает и голову тебе за это не снесет. На самом деле он не так страшен, как про него рассказывают — без причины не убьет. Исильмэ украдкой смахнула слезу. — Дело не в Сауроне, — с грустью сказала она. — Ты меня не поняла. Если бы человек, которого я люблю, тоже любил меня, то я бы, наверное, не побоялась никого и ничего, даже самого Вра… Саурона то есть, и пошла бы за ним на край света, как Лютиэн за Береном. Только в том-то и дело, что Эарнур меня не любит. И не полюбит никогда. Думаю, продолжать не стоит. Тхайрэт с досадой сцепила пальцы. — Вот откуда ты знаешь, если даже не делала попыток обратить на себя его внимание? — Я думаю, что если бы я могла ему понравиться, то он обратил бы на меня внимание еще тогда, когда я прислуживала во дворце! Орчанка села на небольшую дубовую скамью возле стола, пристально посмотрела на Исильмэ. — Послушай меня, — произнесла она, — я не могу, да и не имею никакого права принуждать тебя принять то или иное решение, но все же попробуй меня услышать. У меня такое чувство, что все эти годы ты жила в призрачном мире и общалась с призраком, а не с настоящим Эарнуром. Равно как и он сам. Судьба дала вам возможность развеять это наваждение и найти настоящих себя. Думаю, мне стоит сказать тебе, кто мой отец — это сам мастер Келебримбор. Он с ранней юности плевал на все правила и условности, дружил с Сауроном и влюбился в мою маму. За это, впрочем, потом огреб от Элронда и чудом остался жив, зато никто не мешал ему быть самим собой и делать то, что ему нравится. У каждого из нас свое счастье, за которое мы платим свою цену, но зачем от него отказываться заранее, даже не попробовав обрести? — Тогда твой дядя… Ломион… Маэглин? Маэглин из Гондолина? — догадалась Исильмэ. — Он самый, — подтвердила Тхайрэт. — Маэглин из Гондолина. Как видишь, все не так страшно, как ты думаешь. Давай я все-таки с ним поговорю, да и отца своего попрошу посодействовать, пусть устроят вам встречу. Исильмэ замерла, погрузившись в свои тревожные мысли.