Сова

      Ночь была спокойная, небо и звезды мерцали особенно размеренно, как если бы кто-то заглянул в глубокий холодный колодец. Такая летняя тихая ночь настраивала на сладкие дремы. Но ему привиделся долгий, изводящий сон. Поначалу в нем не было ничего особенного – обычный мучительный кошмар. Ему снилась Мари, стоявшая над пропастью. Она постукивала стертым носком грубоватой туфли по хрустальному полу, сквозь который пробивались мириады огней: золотые и красные – снизу, серебряные – сверху. Пропасть была садом, который раскинулся под родовым замком ее семьи. Хрустальный пол – светящимся в темноте белым мраморным балконом . Она летела в свистящих потоках воздуха, смеясь в беспрестанном движении. Ветер внахлест трепал длинные пряди ее волос, взметал волнистый подол крохотного бального платья. Она постоянно пританцовывала и небрежно напевала мелодию, недоступную его слуху за полосой препятствий из воздуха, света и мрака. Иногда она с бестактной резкостью приседала на корточки, вцепившись в скользкие поручни вытянутыми руками и почти опрокидываясь назад. А потом так же неизящно подскакивала и подтягивалась ввысь, поджав ноги и переломившись над пропастью, как акробат на трапеции. Это было невыносимо. Глупый и терпкий танец юности, жестокое легкомыслие в упоении моментом – и полном пренебрежении вечностью. Потому что вечность им не была суждена. Он знал это наверняка. Все было тщетным и бесполезным. Их история обречена на провал. Зачем он вообще ввязался в это? Как можно было позволить этому непредсказуемому существу завладеть его жизнью?       Даже если он научит ее размерять шаг, говорить впопад, смеяться к месту, двигать руками и ногами по его указке, подставит под беспощадные лучи софитов, представив своему миру – она и тогда не станет той, кто ему на самом деле нужен. Затараторит бредовую ерунду, затеет причудливый танец. Упадет на колени и зарыдает, в конце концов. Механизм обязательно даст сбой. В ней изначальный изъян, заводской брак. «Ты не хочешь быть моей куколкой, – злится он, делая шаг вперед, – моей любимой игрушкой, как мы договаривались. Ты неисправна, в тебе таится зло. Ты слишком часто плачешь. А если смеешься – так же глупо и зря, как сейчас.» это его слова из детства, из детской игры, почему он повторяет их сейчас? … Но она крутится, не переставая. Оглядывается на него, сияет прищуренными от ветра глазами. "Смотри! Весь мир у наших ног!". "Почему ты не можешь угомониться? – бормочет он, подбираясь все ближе. – Уймись, прошу тебя. Ты все разрушишь своими резкими движениями. Я хочу, чтобы ты замолчала!". Он переходит на крик, почти прорывая им пелену сна. Сознание дрожит на поверхности дремы, как поплавок в зеркале воды. Еще мгновение – и он камнем пойдет на дно реальности, проглоченный рыбой свершившейся судьбы. Очнется в своей шелковой постели, так и не успев договорить с темным призраком прошлого. И Драко напрягает те остатки воли, что пока не доедены пресыщенными монстрами, покалечившими его жизненный путь: удержаться на плаву, довести до конца то, что давно следовало сделать… "Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!" – ревет зверь в огненном жерле его нутра, и внезапный всполох догадки определяет все. Столкнуть. Сбросить ее вниз, как ненужный балласт с души. Таким же резким движением, что и те, которыми она сейчас сводит его с ума. Вплести свой замысел в ее шаманский танец – никто и не заметит стороннего вторжения в его узор. Скажут: допрыгалась. Кто не досчитается ее? Родители? Она разорвала с ними все отношения. Дураки Уизли? Их больше нет в Хогвартсе и они еще не скоро поймут, что ее больше тоже там никогда не будет. Она всего лишь оборванка, жалкая оборванка, как и все они. А он, небожитель, в невесомом чуде полета спустится в сверкающей кабине звездного лифта и запрется в своей комнате, лишенный этого неясного теплого чувства, но освобожденный от мучений на долгие годы. Но даже в никчемном сне, вобравшем в себя всю его кровь, испорченную прошлым, он не смог поднять руку. Она не потеряла равновесие. Он лишился его – отныне и навсегда. Злая правда была в том, что Драко был влюблен в нее. Той единственной и непостижимой любовью, которую мало кому дано испытать, но это к счастью. Так можно любить нечто, совершенно непохожее на тебя, и одновременно – свой же идеальный образ из лучшего мира. То, что является тобой – и то, чем ты никогда не станешь. Непознанный диковинный монстр из параллельной вселенной, от которого невозможно отвести глаз. Она в очередной раз взмахнула руками в своем причудливом танце– и он проснулся. И еще долго вглядывался в серую перину ночного сумрака, чьи согбенные тени на цыпочках шагали по потолку. Он понимал, что стряслось непоправимое: она была жива и здравствовала там, в ее собственном мире, а он тоже был в своем, но был в нем непоправимо одинок и несчастен.       Драко встал с постели, дрожащей рукой дотягиваясь до заранее приготовленного стакана с водой, а затем накинув халат и зажигая люмос, направился к письменному столу, лихорадочно доставая из ящиков перья и бумагу. Драко зажал палочку в зубах и аккуратно вывел первую строчку, «Дорогой, плыви, плыви со мной на другой берег.» из ее песни, он про себя улыбнулся, эта ночь и эта песня связала их прочно одной пьяной тайной и Малфой этим расчетливо и нагло пользовался, но ему нужен был этот шанс. Когда он отдавал письмо своему бодро хлопающему крыльями филину, то уже знал, что на следующее же утро она получит его, что тут же с чувством смятения начнет собирать вещи и окажется у него не позднее понедельника. Так оно и было. ***       Мари счастливо выдохнула, когда портал перенес ее не прямо в лапы зловещего Малфой-Мэнора, а в нескончаемые его окрестности, которые едва ли отличались от остального пригорода. Она прихватила чемодан одной рукой и, насвистывая песенку, пошла бодрым шагом к местам, в которые возвращаться не рассчитывала никогда. Мысли роились вокруг словно стая пчел, не давай сосредоточиться ни на чем. В основном все они касались того, что же она делает сейчас, что же она будет делать и что же было сделано там, на астрономической башне.       Из-за редких деревьев выросли башенки поместья. Оно было красивым и больше напоминало викторианский замок, который в детстве казался Мари сказочным домом принца, а теперь после квартирки близнецов и «Норы» почему-то остро отдавал нелепостью. Заходя в зеленый лабиринт и вдыхая давно забытый запах самшита, Мари не упустила шанса пнуть пафосно вышагивающего мимо павлина, который тут же кудахтнул как курица и убежал в неясном направлении. В ответ на эти действия послышался смех, девушка подняла глаза, на крыльце стоял Драко. Клетчатый костюм, надетый к ее приезду, некоторые вещи не менялись, сплетал его с обстановкой поместья в плотный кокон. Тут же вся эта знакомая и неизменная картина остро выявила различия, которые произошли в нем. Нет-нет, конечно не внутренние, пока Мари обходилась внешними, исподтишка разглядывая когда-то друга, а теперь... кого? Таких, как он, часто называют красивыми. Худощавый, с узкими плечами и длинными жеребячьими ногами. Волосы льняные, как у немецкого принца, у которого королевство такое маленькое, что ему то и дело приходится срываться с трона и ловить кур, чтобы они не пересекали государственную границу. — На удивление холодный август, верно?— сказал принц, который явно не ожидал этого затянувшегося молчания. Мари спохватилась и побежала к нему навстречу, широко улыбаясь. Объятия не затягивались, чтобы не смущать друг друга и Мари побежала в дом. — Невероятно, Драко, тут ничего не изменилось! — воскликнула она, только переступив порог — Вот висит парадная верхняя мантия дяди Люциуса, а тут ковер, на котором мы играли, а вот здесь раньше стояли конфеты… да… - закончила она, уже набивая рот лакрицей. – Моя комната тоже не менялась? Может я найду там сохранившиеся шоколадные лягушки, которые я припрятала от гувернанток под половицей? — У тебя была тогда ужасная аллергия на шоколад и ты ходила краснее помидора… – ностальгически улыбнулся Малфой — Все на своих местах и ждет тебя.       Мари уже высовывалась в окно со самой счастливой улыбкой, которую только можно было представить. Все было по прежнему, идеальный сад, где даже камню или листочку не разрешалось лежать, пока он не сможет доказать свою необходимость или хотя бы подобающий внешний вид. Ветка хлестала по стеклу. У Мари защемило сердце. За окном раскачивался белый ствол дерева с прикрученным проволокой скворечником. Единственное вопиющее несовершенство в этом царстве порядка. Его вешали еще они с Драко. Скворечник был здоровенный, щелястый, и жили в нем воробьи.       Перед воробьями Мари чувствовала вечную вину. Как только у нее получилось сделать из обломанной ветки рогатку с Мари взяли обещание, что она не будет стрелять в доме и примерно через день, когда дырявить листья в саду ей окончательно надоело, Мари влезла на подоконник и прицелилась в воробья, прыгавшего на ветке у скворечника. Дерево качалась от ветра, и воробей то исчезал из прицела, но снова в нем появлялся.       Мари испытала странный жар, всегда возникающий, когда перешагиваешь через «нельзя». Ей чудилось, она залипает в горячее, пульсирующее, подталкивающее к чему-то злое облако. — От камешка ничего не будет! — успокоила себя Мари и, не стараясь попасть, выстрелила.       Рогатка дернулась. Мари так и не поняла, куда подевался воробей. Решила, что улетел, но все же на всякий случай вышла на улицу. Воробей лежал у корней на траве. Она искала, куда ударил его камешек, но так и не нашла. Просто мертвый воробей с подвернутым крылом и сгустком крови на нижней части клюва.       Мари торопливо закинула его в зеленую изгородь. Воробья не стало, а вместе с ним исчез и поступок. Мари постаралась выкинуть его из головы, но уже на другой день, случайно открыв форточку, услышала, как в скворечнике пищат птенцы. Уцелевший воробей-отец носился туда-сюда, но, похоже, плохо справлялся. Вечерами, отупев от собственных мельтешений, он сидел на крыше скворечника с задерганным и недоумевающим видом. Что такое «смерть жены» и «одинокий отец», он явно не понимал, но все равно ощущал какую-то неполноту и неправильность. Что-то шло не так, выходя за пределы птичьего сознания.       Мари выдохнула, плотно захлопывая форточку и улыбнулась Драко, следуя за ним на кухню, где полагалось выпить чай. Тут же уронила огромную тарелку с печеньем и, суетясь и ползая по полу, сгрузила обратно на тарелку, с победным видом отправляя пару штук в рот. — Фкусно!       Стараясь не смотреть на кипящего Малфоя, опустила в чай печенье. Оно обломилось и осталось плавать в чашке. Мари стала выуживать его двумя пальцами. Печение вело себя как призрак. Глазами увидеть было можно, а пальцами взять нереально: они проходили насквозь. Драко тем временем поморщился. Заметив это, Мари тут же поспешила его успокоить. — Не боись, все стерильно, все микробы умерли от грязи. — Ты говоришь ерунду! — Это ерунда говорит меня. Но ты не обращай внимания! Мы с ней прекрасно ладим, — сказала Мари, и ей вдруг стало хорошо. Это была фраза Фреда... Она так часто цитировала Фреда, что порой не рядом с ним ощущала себя тенью, потерявшей хозяина и пристающей ко всем без разбора, только чтобы чьей-нибудь быть.       Тем временем пора было подниматься наверх и Мари снова пристроилась за спиной Драко. Тот с самым серьезным видом вел ее по коридорам и на гриффиндорку напало дурашливое настроение. Она толкнула Малфоя и крикнула. — Ты водишь! — Что? — Я тебя осалила, ты водишь. — рассмеялась Мари. — Но это же…       Малфою так и не удалось договорить, что же это - форменный беспредел, нарушение всех правил? Им было разрешено многое, но так запросто играть в салочки в поместье, рискуя смести бесценную вазу или уронить старинную тарелку... Такого никогда не бывало. Но Мари уже убегала куда-то вдаль, скользя на поворотах своими ботинками. Драко тут же бросился ее догонять, включился какой-то давно забытый детский инстинкт.       Возле мраморной лестницы Мари остановилась перевести дыхание, свесившись в пролет, «Интересно, он побежал за мной?», но уже через секунду ощутила прикосновение к своей руке. Не теряя ни секунды, она схватила его ладонь и понеслась наверх, к давно знакомой двери. Так они и бежали словно два заговорщика, смеясь и перекрикиваясь. — Видел бы это мой отец! — Представляешь, мы пробежались по Малфой Мэнору! — Мы играли в салочки в Малфой Мэноре!! Остановившись у входа, Мари посмотрела на Драко. — Ничегошеньки не изменилось, ничегошеньки. Я могу закрыть глаза и все равно найти любую свою игрушку.       Мари закрыла глаза и смешно вытянула руки, шагая в сторону прошлого. И действительно, ее комната была все та же, но уже какая-то неприрученная. Книги, цветы на окнах, шкафчики — все это успело от нее отвыкнуть и посматривало теперь с подозрением. Наша ты, не наша или просто мимопробегающая какая-то. От этого стало почему-то грустно.       Так проходили дни в Малфой Мэноре, и Мари была действительно счастлива, что приехала. Они с Драко веселились, заново проворачивая все детские шалости, вроде вырезать на деревьях имена или считать пролетающих мимо, в соседние поместья, почтовых ворон. Еще равлечениями были ежедневные полеты на новеньких нимбусах, которые Мари в восхищнении поглаживала во время полета как очень красивую, но все же чужую собачку. Но больше всего Мари нравилось говорить с Драко и они часами напролет беседовали обо всем подряд. Про искусство, политику, про книги. Приходилось со стыдом признавать, как остро ей не хватало таких бесед с близнецами, которые могли перечислить все команды сезона по квиддичу, но терялись при просьбе назвать своего любимого художника. Теперь же в гостиной раздавались горячие споры о магических антиутопиях, о новом декрете министерства и музыке. Их взгляды поразительно не сходились, но это раззадоривало интерес. Мари смотрела только цветное кино, Драко же видел очарование только в старых черно-белых лентах. Мари любила Керуака, Драко же предпочитал Ремарка и Фицджеральда. Мари любила рок-н-ролл, Драко классический джаз.       Мари раз от раза пыталась заставить его послушать рок-н-ролл, таская непонятно откуда кассеты и старые пластинки, от этого все их разногласия разгорались с новой силой, как ни странно подпитывая новую дружбу словно удобрение. — Керуак или как написать все свои книги ни о чем. — Малфой смеялся над Мари. — Кто бы говорил! Ремарк или как написать все свои книги о чем-то, но об одном и том же. Тут же раздавался ответный удар. Или… — Новый декрет министерства закрутит гайки в вопросе магических артефактов, свернутся все мелкие точки и торговля с рук. — Да, но это развяжет руки официальному рынку, тем самым фактически узаконивая и поддерживая монополию. Не помнишь, кто там у нас продвинул этот закон? Знакомая фамилия, их семья плетет обереги из волос вейл уже не первое стольетье. А иногда даже… — Что это за препятствия, удерживающие волшебников от раскрытия их истинного магического потенциала? Ответ можно найти в другом вопросе, вот он: какое самое всеобъемлющее свойство человека — страх или лень?       Драко настаивал на страхе, Мари же была убеждена в том, что правильным вариантом была лень. ***       Но все же Мари не покидало ощущение, что она находится в логове пожирателей, ее настораживали закрытые банкетные залы, вызывала отвращение висящая на всю стену столовой сотканная золотом родословная и даже полы здесь будто бережно хранили шорох мантии Темного Лорда. Так острым ядом сомнения и недоверия Малфой-Мэнор пропитывал сердце Мари, все глубже и глубже следуя по переплетению сосудов, чтобы наконец отравить ее мысли.       Это случилось в последнюю неделю августа, когда Драко спохватился о их скором отбытии в Хогвартс и отправился покупать чернила. Чернила у Малфоев были особого зеленого цвета, такой оттенок не мог использовать никто, кроме их семьи. Мари же скучала на подоконнике в гостиной, любуясь идеально-унылым пейзажем и павлинами, которые от холода сбивались в белые кучи, когда заметила на столе аккуратно вскрытый конверт. Она быстро спрыгнула и схватила в руки мягкий пергамент, тут же любезно выпавший из белого прямоугольника, который больше не был стеснен печатью. Мари колебалась и долго рассматривала изнанку письма, она не могла понять, что заставило ее броситься к чужой почте. С детства уяснив, что читать чужие письма нельзя, все же она не могла оторваться. Перед лицом стоял бедный Артур в больнице Мунго, падающий через арку Сириус, самоуверенное лицо Эйдана… Это было веским оправданием. Все же Малфои были пожирателями, как бы хорошо не было спать на их перьевых подушках. А что, если в этом письме планы Темного Лорда? Тогда она, Мари Сарвон, станет настоящим героем и спасет одним взмахом палочки сотни магов… Думалось ей, пока она пробегала глазами по первым строкам….       Но это были совсем не страшные тайны самого могущественного темного мага. Мари словно ударили под дых, выбивая весь воздух из легких. Люциус писал сыну о том, что его помолвка с Асторией Гринграсс окончательно одобрена, что он горд выбором сына и что эта свадьба еще больше вознесет благородный род Малфоев. Там не было планов всемирного господства, всего лишь маленькие семейные вопросы, которые так легко решал и ее отец.       Мари пробегала письмо раз за разом, даже не вдумываясь в смысл строк, ощущая, как почва уходит из под ног. Так соскальзывает на вершине скалы нога незадачливого туриста, пренебрегшего предостережениями. Как водится, она ничего не успела понять. Попросту слетела в пропасть, не удосужившись стереть с лица глупую ранее самодовольную улыбку.       Даже не убирая в конверт проклятущий пергамент, на котором маленькими следами от капелек размылись те самые фамильные чернила, Мари бросилась в комнату… Уже там, прежде чем упасть на кровать, она на минуту застыла перед большим зеркалом в спальне, пытаясь вспомнить и повторить только что пережитые ощущения. Понять их вкус. Несуразица… Что это вообще было? Какое ей дело до сердечных дел Малфоя, да они даже друзьями все еще могли назваться с натяжной. Мари должна была радоваться, что в письме была такая мелочь, а не планы Того-кого-нельзя-называть по уничтожению всего мира в ближайшие часы, но буквально пару минут назад она предпочла бы увидеть второе. Малодушее, Мерлиновы Панталоны, что за малодушие? И с чего? Мари кривила рожи в зеркало, но неясный приступ сменился ощущением разбитости, усталости и какой-то зыбучей тоски. Мимолетный шок, с которого все началось, теперь виделся как охвостье ночного кошмара, бесконтрольно съехавшая точка сборки. Так Мари закрыла на щеколду дверь, заторможенно забралась под небрежно скинутое утром одеяло, и закрыв глаза, решила, что останется тут. Навсегда. До самой смерти. Пока не прилетят близнецы искать ее. До начала учебного года. До того, как в дверь постучится кто-то, кроме чертового Драко чтоб его Малфоя.       Так проходили час за часом сутки за сутками. Когда он стучал, спрашивая все ли хорошо, Мари говорила, что хочет остаться в постели с книгой. Она даже ела отдельно, пробираясь на кухню словно вор. Но это не могло продолжаться вечно… Вновь пробегая по коридору до комнаты и оглядываясь, Мари чуть ли не столкнулась с Малфоем. Она тут же рванулась к двери, хватаясь на ручку, цепляясь за последнюю возможность, вот и она… но было поздно. — Что случилось, Мари? Ты бегаешь от меня несколько дней. — его взгляд был озабоченным, руки скрещены на груди, а ботинок прочно укрепился между дверью и гриффиндоркой. — С чего ты взял, что что-то случилось? — она не оставляла попыток прорваться к себе в комнату и запереться там, а затем вскинула голову, злобно сверкнув на него глазами.       Драко ужаснулся, ему казалось, что все наконец наладилось, но он определенно узнавал этот взгляд. — Потому что я тебя знаю, Мари, и вижу, когда с тобой что-то не так. — он старался говорить как всегда спокойно, но Мари явно раздражал такой его тон. Она улыбнулась, скривив аккуратный рот. Драко про себя заметил, что впервые от ее улыбки он не чувствует нежеланного и тайного комка радости где-то в груди. — Ты меня знаешь??? Да мы с тобой вообще друг друга не знаем!! Мы изменились, Драко, я больше не девочка с кудряшками и мы больше не играем в песочнице… Зря я вообще приехала! — Не зря! — он убежденно прервал ее. Мари только осела к стене, поправляя волосы и продолжая свой ужасный монолог. — Помнишь, как я была маленькой и верила в сказки? Придумывала, какой будет моя жизнь. Белое платье, прекрасный принц, который увезет меня далеко в замок на холме. Я засыпала с полной верой в то, что всё это произойдет. Но в итоге я выросла. Однажды открыла глаза и сказка исчезла. И я начала рассчитывать только на то и на тех, кому действительно можно доверять! Не на насквозь фальшивых и незнакомых мне принцев.       Затем она плавно развернулась и пошла куда-то вглубь поместья, оставляя Драко одного, подпирать ногой спасительную комнату, в которой она больше не нуждалась. Все было сказано. ***       Мари сидела на полу библиотеки, ноги сами принесли ее сюда, в это единственное место в огромном доме, которого коснулся своеобразный уют. Комната была сделана с огромным, но каким-то безжизненным и непричастным вкусом. Темно-зеленые тяжелые шторы, старинные гобелены с древними сгорбившимися алхимиками, высокие потолки, бесчисленные книжные шкафы – все это сохранилось в веках и явно было семейным достоянием, но Мари нравилось это место за некоторые цветные потрепанные книжки среди фамильных фолиантов, за узорный ковер, к которому так приятно прикасаться пальцами, за весело фырчащий мраморный камин и за старенький патефон, солидно пристроившийся около него.       Около этого патефона и присела Мари. Вокруг лежали книги, которые она вслепую доставала с полок, невидяще смотря на корешки. Когда в проеме появился Драко, она выдохнула. Чувство стыда уже подгрызало ее изнутри, сменив бурю эмоций на затишье сожаления. Но все так запуталось, что невероятно было даже думать о том, что магическим образом все образуется, даже у волшебников так не бывает. Все же почему-то она думала. Когда ехала сюда, она думала, что все образуется. И история с помолвкой была здесь не при чем, все началось гораздо и гораздо раньше. А тем временем Драко оперся о дверной проем и непринужденно заговорил. — Люблю кофейное мороженое, люблю развалиться в кресле и подсматривать ответы на воскресный кроссворд отца, никогда не танцую на людях, любимый роман «И восходит солнце», любимый цвет – синий. Не люблю светло-голубой, только индиго. Когда я думаю, то всегда хожу. Люблю по ночам гулять по Хогвартсу, прикрываясь должностью старосты. Я обожаю джаз и считаю, что музыке стоило на этом остановиться. Это я подарил миру песенку «Рональд Уизли – наш король». А еще видишь шрам на лбу? Поэтому я больше не езжу на мотоциклах. Вот и все. Я совсем не принц, но если ты и правда считаешь меня незнакомым, то давай знакомиться. По       Драко посмотрел на нее, боясь встретить с глазах отчуждение, но его не было. Она только на удивление долго сидела и молчала, тщательно подбирая слова и теребя края черной майки. Мари подумала, хоть она и выросла, но на самом деле, сложно совсем перестать верить в сказку, хоть она и отличается от той, которую представляешь изначально. И оказывается в конце концов, что не так уже важно быть счастливыми вечно, главное быть счастливыми сейчас.       В свете мягкого огня Драко встал у проигрывателя, нежно прикасаясь к винилу одними кончиками пальцев. Его руки быстро по-хозяйски гуляли по старым пластинкам в идеальных конвертах, едва трогая обложки. Мари подошла сзади и улыбнулась, прикусив нижнюю губу. — Кровь, пот и слезы. Вот это да! — засмеялась она, — Этому не пора в музей? Даже по моим меркам… Генри Монсини… Сколько тебе вообще лет? — Это пластинка моих родителей, хотел бы, чтобы ты послушала. Драко тоже улыбнулся ей, смотря через плечо. — Прекрати, ты ведь не серьезно! Это так старомодно. — рассмеялась она — Нет, это классика. Он уверенным движением прокрутил винил в воздухе, как бывалые спортсмены показывают свои лучшие номера, и опытным движением поставил иглу. — Это была любимая песня моих родителей, они всегда слушали ее перед тем, как отправиться куда-нибудь вечером. Слушай. Слышишь? Два скитальца. Когда я был маленьким, то думал, что это два танцора. Знаешь танец твист? Это были 60-е и мои родители танцевали твист.       Драко медленно и легко начал двигаться, ловя медленный и ностальгический ритм. Он протянул Мари руку, приглашая ее куда-то, куда-то в абсолютно другой мир, куда-то туда, далеко-далеко, где можно вдвоем весело и безмятежно лихо отплясывать твист. Мари повторяла движения Драко, смотря прямо ему в глаза, и это связывало их вместе крепче двух пересеченных правых рук. Все ушло, вокруг развернулся старый Нью-Йорк, с джазом и маленькими шляпками, со стуком спешащих каблуков по асфальту и где-то очень далеко рваными скачками джаза взмывающимся вверх саксофоном. И лишь чертящие рисунок на паркете стопы, напоминали, где находится реальность.       Они танцевали, отбрасывая все сомнения и оставляя в прошлом прошлое, всецело отдаваясь музыке, которую все остальные давно списали со счетов. Драко привлек Мари к себе, переходя на спокойный вальс. Он выдохнул ей в волосы и Мари почувствовала, как по ее телу ползут мурашки. Настоящие мурашки как в глупых любовных романах Лаванды, от этого волосы встали дыбом. Ей нравится Малфой? Ей не может нравиться Малфой, который так издевался и так больно ранил ее все эти года, включая и это письмо… Из раздумий ее вывел голос. — Это все поэтому? Ты ведь видела? — спросил он. — Да, Драко.       А что еще она могла сказать? Правда была необходима, чтобы не испортить рассвет новых отношений. Но она столь обескураживала своей невероятной очевидностью, что ничего другого подобрать она не смогла. — Наверное, это хорошо? Как ты думаешь? — спросил Драко у девушки, рассчитывая на успокаивающий ответ, способный придать форму нормальности произошедшему. Его не покидало чувство, что в самом незначительном событии этих дней он ищет оправдание бескомпромиссным переменам, затянувшим его судьбу в свои жернова. Но к чему оправдываться? Неужели он чувствовал себя виноватым? Перед кем? Предполагаемое будущее витало в воздухе – нет, нависало над ним, будто туча. Оно отбрасывало огромную тень на землю, ежеминутно напоминая: бежать не выйдет. Живи он проще, мечтай меньше – он бы и не хотел бежать. Крепко стоял бы на своем незатейливом экваторе, не желая ничего, кроме позора для Поттера, участия в тайных собраниях в гостиной отца и новой метлы. Но если в сердце угнездилась дерзкая мечта – жди беды. В тот момент, когда она только начинает уплотняться, главное – не подпасть под ее чары. Не забывать закон-перевертыш, управляющий мирозданием: всё, о чем мечтается – реально и может сбыться. И Драко обнаружил себя увязшим в этом странном чувстве к Мари, черт бы ее, Сарвон: ответном чувстве! Парабола начала свой путь вниз. Он с трудом выговорил. — И тебя это задело? Почему это задело тебя? Он заметил, как она побледнела. — Я думаю, ты не можешь жениться просто так. Ты должен нам, должен мне и рок-н-роллу, — Мари выпалила, смотря куда-то в сторону.       Вытащив из заднего кармана палочку и прерывая танец, она тут же что-то пробормотала, делая характерный взмах. — Что ты там придума..? — Драко остановился на полуслове, потому что ему в затылок врезалась пластинка. Мари словила винил на лету, с ходу отправляя в проигрыватель.       Драко усмехнулся, не только музыка отличалась, отличие чувствовалось во всем, конверт был затертым и надорванным со всех сторон хотя бы по разу, а на пластинке красовались разномастные отпечатки пальцев. Но Малфою нравилось это отличие, оно интриговало и притягивало.       Раздались первые аккорды и звуки, будто впитавшие в себя всю глупость и величие 70-х разнеслись по поместью. Его подруга начала танцевать. Это был самый нелепый танец, который он только видел, Драко тут же вспомнил, почему на людях никогда не танцует. Мари двигалась, поднимая руки и качая то головой, то бедрами. Она проводила ладонями у лица, подпрыгивала и смешно поднимала во время всего этого безумия брови. А еще в ритм подманивала его, и, когда это не сработало, подбежала и начала тыкать пальцами по ребрам. — А ну-ка не стой-ка столбом, Драко Малфой!       Мало помалу, Драко начал мотать головой из стороны в сторону, чтобы эта сумасшедшая гиперактивная отстала, но она только схватила его за руки и начала кружиться и вертеться рядом и водить по библиотеке то лунной походкой, то паровозиком. Тут Драко ощутил, как уже сам выкидывает всякие глупые движения под ее громкие хлопки и подначивания. Запыхавшиеся и счастливые, они все еще кружили по ковру, когда Мари невзначай спросила. — Ты никому не рассказывал о том, что в тот раз чуть было не произошло? — Чуть было не произошло?.. А, ты об этом. Нет, а ты? — Нет. Их танец вдруг остановился, хотя оба и продолжали выполнять по инерции положенные движения. — Представляешь, мы чуть было не... Но к счастью нам помешали. — Драко опустил глаза в пол. — Да, тем более вы после этого вскоре обручились с Асторией. — А ты улетела с Фредом. —Опасность миновала, да? — Мари напряженно усмехнулась. — Все бы пошло прахом, если бы мы. — она смешно высунула кончик языка, вращая им в воздухе и издавая карикатурные причмокивающие звуки. — Вот именно, все эти дурацкие… — Драко тоже высунул язык, пытаясь провернуть нечто похожее, только еще более отвратительное.       Их взгляды встретились и тут же за ними вдогонку встретились и губы, подчиняясь какому-то непреодолимому невидимому порыву, который больше не мог оправдаться огневиски. Может они снова были пьяны? Пьяны танцами, пьяны музыкой и… Да кого таким можно обмануть? Разве что самих себя. Но в этот раз даже голоса разума отмалчивались, задушенные резким и ненасытным объятием. Это было так естественно, так ествественно касаться ее каштановых волос,так естественно прикасаться губами к ее улыбке, словно они шли к этому все эти годы.       Сердце Мари билось как маленькая птичка, которой наконец дали волю из выстроенных клеток «гриффиндор-слизерин», «пожиратели смерти-отряд дамблдора», «чистокровные-предатели». Теперь они оба были собой, срывая каждым касанием губ ярлык, который так тщательно годами вешался и полировался. Они были собой – двумя неловкими влюбленными взволнованными подростками, которым на судьбе было написано слишком рано повзрослеть.