Сова

      Настанет день, когда дорогие тебе люди начнут уходить из твоей жизни. Или из жизни вообще. И не важно, какой день, дата не имеет значения. И не важно, какая погода за окном. Не важно, в каких вы были отношениях - частые ссоры или душа в душу, большой скандал или медленное отторжение. Одни будут уходить плавно и незаметно, другие с бурей. Но итог один, все они уйдут. И все же… ты все так же будешь их любить. Можешь забыть, можешь отвернуться, можешь возненавидеть. Но любить не перестанешь. — Джордж, одевайся! Давай же! Парень нехотя слез с дивана и начал натягивать куртку. — Мари! — Высунулся из комнаты только успевший переодеться во все домашнее Фред. — Да что ж ты так орешь?! — Процедила она. — Я гулять хочу! Рождество или где?!       Это был вечер двадцать четвертое декабря. Весь день они втроем провели в Норе, наедаясь до отвала, разгадывая шарады и слушая рождественские хиты от Селестины Уорлок. Последние же два часа Мари кочевала со сказками Барда Бидля с одного подоконника на другой, но к полуночи ее терпение кончилось, и вместо того, чтобы спокойно лечь спать… — Гулять ночью по Лондону по меньшей мере небезопасно. — Вяло возразил сонный Джордж. — А по большей? — Мари, балансируя в одном сапоге, скрестила руки на груди. — Ты заболеешь. — С каких это пор вы такие скучные?! — После трех пудингов… — И жареной картошки… — Пирог…. — Индейка…. — Ладно! Сама пойду. — Уверенной походкой она направилась к двери. — Мы с тобой!       Тут же застонали близнецы, отпустить ее одну, конечно, они не могли – дружба такого не прощает, а уж любовь и подавно… Куртки они натянули за минуту. *** — Обалдеть… Почему вы не приводили меня сюда раньше?!       Крыша Биг-Бена. Мари стояла пораженная красотой, в которой туман и снег подсвечивались сотнями огней ночного Лондона. Внезапные заморозки и ветер отошли на второй план. Где-то далеко сигналили автомобили, люди спешили домой, обвешанные подарками и пакетами, они ковыляли как пингвинчики к своим многоквартирным норкам, где их уже давно заждались. Движение остановилось. Светофоры подмигивали сами себе, дирижируя белой симфонией. Ехать стало некуда. Дороги исчезли. Автомобили отмахивались дворниками, на глазах превращаясь в сугробы.       В тот предрождественский вечер Мари, Фреду и Джорджу все было дико смешно. Смешные люди гуляли по смешным улицам и с глубокомысленным видом делали потешнейшие вещи: покупали, отвечали на звонки, пугливо посматривали на небо и поднимали воротники.       Где-то внизу, будто в другой жизни. А в мире война, чертов Волдеморт и его чертовы приспешники. У магглов экономические кризисы, выборы президента, ремонт, стипендия, дети, завернувшийся уголок коврика, об который все спотыкаются, но никто не поправит. И порой достаточно просто одной незначительной мелочи, чтобы эмоции хлынули неудержимым потоком. Но здесь и сейчас все было так далеко и неважно. — Ну ты же сказала, что хочешь чего-то необычного… Вот мы и подумали про это место. Близнецы стояли чуть дальше и довольно улыбались.       А под их ногами кружился ночной город. Лондон с такой запредельной высоты и Лондон, который топчешь ножками, — два абсолютно разных города. Мари и раньше об этом догадывалась, но сейчас окончательно уверилась. Снизу город представляется правильным или хотя бы стремящимся к логике, и лишь сверху видишь, что это нагромождение косо стоящих зданий, путаных улиц, заводских территорий, бесконечных крыш и забитых машинами двориков. Маггловские кварталы светились неоном афиш и среди них взгляду Мари было так приятно замечать маленькие места волшебного мира – вот вход в косой переулок, а вот теплым огнем неперегорающих свеч горит магический квартал, а тут промелькнула и быстро погасла вспышка трансгрессии.       Мари подошла к Фреду и обняла его, тепло и как-то обреченно и тихо спросила куда-то в его плечо. — Мы справимся? И Фред сжал ее руку, впервые в жизни Фред смолчал. Когда-то, когда им было по шестнадцать лет, ему казалось, что он знает ответы на все вопросы. Тогда Фред был пылким мечтателем, глупым самодовольным мальчишкой, полным сил и наивной веры в то, что однажды мир прогнется под них. Теперь романтика давно ушла, ее сменила уверенная, твердо стоящая на земле реальность, а мир прогибаться отказался. Вместо этого он беспощадно ударяет раз за разом под дых, выбивает из груди всю глупость, наивность и самодовольство, а ответы ускользают, давая вопросам тяжелым грузом наваливаться на плечи. В конце концов, Фред, конечно же, заглянет Мари в глаза, ласково проведет рукой по ее холодной щеке и со всей возможной серьезностью и уверенностью скажет, что они обязательно справятся. Но оба будут знать, что это вполне может оказаться ложью и на самом деле Фред понятия не имеет, что их ждет. Да, конечно, они обязательно пройдут вместе по тому пути, что им еще предстоит, рука об руку, плечом к плечу – но миру плевать на их усилия. Вот только Мари задала свой вопрос не потому, что хотела услышать честный ответ – даже в свои нынешние шестнадцать она не была так глупа и наивна, как Фред. Но иногда надежда ценится больше правды.       Крыша под ними вдруг судорожно затряслась, будто внезапно закашлявшийся человек, это часы били полночь. — С рождеством! — С рождеством! Кричали друг другу Мари и близнецы. — С рождеством нас, бедняжек! — С рождеством вас, чертята рыжие!       А потом вдруг хлынул снег, и всё куда-то скрылось. И площади, и метро, и вход в косой переулок, и люди с цветными пакетами. Остались гудки машин, короткие заблудившиеся полоски фар и они двое. И в ту минуту, когда весь мир состоял из одного снега, Фред обнял Мари. Обняв же, потерся носом о ее нос. Мари это понравилось. Они стояли и терлись носами, как лошади. А между носами пытался проникнуть снег. — Ну я пойду! — долетел сквозь снежную пелену голос Джорджа. — Куда? – растерянно ответил ему брат.       Джордж хотел сказать, что совсем уходит, но вместо этого буркнул: «Огневиски принесу!». Мари и Фред тут же замялись. — Мне тоже надо домой, я не все письма отправила! — нашлась Мари. — А у меня счета не подписаны. — тут же подхватил Фред.       Домой, в квартиру над магазином, они вернулись очень быстро и молча. *** — Завтра снова открывать магазин с раннего утра, так что я спать. — Джордж громко зевнул и неспешно направился в свою комнату. — Ты идешь? — Нет. — Мари покачала головой, она строчила какие-то каракули на неровно порванном пергаменте. — Как всегда. Спокойной ночи, совенок. — Фред нагнулся, чтобы поцеловать ее в щеку… — У тебя жар! Ты заболел? — Мари тут же приложила свою все еще холодную с улицы ладонь к горячему лбу близнеца. — Нет… Вроде нет. — Фред ободрительно улыбнулся, но вышло как-то криво. — Ладно, иди спать, может лучше будет. — Она ободряюще взъерошила его рыжие волосы.       Парни ушли. Вздохнув, Мари продолжила свою короткую и неаккуратную работу. *** — Фред, тебе придется это выпить! Не заставляй меня бегать за тобой по всей квартире, ты знаешь к каким последствием это обычно приводит!       Мари стояла посреди небольшой кухни, грозно уставившись на Фреда. Тот уже битый час приводил аргументы, почему ему не стоит пить зелье от простуды. — Да не любит он его просто. С детства. — Джордж с улыбкой наблюдал за происходящим. — Нет. Просто я еще не сильно болен… — В сотый раз начал Фред. — Признайся, братишка! Вспомни как ты отговаривал маму лет пять назад. — Когда это? — Фред! — Не буду. — Фред? — Не хочу! — Ой…Иди к черту, Фред Уизли! — С громким стуком Мари поставила кружку на стол и половина содержимого тут же расплескалась, растекаясь бесформенной лужей.       Она резко сдернула с крючка куртку и, даже не надевая ее, вышла из квартиры. — Идти за ней? — Фред сразу почувствовал себя виноватым. — Не надо. — Джордж уже вытирал стол. — Остынет и сама вернется, с возрастом она все чаще показывает свой характер. ***       На Лондон уже опустилась ночь. Мари решила прогуляться по бульварам, хотя зимой гулять по бульварам удовольствие в два процента от нижесреднего. Гриффиндорка пинала носком крышку от пластиковой бутылки и, провожая взглядом прыгающий красный, с белым брюшком, кругляшок, грызла себя. Мари не совсем понимала, почему обиделась на близнецов. Им почти по двадцать, а ведут себя иногда, как маленькие… На улице никого не было, только изредка мелькали тени людей, медленно проплывающих туда-сюда по пустой улице. Мари гадала, что же с ними случилось такого, почему они не сидят дома, разглядывая свои пузатые отражения в новогодних шарах и дежурно обнимая пришедших в гости родственников, имена которых даже не помнят. Трагическая ссора? Роковая измена? 40 лет назад Битлз задали миру простой вопрос. Они хотели знать, откуда берутся одинокие люди. Теория Мари была о том, что они приходят с ночного бульвара в Рождество.       Откуда-то вдруг вынырнул крупный лохматый пес, побежал следом и принялся яростно облаивать Мари. Она остановилась, и пес остановился. — Ну и что дальше? Никак не ага? — поинтересовалась Мари.       Что дальше, пес и сам не знал. Жизненные планы у него были размытые. Он смутился, но сразу перестать лаять не смог и, несколько раз взбрехнув, неторопливо ретировался. Мари неспешно пошла в противоположную сторону, в отличие от людей на бульварах и этого пса ее ждали дома. — Где ты была?! — Начал с порога Джордж. — Мы уже хотели тебя искать! — Что ж ты так орешь? Гуляла я. Где Фред? — Лежит. Температура поднялась, но мамино зелье он все-таки выпил.       Фред спокойно лежал на боку на диване в гостиной. Девушка заметила, как мирно поднимается и опускается плед вслед за его дыханием, это зрелище успокаивало, но она все еще злилась за его ребячество. — Лежишь? Вот и лежи. — Мари села рядом с ним на пол и близнец тут же повернулся. В его глазах был тот нездоровый блеск, который у больного появляется ближе к ночи. — Привет… — Тихо начал Фред. — Молчи. — Она осторожно провела рукой по его лицу.       Джордж не хотел вмешиваться в эту теплую атмосферу, но, поколебавшись у входа, все же сел в кресло напротив. Через какое-то время он уснул прямо там. Фред просто закрыл глаза, но не спал. Мари так и просидела всю ночь, до рассвета, рядом с ним на полу. — Фред. — Ммм… — Вставай. Тебе нужно нормально выспаться.       Фред нехотя поднялся с дивана и неуверенной походкой направился в сторону своей комнаты, Мари пошла за ним. Он лег и она его укрыла. — Не уходи. Пожалуйста.       Она отвернулась от двери и села на край кровати, перебирая его рыжие волосы. Он долго смотрел ей в глаза, пока зелье не взяло свое, забирая его мысли в тягучий сон без сновидений…. Мари вышла обратно в гостиную. — Спит? – Сонно пробурчал Джордж. — Ага. Кофе будешь? — Потянувшись, спросила Мари. — Давай.       Так они и сидели на кухне, встречая рассвет. Утро было очень тихим. — Без вас в школе не интересно. — Почти шепотом, чтобы не нарушить спокойствие этого медлительного рождественского снегопада, ответила Мари. — Хочешь сказать, теперь Хогвартс живет спокойно? — Улыбнувшись, спросил Джордж. — Нет, просто без вас не то. Вас не хватает не только мне, но и школе в целом. Нескольких учеников забрали домой. Некоторых собирались забрать. Близняшек Патил, например. – Она водила кончиком пальца по кружке с уже остывшим чаем. — Так не только в школе. Так в мире. — Отозвался Джордж. — Так было и четырнадцать лет назад? — спросила Мари. — Судя по рассказам родителей, все так начиналось… — Поиграй мне. — вдруг, перебив ее, попросил Джордж, прикрывая глаза. — Ого! Я думала, ты равнодушен к музыке. — Но только не сегодня. Поиграй мне, пожалуйста. Мари уже обняла свою старую гитару, настраивая ее и приглаживая с той хитрой властностью как будто чужого кота. А потом девушка запела. And it’s open For distraction You found all the words you need Well I found nothing I just grumble 'cause I don’t know what I feel The moral to the story goes Never leave your heart Never leave your heart… alone       Странным был день Рождества 1996 года… Когда 96 уже уходил, а новый 97 еще не собирался приходить. Люциус пил коньяк в библиотеке Малфой-Мэнора. Он ненавидел, когда под Рождество всплывают воспоминания. Вот сейчас, например, он вспомнил свой последний год в Хогвартсе. Он ненавидел квиддич. Но отец заставил его пройти отборочные в команду. Уже после первого матча юный Люциус оказался в лазарете. Тогда Люциус поклялся, что не заставит сына стать таким, как он. С тем, что придется жениться на Нарциссе Блэк, он смирился. Его отца не волновало мнение сына. А Люциус был без памяти влюблен в другую девушку. Но вот была такая традиция в аристократических чистокровных семьях – выбирать будущих супругов своим отпрыскам. Люциус тогда пообещал, что не будет делать выбор за своего ребенка. Так думал семнадцатилетний Люциус Малфой, еще не зная, что пройдет два года, и у него и вправду появится сын и что вскоре Нарцисса станет любовью всей его жизни. та, предыдущая... Ее он встретит в трактире, с красным носом, какую-то особо злую от алкоголя, она потащится за ним и будет идти как собака несколько кварталов и обругивать его, что он выбрал Асторию, а он будет делать вид, что они не знакомы. Та влюбленность в тот момент просто ушла, испарилась, ее сменила другая уверенная, нежная, твердо стоящая на земле любовь.       Нарцисса незаметно наблюдала за мужем. В их жизни было очень много полутонов и она в очередной раз пыталась понять, любит ли она своего мужа? Верит ли она в идеи Темного Лорда? Нарциссе всегда казалось, что ее жизнь с самого рождения идет по прямой, по очевидной, удобной, протоптанной и широкой дороге. Но в один момент оказалось, что выбор был всегда. Маленькие нетоптаные тропинки всегда извивались в сторону, незамеченные ей, такой хорошей и правильной девочкой. Сейчас эти тропинки скрутились, завязались в бесконечные знаки вопроса. Любит ли она мужа? Верит ли она в идеи Темного Лорда? Существовала ли вообще такая женщина как Нарцисса Блэк? Поддавшись непонятному порыву, Нарцисса встала, подошла к Люциусу и аккуратно провела ладонью по лицу мужа. Люциус на миг опешил, но потом, к удивлению жены, прижал ее руку своей и закрыл глаза. Сейчас были только они. И не важно, что где-то в их большом доме разрабатывал новый план самый темный волшебник столетия. Или в фехтовальной неуравновешенная Беллатис практиковалась в нападении. The moral to the story goes Never leave your heart In a box Locked up with cold cold ice Never leave your heart …Never leave your heart … Never leave your heart alone.       Мари добила последний аккорд. Когда она закончила, никто долго ничего не говорил. Любое слово тут было лишним. — Дааааа, — произнес вдруг Джордж — Если бы у меня была поющая жена, я запрещал бы ей разговаривать. Разрешал бы только петь.       Мари удивленно на него уставилась. От кого угодно она готова была услышать такие слова, но от Джорджа? Ей всегда казалось, что он начисто лишен любви к музыке. А выяснилось, что Джордж чувствовал музыку в сотни раз лучше своего брата. — Ну, раз уж пока жены у тебя нет, то придется довольствоваться мной.       Проворчала Мари и, криво усмехнувшись, перенастроилась и запела снова. Ее голос был разогрет пением и звучал особенно проникновенно. Maybe i love you, maybe i just like the sound but if you disappear you'll still hear when my heart hits the ground every touch, of every scene is just beautifully broken as, a bird without wings all we have holding us back holding us back all we have holding us back       Драко прислонился лбом к холодному стеклу окна. В его комнате, такой родной и с детства любимой, сейчас было темно и холодно. Юный Малфой напряженно всматривался в темноту за окном, хотя понимал, что это совершенно бессмысленно. В его голове билось слишком много мыслей. В основном о ней. Он знал, что сам все убил. Тогда, давно, воспитание и приученные с детства понятия убили самое главное, что было в его жизни. Он обещал, что все поменялось теперь, но оказалось, что не поменялось ничего. Между ними все еще была пропасть, которая оказалась глубже глупого школьного дерганья за косички, это была пропасть его и ее чести и через нее нельзя было играючи перешагнуть. От неожиданного стука в окно Драко вздрогнул. Маленький совенок, к лапке которого было привязано два маленьких клочка пергамента.       На одном значилось «Драко Малфой». Драко осторожно отвязал его. Совенок сразу же вылетел в окно. Мафлой не спешил читать послание, с начала он закрыл окно, потом разжег камин. И в свете пламени развернул записку. «С Рождеством, Малфой»       Три слова, выведенных ее почерком, заставили холодную комнату потеплеть гораздо быстрее, чем разгорающиеся дрова. for all we have whats holding us back?       После третьей рюмки в каком-то баре Марк успокоился. Бар был магический, и в нем было совсем немноголюдно. Еще одна унылая копия «Дярывого котла» на отшибе, грязный и дешевый, где ушлые официанты огневиски разбавляли тихим «Агуаменти», пока несли кружку гостю, а хозяин ослеп уже много лет назад то ли от неудачного заклинания, то ли от проклятия, кинутого одним из тысячи недовольных посетителей. — Что-нибудь еще? — Нет, спасибо.       Приветливая официантка явно хотела с ним познакомиться, надеясь на чаевые, но он делал вид, что не замечает ее попыток. Настроение было паршивым. Он в который раз задался вопросом, возможно был и другой путь? Черная метка саднила и раздражала, напоминая, что теперь другой путь точно не найти.       Он покосился на Эйдана, который сидел сбоку и невидяще смотрел куда-то в свой стакан, то и дело что-то бормоча. Стакан явно с ним разговаривал, а Эйдан был слишком вежлив, чтобы его просто игнорировать. Марк усмехнулся, он пришел в бар на час позже и от такого состояния его отделяли часы и часы мучительных вопросов и размышлений. Вот например, о Мари. Она была непонятно где. «С Уизли» - сразу подумал Марк. И скривился. Почему все вышло именно так? Еще несколько лет назад он был уверен, что они с шумом отметят этот новый год в Париже всей семьей, а теперь радость хоть в том, что он нашел наконец, в какой бар занесло шатающегося пьяного брата. И все от чего, от чего… Вот что они имели в виду, говоря, что это чувство отчаяния обхватывает сзади за плечи, в то время, как ты думаешь, что ты вечен. Темный вечер темным быть обречен. На Марка медленно начинает накатывать усталость, и глаза постепенно наливаются свинцом. — Я мечтаю о доме и тишине, — делится Марк со стаканом самым сокровенным, делится как Эйдан, может и правда поможет...       Брат это замечает и поднимает на него затуманенный взгляд и медленно, как будто пытаясь вспомнить, кто он такой, расплывается в улыбке. — Ты взрослый, — отрывисто говорит ему брат, — куда тебе мечтать.       Официантка все кружила рядом, жалуясь то на маленькие чаевые, то на похотливых посетителей. Марк поморщился и откинул голову назад. — Ведьмочка… Мне все равно, кто там тебя бесит и что твоя подружка говорит по этому поводу. Я просто, Мерлин тебя отдери, хочу напиться в тишине, а не быть твоей дойной коровой или молчаливой жилеткой.       Девушка вспыхивает и шепчет себе под нос что-то недовольно-возмущенное, приправленное однообразными ругательствами и наконец кидает ему в лицо конверт. — Вообще-то вам тут сова была! И я подумала, сидите тут один в Рождество, может отметить не с кем и вот… И вообще… Что одиноко вам. А то, что вы подумали – ваше это дело.       Она повернулась на каблучках и ушла в темноту зала, не оборачиваясь. Марку становится жгуче стыдно. Действительно, что он подумал и в кого превратился. Аристократичный и умный, он ничем не лучше этой вульгарной и грубой официанточки, которая передает письмо, хотя и не должна. Даже хуже. Сидит с ним и разговаривает, чтобы приободрить. А он подумал про деньги. Власть и деньги. И «Магия превыше всего», сам передразнивает их фамильный герб. — Какой же я жалкий, — тихо шепчет Марк, пытаясь вскрыть конверт. — Какой же…       Отчаянье его вдруг разбилось совсем скоро. Наверно, в тот момент, когда из конверта выпал клочок бумаги. Или же в тот момент, когда он увидел такой знакомый почерк «Маркус и Эйдон Сарвон». Но, скорее всего, оно разбилось со словами. «С Рождеством, братишки».       И Марк ощущает, что наступает такое долгожданное облегчение. Да, другого пути не было не только сейчас, его не было с самого начала. Но у нее он будет, если они пройдут по своему до конца. Темный Лорд просто должен победить, обязан, по крайней мере Марку хотелось в это верить. Тебя тоже, совенок, с Рождеством. Мы любим тебя… Вся ситуация теперь как-то забавляет, и на губах расползается непрошенная улыбка. Он пьет еще пару стаканов, потом находит ту офицантку и тащит танцевать. Официанточка целует его и, кажется, вытаскивает из кармана галлеоны, но ему все равно. Музыка обволакивает мысли, тело обволакивает ее тело — такое теплое, подвижное — Марк чувствует беспорядочные прикосновения то тут, то там, и во всем этом легко потеряться, забыться, почти что не существовать — по крайней мере, как отдельное целое, ты — часть гидры, качающейся в такт музыке. we'll never know what it's like to be free how do you show, what can't but should be there's no explanation only what we can not change so we'll leave how we met with nothing the same all we have, holding us back holding us back — Какие-то неправильные у вас Рождественские гимны! — В проеме появился, слегка пошатываясь, растрепанный Фред. — Какие есть во время войны… — Ну это никуда не годится, такие никуда не годятся.       Он медленно обошел комнату, разглядывая их маленькую грустную вечеринку. — А ну-ка, не кисните! — пропел Фред.       Мари вдруг сменила свое настроение и подмигнула близнецу. Вид здорового и веселого Фреда успокоил ее, сгоняя всю меланхолию. — Ладно уж, рыжий, сыграю твою любимую, — и тут же она резко повернулась к Джорджу и улыбнулась ему. — Будешь моим мужским голосом? — Я? — тот явно немного опешил. — Ты-ты.       Мари, даже не дожидаясь ответа, нетерпеливо начала играть, постукивая по грифу, I really can't stay – звонко протянула она свою ноту, передавая партию Джорджу.. (Baby it's cold outside) – вторил ей Джордж I gotta go away (Baby it's cold outside) This evening has been (Been hoping that you'd dropped in) So very nice (I'll hold your hands they're just like ice) My mother will start to worry (Beautiful what's your hurry?) My father will be pacing the floor (Listen to the fireplace roar) So really I'd better scurry (Beautiful please don't hurry) Well maybe just a half a drink more (I'll put some records on while I pour) Джордж пробасил последнюю строчку, разливая всем троим огневиски, и ребята рассмеялись. Фред настукивал вилками по стаканам ритм, призывая друзей продолжать, а их уж долго просить не пришлось… The neighbors might think – пропела Мари невинным голосом, (Baby it's bad out there) Say what's in this drink? (No cabs to be had out there) – Джордж лукаво улыбнулся, активно качая головой I wish I knew how (Your eyes are like starlight now) To break this spell (I'll take your hat, your hair looks swell) (Why thank you) I ought to say no, no, no sir (Mind if move in closer?) At least I'm gonna say that I tried (What's the sense of hurtin' my pride?) I really can't stay (Baby don't hold out)       Мари уже была навеселе и, едва ли не повиснув на своей же гитаре, громко отбивала бой, пока вторая рука уже автоматически скользила по аккордам, а все тело покачивалось под задорный ритм. Она быстро подняла глаза, чтобы улыбнуться в очередной раз Джорджу, который вовсю поясничал и басил свои строчки, но вдруг поймала на себе другой, внимательный и очень серьезный, взгляд Фреда. Тот взгляд, встретившись с которым обычно поспешно отводишь глаза или окончательно пропадаешь. Мари мужественно выбрала первое. Фред же любовался подругой, по носу которой разбегались веснушки. Это были странные веснушки, беспокойные, странствующие. Зимой они почти выцветали, весной возникали на щеках, а летом переползали на нос, где и селились живописными кучками. Почему-то именно в этот холодный день, когда не было и намека на солнечные зимние лучи, сознание немного замутилось, а в животе теплым комком разгорелся алкоголь, ему очень захотелось сидеть и считать эти летние веснушки на носу Мари, а затем целовать ее под их самодельной елкой, чтобы ветки щекотали лицо. А она никуда не уйдет, ведь снаружи холодно… I really can't stay (Get over that old out) Baby it's cold Baby it's cold outside Okay fine, just another drink then That took a lot of convincing!       Странным был день Рождества 1996 года. Когда 96 уже уходил, а новый 97 еще не собирался приходить. Люди решали проблемы, любили, вспоминали, надеялись, искали ошибки, пытались что-то изменить. Люди принимали решения или сдавались… А за окнами кружила метель, словно заметая прошлое и давая глупым людям еще один шанс. Ведь любой человек заслуживает еще один шанс и только бы не сломаться, только бы не сбиться с вновь намеченного пути. Сейчас можно позволить себе просто жить. А 97 расставит все по своим местам…       Мари крепко похлопала Джорджа по плечу, благодарно посмотрела на развалившегося на диване Фреда и осторожно отложила гитару, закутываясь в плед. Говорить не хотелось, хотелось чудить, но на это почему-то не оставалось сил, так медленно, сантиметр за сантиметром, усталость уверенно и непреклонно придавила гриффиндорку к маленьким диванным подушкам. Наконец-то все трое спали и в комнате воцарилась темнота, освещаемая только обвисшими магловскими лампочками на пышной рождественской елке.       400 лет назад один известный англичанин высказался по поводу одиночества. Он считал, что мы никогда не бываем одни. Конечно, он выразил это более элегантно. Ни один человек не является островом, принадлежащим только ему. Если забыть про остров, он лишь хотел сказать, что нам нужен кто-то. Тот, кто дал бы нам понять, что мы не одни.