Ты видишь, покорны моей ворожбе, Сплетаются травы, смыкаются кроны, Теряются тропы во мраке зеленом, Одну лишь дорогу оставив тебе. Ты скоро забудешь сияние дня И звуки гортанные нолдорской речи. В назначенный час у ворот тебя встречу, Ты больше отчизны полюбишь меня. Елена Перцуленко "Эол"
Металл живой. Я понял это со временем, год за годом оттачивая мастерство в Нан-Эльмоте. Наугрим поведали мне секреты кузнечного дела, поначалу казавшиеся странными, даже несуразными. Но они унаследовали мастерство Ауле, в котором глупо было сомневаться. Пробуя, ошибаясь, и снова пробуя, я отыскал нить, тянувшуюся через все хитрости, связующую навыки эльфов и гномов. Мне оставалось лишь идти за ней, как слепцу, дивясь и запоминая. И тогда стало ясно, что не добиться успеха тому, кто считает себя творцом. Мы не творцы, нет. Мы — инструменты, помогающие металлу стать тем, для чего он появился в Арде. Нужно просто научиться слушать. И однажды я услышал… нет, скорее, ощутил вибрацию на своих руках, когда взял железный слиток. Не знаю, был ли это металл или отголоски песни Айнур, но тогда я понял, чем он хотел стать. Меч, забрало, гвоздь — металл сам знает, с какой ролью он справится лучше. Наверное, плотники и каменщики чувствуют то же. В своей кузнице я был ближе к Илуватару, чем нолдор в Амане. Я помогал воплощать в жизнь его замыслы, работал над творениями, как природа трудилась над ребенком в утробе матери. Только моим инструментом был кузнечный горн: прямоугольное сооружение из кирпича, тянувшееся до потолка. В нем находилось узкое отверстие, куда я просунул лезвие кинжала, чтобы горевшее внутри пламя раскалило его. Из-за темноты оно казалось таким ярким, что болели глаза. Горячий воздух обжигал ноздри, тело покрывалось испариной, хотя на мне были только короткие штаны. Как и на Вэоне — слуге, который раздувал меха. Его кожа блестела, а темные волосы слиплись и напоминали перья. Вокруг извивались огни, раздавался звон и стук молотков о наковальни. Это услаждало слух и напоминало музыку, в которой рождалось новое, прекрасное. Слушая ее, я часто забывался, но расслабляться было нельзя: металл не терпел перегрева. Приходилось тщательно следить за цветом лезвия. — Довольно, неси воду, — сказал я, когда оно стало сияюще-желтым. Вэон бросил меха и исчез в темноте кузни. Он вернулся с деревянным ведром и поставил его к моим ногам. Металл требовалось раскалить и быстро охладить — для этого использовали воду или масло. Поговаривали, что в ход шла даже кровь, но мне в это не верилось. У наугрим был свой секрет — родниковая вода. Она чистая, а главное, свободно текла, набирая силу у земли и солнца. Я опустил лезвие в ведро и закрыл глаза, наслаждаясь шипящим звуком. Чем не первый крик младенца, пришедшего в мир после стольких мук? Вода бурлила и испарялась, пар жег лицо, но отстраняться не хотелось. Руки ныли от долгой работы. Сердце забилось чаще, когда я вынул лезвие и поднял его к глазам. В такие моменты душу всегда охватывал трепет, а потому не сразу удалось поверить, что труды пропали зря. По лезвию стекала вода, оно отражало пламя — возможно, показалось? Я стер пот со лба и приблизился к горну, чтобы лучше рассмотреть. Нет, не показалось: металл погнулся посередине. От злости у меня затряслись руки, внутри словно нарастало что-то большое, твердое и темное. Оно пульсировало в голове и заставляло свирепеть, желать швырнуть испорченный клинок прямо в виновника! — Вэон! Что это? По кузнице прокатилось эхо, и молотки слуг замерли. Только огонь смел нарушать тишину, Вэон же ступал беззвучно. Он медленно приближался, красный и будто ставший меньше ростом. — Что это? — повторил я и сунул ему лезвие. Эльф вздрогнул и отскочил. Пот ручейками катился по его лицу, а глаза заметались. Он растерялся, а меня выводило из себя это молчание. Что он, статуя? — Отвечай! Или думаешь, что это я совершил ошибку? Вэон неуверенно покачал головой и опустил взгляд. Теперь и огонь трещал едва слышно, а мой гнев рос: не нужен мне их страх! — Все было хорошо, очевидно, что вода оказалась слишком горячей! Я пнул ведро, чтобы хоть куда-то деть свою злость. Вода с плеском разлилась, ведро стало перекатываться с боку на бок, делая тишину еще более невыносимой. — Но его можно исправить, — промямлил Вэон и втянул голову в плечи. — Это тебе не игрушка! Сломал, потом починил… неужели я для этого раскрыл вам тайны мастерства?! Ты должен был следить за тем, чтобы воду поменяли вовремя… — Я раздувал меха, — неуверенно перебил слуга, и я опешил. Провинился, еще и дерзит! Нет, их бесполезно учить: эти дураки не слышат металл. Думают, что он мертвый и не стоит их жалкого уважения. Они ничего не понимали, и это было хуже пощёчины. На мгновение злоба овладела разумом, и я не заметил, как поднял руку. Удар — и Вэон оказался на полу. Он пискнул и схватился за нос, а между его пальцев показалась кровь. Я удивился тому, что сделал, но не чувствовал вины. Только гнев и желание ударить его снова. Плевать на кривое лезвие, дело было в отношении к труду моей жизни. Никто не заступился за Вэона и не посмел помочь ему. Да он и сам тихонько лежал, смирившись с положением. Я шумно дышал через нос, пытался успокоиться, но тщетно. Потребовалось немало усилий, чтобы аккуратно положить испорченное лезвие на наковальню. — Исправишь, — бросил я и направился вон из кузницы. Стоило открыть дверь, как на голову будто вылили ледяную воду: свежий воздух резко отличался от жары и духоты внутри. Из-за густых крон в Нан-Эльмоте даже днем царил полумрак, но глаза отвыкли и от такого освещения. Пришлось опустить веки и отдаться ощущениям. Ветер приятно холодил кожу, а сквозь запах раскаленного металла стали пробиваться сладкие древесные ароматы. За спиной раздавался звон, но он не заглушал птичьи трели и плеск воды. Открыв глаза, я увидел перед собой травянистый берег и неширокую речку. Вода в ней была до того прозрачной, что виднелись силуэты рыб и длинных водорослей. Их красота манила, и ноги сами понесли меня к ней. Я успевал только наслаждаться тем, как трава щекотала ступни, затем их стали покалывать камушки на дне реки. Вода оказалась холодной, но этого и хотелось после тяжелой работы. Волны мягко оглаживали уставшее тело, расслабляли его и смывали грязь. Почти без сил я лег на спину и отдался во власть течения. Оно несло меня на запад, но до границ Нан-Эльмота было еще далеко, и волноваться не стоило. Уши погрузились в воду, и все звуки смолкли, только гулкий плеск сопровождал меня. Перед глазами мелькали древесные кроны, настолько густые, что из-за недостатка света листья казались голубыми. И где-то вдалеке между ними пробивались золотые вспышки. Они напоминали звезды, но я знал, что это было солнце. Давненько я его не видел… днем воздух казался напряженным из-за суеты. Другое дело ночью: все отдыхали, и мир успокаивался. Даже дышать и думать становилось легче, ничего не мешало, не отвлекало. Скоро мысли начали путаться. Я погружался в дремоту, и пора было выходить на берег. Тут перед носом мелькнула веточка с листьями, а через миг голову что-то укололо. Куст, наверное. Я нашел ногами дно и встал, сбрасывая остатки сонливости. Оказалось, что меня отнесло к берегу, а путь перегородило пушистое дерево, чьи ветви спускались к воде. Я уже хотел выбираться на сушу, когда уловил шум. Он отличался от привычных звуков леса, и я замер, только взгляд метался из стороны в сторону. Зверь? Гномы наведались без предупреждения? Лучше бы так, чем заплутавшие орки. Звуки доносились из-за дерева и напоминали шаги. Стараясь не шуметь, я принялся аккуратно раздвигать ветки. Они оглушительно шуршали, но останавливаться было нельзя. Осторожно, один за другим я обрывал мешающие листья и убирал прутики, придерживал их второй рукой. Дышать казалось опасно, легкие горели, но сердце билось ровно. Я готовился в любой момент сорваться с места, прятаться или бежать на врага — как пойдет. Наконец, удалось рассмотреть белую лошадь. Она склонила голову к воде, и гриву ее трепал ветер; слишком красивое и ухоженное животное, а упряжь казалась совсем новой. Не решил ли кто-то из Дориата навестить меня? Возможно, но подобный визит заставлял тревожиться. Руки заболели от напряжения, проклятые листья мешались и шелестели на всю округу. Я едва мог двигаться осторожно, терпения не хватало. И вдруг к лошади подошел силуэт, тонкий, изящный — дева. В глаза бросался контраст между ее черными волосами и светлой кожей. На лице ярко выделялись брови и румянец, но рассмотреть его не удалось, потому что дева подняла руку. Она старалась убрать пряди, выбившиеся из толстой косы. Прическа казалась неопрятной, как после долгой скачки, но это и придавало очарование. Тело уже ломило от неудобной позы, но я не мог оторвать взгляда от девы. Она манила плавными движениями и стройной фигурой, которую подчеркивала одежда. Я усмехнулся, пока рассматривал узкие темные штаны и жилет, соблазнительно обтягивающий талию. К сожалению, длинная баска загораживала бедра, но глубокий вырез на нижней рубашке компенсировал это. «Откуда же ты такая взялась, ласточка? Неужто не знаешь, что красавицам нельзя гулять в одиночку?» Она и впрямь напоминала ласточку: черно-белая*, хрупкая. Дева легко опустилась на корточки и достала из рукава платок, чтобы намочить его в реке. Ветки дерева затрещали, когда я подался ближе, стараясь лучше рассмотреть ее. Увидеть лицо, к которому она прижала мокрую ткань. Приоткрывшиеся губы и капли воды, стекающие по длинной шее к груди. Они текли под рубашку, и та прилипала к коже, повторяла ее изгибы. Чуть расставленные ноги и вовсе напоминали издевательство. Мне показалось, что вода остыла. Сердце быстро билось, кровь нагрелась и прилила к животу. Я отвык от женской красоты, а девы из Белерианда не вызывали столько трепета. Наверное, дело было в ситуации: такая красавица, одна в лесу и даже не подозревает о скрытых опасностях… как можно оставаться равнодушным? Тем временем ее рука опустилась на шею, и прозрачные ручейки быстрее заструились по коже. Они сияли, и я облизнул губы, представляя, что язык повторяет их движения, чувствует тепло. «Ну же, ласточка, тебе жарко, а вода такая прохладная». Я с трудом дышал и рассматривал мокрую рубашку. Внезапно дева уронила платок и расстегнула верхнюю пуговицу жилета. Затем следующую… «Нет!» — приказал я, но больше себе. Наверное, желание усилило мои чары настолько, что они пленили деву без моей воли. Но стоило ли ее останавливать? Я отпрянул от дерева и закрыл лицо руками. Кровь гудела в висках, а вода показалась уже ледяной. Ласточка исчезла, но искушение осталось. Оно не отпускало ее, и все естество подчинялось этому желанию. Следовало оставить ее… но дева здесь одна: что, если она встретит кого-то менее дружелюбного? Я даже не смог обдумать свое решение и просто перестал сдерживать чары.***
Я так устала, что едва держалась в седле. Складывалось впечатление, что конь пытался сбросить меня: он раскачивался при каждом шаге, и приходилось с силой упираться ногами в стремена. Еще недавно между деревьями мелькал свет и виднелась зеленая опушка. А потом стволы будто сдвинулись и заперли меня. Еще полумрак… не удавалось понять, какое сейчас время суток. Ночью определенно станет черным-черно, но скоро ли наступит ночь? В Нан-Эльмоте живет родственник Тингола — Эол. Не хотелось просить его о помощи, ведь неспроста его называли Темным Эльфом. Было страшно, что он разгневается из-за вторжения, но выбор вряд ли оставался: слишком часто и на долго я уезжала, а потому мое исчезновение долго никого не встревожит. Только где искать Эола? Открыв глаза, я обнаружила, что почти касалась лбом гривы лошади. Тело охватила слабость, и веки отяжелели, хотелось опустить их. Чтобы выпрямиться, пришлось собрать все силы, но меня неумолимо клонило вперед. Стволы деревьев дрожали перед глазами, птицы щебетали, но их голоса звучали где-то далеко. Даже не получалось узнать их, и это пугало: что случилось? Не страшно заблудиться в лесу, из него всегда есть выход. Почему же мне так плохо? Силы уходили, как вода сквозь пальцы, и ничего не удавалось сделать. Я надеялась, что ошиблась, щурила глаза и трясла головой, но это не помогало. В горле пересохло, а река осталась далеко позади… что же делать? Впервые природа пугала. Даже в Нан-Дунгортеб я так не переживала — знала, куда идти. Но здесь все смешалось, деревья плясали и грозно шелестели, все казалось недружелюбным. Сознание исчезало, и меня окружали неразборчивые образы и звуки. — … что-то случилось?.. — На мгновение звуки соединились в слова. Я открыла глаза и вновь увидела белую гриву. Все кружилось, будто отражение на реке. Река… при мысли о воде рот наполнился слюной. — Что с тобой? Взгляни на меня, — эхом повторилось в голове, и что-то коснулось моего подбородка. От неожиданности спина распрямилась, и на глаза попался силуэт эльфа. Он придерживал мою лошадь и стоял так близко, что я испугалась и дернулась. Хотелось оказаться подальше от этого чужого, неясного пятна с размазанным лицом. Но тело оказалось тяжелым и неповоротливым. Силы иссякли окончательно, и я поняла, что падаю. Стремительно, долго, а над головой вертелись листья и проблески солнца. Толчок несколько отрезвил. Чужие руки, сильные… Рядом слышался голос, но слова разлетались…