Черный ворон

Стояла жара. Она была настолько же ошеломительна, насколько и невыносима, но Куроо нравилось. Куроо много чего нравилось. Но сейчас не об этом. Жизнь шла своим чередом. Зима с ее ужасно слякотным видом ушла так же стремительно, как и появилась. Весна, едва выгнав свою предшественницу, так же угостила всех огромным количеством жидкости, из-за чего ходить было невозможно, а крылья имелись лишь у парочки его друзей, что в свою очередь Тетсуро считал несправедливым, потому что в итоге он тащил их барахло, а ботинки были грязными лишь у него. У Акааши обувь почему-то не пачкалась, хотя он тоже ходил по земле, и тут Куроо чувствовал вселенскую обиду и немного зависти. Как можно так ходить, чтобы не испачкать хотя бы немного обувь? Ученые до сих пор ищут ответ на этот вопрос. А потом пришло лето. Лето с его пышной зеленью, игрой красок, теплым морем и, что самое главное для Куроо, молчаливым Лесом. Удивительное дело, но летом шум в голове Тетсуро становится минимальным. Лес мог иногда что-нибудь выдать Куроо, но не более пары фраз, а потом вновь уходил в молчанку. Шелестел своей листвой, но не так, как ветками зимой, устрашающе и мрачно, а тихо и легко, так, чтобы никто этого не замечал. Но было еще кое-что. Кое-что, из-за чего это лето было особенным. Кей все время был рядом с ним. У него были пресловутые каникулы в универе, где он учился на очередного среднестатистического клерка («Если вам не нравится, Куроо-сан, — это не значит, что всем не нравится»), и поэтому все лето Кей проводил у Куроо. Приехал сразу после сессии и заявил с порога, что коли уж у них «высокие» («Эй, Тсукки, что за кавычки!») отношения, то это лето он предпочтет провести в отдалении от города, нежели чем в общежитии. Дескать, там шумно. Дескать, там у него не комната, а проходной двор. Дескать, там кровать не самая удобная. Дескать… Еще до кучи и больше этих самых дескать. Но Куроо умный мальчик. Тсукишима просто хотел провести это время вместе с ним… — и на этих мыслях Тетсуро улетал в голубые дали на крыльях любви и всеобщего счастья. Таким счастливым не выглядел даже Бокуто, когда Акааши «совершенно неожиданно» ответил ему согласием на отношения. А переплюнуть Бокуто в выражении эмоций — это надо постараться. С этим справлялся в основном лишь Ойкава, но тут даже он признал лидерство Куроо. Но, памятуя о правиле из их бро-договора, — упоминание имени Ойкавы даже в мыслях больше трех раз карается появлением этого субъекта в пределах видимости, а это плохо (не сказать, чтобы очень, но обычно все заканчивается серьезным алкогольным бунтом, а вот это уже плохо). Куроо уже произнес это имя два раза, так что пора сворачивать с этой дорожки. Так вот: Тсукки. Он, сам того не замечая, как тень постоянно следовал за Куроо. Если Тетсуро вздумалось что-то сделать на улице, Кей почти сразу вставал с дивана в прохладном (!) доме и шел следом, продолжая читать книгу, оправдывая это тем, что ему, видите ли, захотелось подышать свежим воздухом. Куроо это забавляло, просто потому, что Кей ненавидел жару и всегда сидел под навесом или пляжным зонтом. Зато поближе к Тетсуро. А еще он смешно бурчал по поводу слишком яркого солнца, невыносимо зеленых листьев, да еще и ветер оказывался чересчур свистящим. Когда Куроо решал поехать в город или сходить вглубь Леса, Тсукки всегда находил какие-то оправдания и отговорки, почему ему надо с ним, с Куроо, порой совершенно нелепые, но произнесенные с самым серьезнейшим выражением лица. Тетсуро делал вид, что проникался и брал с собой. Еще бы не брать! Куроо и подумать не мог, что Кей будет добровольно ходить с ним в Лес за травами для оберегов или на поручения Леса — они всегда очень скучные, но с Тсукишимой получалось очень весело. Кей все-таки городской мальчик. Очень смешно тот пытался не поскользнуться на очередной шишке и при этом не получить веткой в лицо. Куроо не знал, как там, за Дверью, так же, как и жил там сам Тсукки. Эта часть его жизни до сих пор загадка. Кей и так не слишком открытый человек, но как только заходит разговор о той стороне — да, обычно его начинает сам Куроо, но это не важно! — он становиться совсем закрытым. Любой вопрос, даже малозначимый, воздвигал стены вокруг Тсукишимы, которые Куроо с усердием и тщательностью — не без веселья и азарта, конечно, — не так давно разобрал. Но все решил случай. Они впервые встретились вчетвером после того памятного дня, когда Куроо узнал о «Великой Подставе» — они с Бо окрестили так всю ту ситуацию с Дверью. Это случилось где-то спустя месяц. Тсукишима был недоволен, но решил смириться, ибо лучше это сделать раньше, чем позже, а то еще непонятно, что выкинут эти два создания вместе. А Акааши сиял своей невозмутимостью и непреступной красотой на фоне всего этого балагана и выглядел так, будто нет ничего необычного в том, чтобы построить Эйфелеву башню из столовых приборов или сделать бассейн, наполненный пуншем, чтобы нырять в него, как ложечки из «Красавицы и Чудовища» (этот мультфильм совершенно некстати показывали по ТВ). И да, они на весь дом горланили «Вы наш гость!». (И этим людям почти тридцатник!) Тсукишима закатывал глаза и мысленно ругал прошлого себя за скоропалительные выводы о субъектах с безумной прической. А еще он поглаживал Кенму — трехцветного кота, потому что кто-то когда-то сказал, что это успокаивает. На Тсукки не действовало, но он старался. Кенме же было все равно. Тетсуро до появления в своей жизни Кея не задумывался о слове «дом», как о месте, где его ждут. Для него, как не стало Некоматы, домик у Леса был лишь местом жительства, поэтому и имена котам он не давал — это бы одомашнило всю обстановку, а Куроо пока не был готов к такому. Но тут появился Тсукки. Его редкие приезды превратили берлогу Куроо в «дом» в том светлом и теплом понимании слова, и Тетсуро уже было даже неловко за безымянных котов. Кей каким-то немыслимым образом это прочувствовал и всего лишь сказал, что его «бесит, что ко всем четвероногим тут он обращается одинаково „Кот“ и поэтому разноцветный будет Кенма, мелкий Яку, а длинный Лев!» — Лев? — Куроо недоуменно посмотрел на Тсукки. — Да, Лев, — как ни в чем не бывало ответил Кей и продолжил читать. — Как Толстой, — решил пояснить Кей через некоторое время, не заметив какой-либо реакции Тетсуро. — Ну Лев, так Лев, — Куроо почесал затылок и пожал плечами — мало ли почему Тсукки так их назвал. Пусть уж так, чем вообще никак. И после этого коты окончательно стали «домашними». Но каким бы невозмутимым не был Акааши, он всегда очень внимательно наблюдал за тем, что творится вокруг. Он легко примечал те мелочи, что могли остаться незамеченными большинством, особенно если не сильно присматриваться. Но Акааши никогда не присматривается — он просто видел. И видел больше, чем иногда бы хотелось. — Тсукишима-кун, ты сегодня в рубашке, — тихо, спокойно и все так же невозмутимо поинтересовался Кейджи, смотря скорее на Бокуто с Куроо, пытающихся придумать, как поставить вилки так, чтобы тарелка не падала, чем на самого Тсукишиму. Кей невольно подтянул вверх ворот рубашки. — Сегодня достаточно тепло, чтобы оставаться в водолазке, — Тсукки старался быть хладнокровным. Да, он предпочитал одежду с высокими воротниками, но сегодня решил обойтись простой белой рубашкой, застегнутой на все (!) пуговицы и, видимо, зря. — Никогда бы не подумал, что прямые потомки Ворона блондины, — невозмутимости не осталось совсем: в глазах Кейджи плясали черти, а на губах заиграла легкая улыбка. Тсукишиме стало вдвойне не по себе, но он взял себя в руки и откинулся на спинку дивана. — Я, знаете, тоже не думал, что прямые потомки Совы столь… кхм, экстравагантны, — Тсукки ненадолго посмотрел на Бокуто, показывая кого он имел в виду под «прямыми потомками» и что слово «экстравагантный» имеет в данном контексте скорее негативный окрас. — Природа, порой, удивляет, — Акааши улыбнулся так, будто поставил точку в каком-то своем собственном выводе, и вернул свою невозмутимость обратно. Однако сделал он это с небольшим опозданием. — Охо-хо, о чем вы тут болтаете? — неугомонный Бокуто, будто почувствовал, что говорили о нем, появился прямо перед диваном, на котором сидели Кей и Акааши. Куроо подошел следом, и судя по разочарованным лицам, затея с Эйфелевой башней не увенчалась успехом. Он плюхнулся рядом с Тсукишимой и слегка приобнял. Кенма, проснувшись от этих действий, ретировался куда-то в угол. — О том, что ваша прическа невероятно вам идет, Бокуто-сан, — безразлично ответил Кей, стараясь увести от опасных тем окружающих, и поправил очки. Котаро аж загорелся — он горделиво выпятил грудь и поставил руки по бокам, вставая в этакую позу победителя. Куроо тут же встрепенулся и жалобным голосом насел на Кея:  — Тсукки! А как же я? — нижняя губа выпятилась немного вперед, из-за чего Тетсуро стал выглядеть несколько нелепо, но Тсукишима непоколебим. — Не волнуйся, бро! И на твоей улице будет праздник! — Бокуто озарил всех присутствующих ослепляющей улыбкой и упал на свое кресло напротив дивана. — Ваше безобразие идет вне конкуренции, Куроо-сан, — закончил Кей и всем видом дал понять, что на сегодня он совершил уже все добрые дела и, дождитесь завтра. — Кстати, Тсукки, у тебя что-то на шее, — Бокуто указал куда-то под ухо. Тсукишима вложил в свой взгляд всю свою жажду убийства и посмотрел на него. Но Котаро не проняло. — Это родимые пятна, — в голосе столько металла, что прямо сейчас иди и сдавай его — разбогатеешь. — О, да! Такие прелестные! — Куроо тут же подключился. — Еще и формы такой странной, как будто перья! — теперь уже он выпячивал горделиво грудь, только не за себя, а за своего парня. — Перья? — Бокуто смешно изогнул брови, а Акааши тихо хмыкнул. После Котаро начал перебирать в голове какие-то мысли и, судя по вытянувшемуся лицу, он пришел к тому, что нужно. Или не нужно — это уж как посмотреть. Тсукишима лишь тихонько застонал и сполз чуть ниже по дивану, надеясь спрятаться в объятиях Куроо. — Охо-хо! Что же получается, Тсукки! Ты у нас большая личность! — Не такая большая, как вы, Бокуто-сан, — кисло ответил Кей и, отвернувшись, уткнулся в грудь Тетсуро. Тот снова мало что понимал, но Тсукки обнял покрепче и умоляющим взглядом уперся в Акааши. — Просто Тсукишима-кун является прямым потомком Бога-Ворона, так же, как и Бокуто-сан является прямым потомком Бога-Совы… — без эмоциональным, немного лекторским голосом пояснил Кейджи. — Ага! А эти пятна на плечах и шее у Тсукки, как и мой цвет волос, говорит о прямом родстве! — Бокуто влез, сияя своей жизнерадостностью, но потом внезапно как-то сконфузился и примолк. Акааши глядел куда-то в сторону, будто не принимал участия в этом разговоре. — Ты и вправду большая личность получается! — Куроо весь светился. — Тц! Едва ли это так, — Тсукишима по-прежнему утыкался в грудь, только при этом пытался все сильнее сжаться. Ему было неприятно такое внимание, тем более когда речь заходит о пятнах. Это проклятие, а не благодать, поэтому он и живет за Дверью. Тут мало кто знает о значениях некоторых странностей. — Ну, что же ты, Тсукки! Мне теперь что, нужно как-то молиться тебе или что? Что вообще дает этот статус? — Тетсуро, не замечая натянувшейся атмосферы или делая вид, что не замечает, начал термошить комок у себя на коленях. Выглядело так, будто он сюсюкается с младенцем, да только Кей давно не младенец — он огрызался и брыкался, чтобы загребущие руки не полезли туда, куда не следует, тем более при свидетелях. Бокуто не выдержал и засмеялся. — Ничего этот статус не дает, — он вытирал слезы с уголков глаз и при этом смотрел на своего друга с его парнем с теплотой, потому что тот наконец не будет один в этом доме, а еще Тсукки такая же заноза в заднице, как и сам Куроо. Так ему и надо! — Да так уж и ничего! — Тсукишима усмехнулся. Он наконец освободился из рук Тетсуро, но далеко не отсел, только поправил рубашку и выпрямил спину. Однако румянец на щеках выдавал, что внутри он далеко не такой равнодушный, как пытался из себя строить. — Всего лишь управление целым кланом и сколько там у вас гектаров земли? — Но сейчас это ничего не дает! Просто формальность! — Бокуто был возмущен. — Не такая уж и формальность, — Тсукишима помрачнел. В голове всплыли кадры его не самого легкого детства и страдания, которые он приносил близким. Куроо будто почувствовал сам все состояние Тсукки и нахмурил брови. — Что-то не так? — обеспокоенно поинтересовался он. — Все в порядке, — вымолвили уста Кея, однако весь его вид говорил об обратном, но никто не решил акцентировать на этом внимание, — Кстати, Бокуто-сан, когда вы собираетесь возвращаться? Котаро резко поник и, как будто потух. Буквально пару секунд назад он источал уверенность и жизнерадостность, а теперь лишь уныние и тлен. Акааши заметно напрягся. — Куда это возвращаться? — Куроо снова был не в теме и его это начало напрягать еще сильнее. — Да знаете вот, — Тсукишима снова вернул себе то высокомерное выражение лица, — Бокуто-сан же прямой потомок, наследник клана. Да вот незадача: сколько там лет назад? Пять? Семь? — тихий скулеж со стороны кресла подтвердил второй вариант. — Предыдущий глава клана скончался, и все должно было перейти в руки его сына. Да только он сбежал за Дверь. В этот мир. Но папочка-то у сбежавшего хорошо знал своего сына, вот и оставил завещание, что пусть тот гуляет, а когда нагуляется — придет и начнет править. Да только ждать больше там вроде уже и не хотят. Бокуто все это время сидел, прикрыв лицо руками, а Акааши укоризненно поглядывал, но не перебивал. — Там что, все так плохо, да? — Котаро отодвинул указательный палец, не убирая своей защиты, и посмотрел одним глазом на Тсукишиму. — Когда я уходил, там было достаточно недовольных, — Бокуто застонал. — Я говорил вам, что уже пора, Бокуто-сан, — до этого молчавший Акааши подал голос. Он по-прежнему был невозмутим, но, как будто на него разом навалилась усталость. Кейджи редко когда перечил Бокуто или укорял его в чем-либо. Тот никогда не был глупым, однако в этом вопросе отчего-то проявлял редкостное упрямство. — А я надеялся еще хотя бы годик пофилонить, — Бокуто тяжело вздохнул и резко поднялся, излучая уверенность. — Ну раз уж пора, то пора. Прости, бро, надо кое-что обдумать. Я тебе напишу или позвоню! — Окей, Бо! — Куроо поднялся, чтобы попрощаться с другом их обычными жестами и, конечно, выбить — сильным размашистым ударом ладони по спине, что Бокуто аж согнулся — обещания все-все-все рассказать, а то про наследника он знает, а про «возвращаться» нет. — До свидания, — Акааши поднялся следом, слегка поклонившись Тсукки, вышел за дверь первым.

***

— Неужели вы ничего не спросите? — Тсукишима не выдержал первый. Они весь вечер проводили, как обычно, не смотря на тот небольшой разговор с друзьями, — Куроо делал обереги, а Кей читал. Однако чтение не было спокойным, мысли то и дело скакали друг за другом, перемешиваясь, будто играли в чехарду. Строчки не хотели укладываться в голове, а еще Тсукки не сразу заметил, что держит книгу вниз головой. А это уже проблема! Он всегда был аккуратен в плане эмоций, а этот факт с книгой слишком его разоблачал. И самое ужасное — Тсукишима знал, что Куроо видел это, но смолчал. Куроо вообще был подозрительно тих после ухода друзей. — Даже если бы спросил, ты бы мне ответил? — голос Тетсуро был уставшим, а головой он даже не обернулся на Кея, что удивляло, тот слишком любил рассматривать ворона, любоваться им, чтобы вот так игнорировать. — Вы достаточно упрямы. — Кей отложил книгу. Мучать страницы и дальше не хотелось, а смысл прочитанных за долгий вечер пяти страниц он так и не уловил. — Это не тот вопрос, которому поможет мое упрямство, Кей, — Куроо все-таки оставил свои дела и, крутанувшись на стуле, повернулся, оперевшись локтями на столешницу, чтобы посмотреть прямо в глаза. Тсукишима не выдержал этого взгляда и пары минут. Тетсуро был прав. Если бы, как только дверь за Бокуто с Акааши закрылась, Куроо начал задавать вопросы, он бы на них не ответил. Но Куроо молчал, чем сильнее давил на Тсукки. Ему самому уже не нравились недомолвки между ними, хотя срок их отношений был достаточно малым. Тетсуро всегда старался рассказать о себе что-то (практически всегда это было что-то важное), хотя бы для того, чтобы Кей не чувствовал себя напряженно, чтобы он смог расслабится рядом с ним, и это работало! Тсукишима в свою очередь говорил мало, рассказывал отвлеченные истории об университете, жизни в вороньем общежитии и глупые истории из их с Ямагучи дружбы. Ничего важного о себе, о своих родственниках, о своей жизни по ту сторону. О своей боли. Куроо чувствовал это. Чувствовал и деликатно обходил, интересуясь в основном жизнью здесь, с этой стороны Двери. Кей не сказать бы, что хотел выстраивать эти стены вокруг себя, но его жизнь научила не доверять никому. А Куроо оказался тем, кому можно, и Тсукишима просто не мог поверить в это! Куроо казался ему лучом света, путеводной звездой из его прошлого, а Кей все боялся идти вперед, навстречу. Вдруг эта звезда, этот луч света всего лишь жалкий уличный фонарь, который вот-вот потухнет? Ничтожный сублимат? Но все выходило иначе. Тетсуро оставался Лучом Света. — Не могу сказать, что жизнь там была чем-то особенным, — быстро выпалил Тсукки, когда увидел, что Куроо собрался развернуться, не дождавшись ответа. Вместо поворота он просто удивился. — Можно сказать, она была обычной, если не брать во внимания пятна, что вам так нравятся. Тсукишима начал судорожно расстегивать рубашку отчего-то трясущимися пальцами. Он не снял ее полностью, всего лишь откинул, открыв плечи и оставив болтаться на локтях. Его кожа бледнела на фоне ярких черных пятен на плечах, переходящих на шею. Казалось, эксцентричный художник несколько раз прошелся широкой кистью, оставляя неаккуратные мазки, но при этом проработал небольшие детали типа фактуры перьев или их кончиков. Они все стремились куда-то к голове, из-за чего образовывался странный воротник. Манишка, только обрамленная неаккуратными краями пушистых перьев и грубых переходов к светлой коже. Кей видел это тысячу тысяч раз в зеркале и ненавидел каждую линию. — Вам это нравится, но я это все ненавижу. — Тсукки опустил руки, позволяя рубашке скатиться на пол. Куроо встал со своего места и подошел-подбежал к Кею, чтобы поддержать хотя бы так, стоя рядом. — Это знак того, что Бог-Ворон мой прямой потомок. А это значит, что я несу в себе кровь предателя. Это так глупо! — Тсукишима не выдержал и уткнулся лбом Тетсуро в плечо. — Все боги давно уже спустились на землю. Бог-Сова один из первых одарил смертную женщину возможностью рожать детей с силой. Но его не изгнали только потому, что это была лишь одна семья. Сейчас это огромный клан! Следом за Совой последовали другие. Никто не в силах перечислить всех. Даже ваши коты, Куроо-сан, они напомнили мне одних моих знакомых с той стороны. — Тетсуро усмехнулся, теперь понятно, почему именно эти имена. — Боги уже простили Ворона — это факт. Но люди перестали слушаться богов. Само мое существование, как клеймо на моей семье. — Кей, — Куроо аккуратно поместил руки на щеки Тсукишимы и мягко провел по скулам, поднимая его голову. — Кей, из-за этого я не перестану любить эти пятна. Если бы не они, мы бы не встретились! Я чувствую, тебе больно, но сейчас это в прошлом. Здесь ты любим, если не всеми, то хотя бы мной. Я не заставляю тебя обожать их или что-то еще, просто я… Я люблю тебя, а они часть тебя. Они связали нас и, если хочешь, могу пойти на ту сторону и прокричать об этом на весь Лес, уж он-то разнесет ее по всем уголкам. — Это будет крайне безрассудно, — Кей хотел поправить очки, но они стояли слишком близко и Куроо наверняка видел все смущение Тсукки, потому что, — вы что, правда, только что признались мне? — Да, Кей. И я могу сказать это еще много раз. — Не стоит, — Тсукишима безбожно краснел, казалось, даже пятна окрасились розовым. — Я… Куроо прервал его поцелуем. Он не хотел слышать, что Кей скажет просто потому, что знает ответ и так. Камень согревал его, болтаясь где-то у сердца, да и все действия Тсукки говорили сами за себя, поэтому он просто преодолел оставшееся расстояние и впился в губы напротив, сразу нагло запустив язык. Тсукишима не заставил себя ждать. Он отвечал с той же жадностью, что и Куроо. Сначала хотелось сделать этот поцелуй нежным и мягким, но внезапно их одолели чувства безграничного обладания друг другом, и остановиться не было сил. Кей открыл свою последнюю стену, а Куроо принял все, даже толком не дослушав. Внутри все переполнялось благодарностью и любовью, страстью, что уже билась через край, обещая вылиться и затопить все вокруг. — Я знаю, — вставил между поцелуями Куроо и негромко рассмеялся, пока его снова не утянули в поцелуй. Сердца удивительно бились в унисон, а руки блуждали по телам, исследуя, трогая все подряд и просто наслаждаясь. Медленно они переместились к дивану, и Тетсуро уже сидел на коленях у Кея, руками пробираясь все ниже и успевая пальцами вырисовывать сердечки на коже. Если бы Тсукки не был занят губами Куроо, то уже закатил бы глаза. Но этого не происходило, потому что Куроо, каким бы раздражающим порой он не был, именно тот, кому Кей подарил свой камень. Он уже тогда знал, что именно Куроо его Луч Света, его Звезда и сейчас Тсукишима готов уверенно ступить вперед, навстречу жизни. Новой жизни.