Джокер

Голова трещит так, что больно даже думать. Этот гребаный Торч нехило приложил меня головой, да так, что во рту ощущается легкий привкус металла. Не хватало мне только сотрясения! Я лежу — нет, валяюсь на полу, как ненужный мешок с прошлогодней ёлкой. Не получается даже схватиться рукой за изогнутую ножку какого-то предмета мебели — наверное, это кушетка. Я так думаю. Морщусь, пытаясь приподнять собственное тело, но лишь безвольно грохаюсь обратно. Где я? Зачем я здесь? Меня что, похитили? Но кто? Для чего? Кому я нужна? С какой целью они это сделали и чего хотят? После мучительных и долгих попыток мне удаётся принять сидячее положение, что несколько радует. Потирая ушибленные места, в особенности голову, оглядываюсь. Я нахожусь в довольно просторной комнате, освещённой неярким светом настольной лампы с зеленоватым абажуром. Высокое узкое окно перегорожено массивной решёткой, судя по тому, что сквозь него не поступает свет, можно предположить, что на улице давным-давно стемнело. Сколько же времени я здесь нахожусь? Слева от окна стоит весьма массивный шкаф, по всей видимости, с книгами, почти пустой письменный стол выглядит обшарпанным, да и сама кушетка, на которую я опираюсь, пытаясь подняться, явно не новая. Старомодные портьеры и местами протёртые почти до дыр ковры на полу создают впечатление, что здесь собран весь ненужный мебельный хлам, который, помимо всего прочего, не просто брошен, но заботливо расставлен по периметру комнаты, словно кто-то пытался создать здесь уют. Стону сквозь зубы, морщась от адской боли в голове. Меня мутит, хочется блевать и слегка двоится в глазах. Было бы глупым надеяться на то, что дверь справа от меня будет открытой, однако нужно попробовать достучаться. Не век же мне здесь сидеть, в конце концов! Надеюсь, эти некто не поставили перед собой цель заморить меня голодом. К большому удивлению, тяжёлая дверь со скрипом поддаётся моим дохлым попыткам открыть её. Случайность или намеренность? Высовываю голову в небольшую щель, больно стукаясь виском. Тёмный коридор освещён светом… факелов? Я что, попала в средневековье? Трогаю стены комнаты — они действительно сложены из камня, равно как и те, что в коридоре, ведущему в обе стороны. Мне это определённо не нравится. В коридоре царит мёртвая тишина, и это придаёт мне смелости. Осторожно, несколько позволяет моя слоновья неуклюжесть, протискиваюсь сквозь эту щель. Дверь ужасно скрипит, и я боюсь открыть её пошире во избежание привлечения внимания. Мне срочно нужно отыскать в этом подземелье уборную, иначе боюсь, что меня стошнит прямо здесь. Зажав ладонью рот, стараюсь передвигаться быстро и бесшумно, но постоянно оступаюсь, шагая по этим булыжникам. Поочерёдно открываю такие же скрипучие двери, что расположены почти по всей длине коридора, в надежде отыскать нужную мне комнату. Ещё никогда прежде я не испытывала такого восторга при виде белой фаянсовой посудины, предназначенной для справления естественных нужд, но сейчас я просто радостно ковыляю в сторону унитаза. Да, я умничка, да, я сделала это — нашла туалет и смогла дотерпеть, а не испачкать пол в коридоре. Меня рвёт какой-то склизкой желчью, металлический привкус после этого лишь усиливается. Становится полегче, но голова начинает болеть ещё сильнее. Оглядываюсь в поисках раковины, но вместо неё из стены торчит лишь ржавый кран с медленно капающей из него водой. В земле вырыта небольшая яма, прикрытая железной решёткой, и вот туда как раз и стекает вся вода. С неприятным режущим звуком отвинчиваю кран и сначала подставляю голову под сильную струю, а затем напиваюсь прямо отсюда, набирая воду в ладони и не заботясь о том, что вода, скорее всего, не фильтрованная. Вкус воды говорит о другом — она прохладная, мягкая и вкусная, приятная, без всяких хлорированных примесей, как будто из лесного источника. Становится гораздо легче, головная боль стихает, но не пропадает окончательно. Только сейчас понимаю, как царит контраст в этом месте: среди сложенных из массивных камней стенах соседствуют современный унитаз и доисторический кран, комната со старой мебелью и электрическая лампа на столе. Здесь, в туалете, также горит факел, и при его пляшущем свете наличие унитаза кажется нелепым уродством, оказавшемся здесь по чьей-то нелепой ошибке. Как будто он попал сюда из будущего. Наверное, прямо как и я, ведь, по логике вещей, меня тут быть определённо не должно. Медленно толкаю дверь и выглядываю с опаской в коридор. Боюсь быть пойманной, осторожность никогда не помешает. Танцующие язычки пламени отбрасывают причудливые тени, удлиняя их, растягивая, переплетаясь между собой. Тени пляшут по стенам и полу, дразнятся, прыгают, исчезая и появляясь вновь. Откуда-то тянет сыростью, и мне становится неуютно. Останавливаюсь в замешательстве, не зная, что делать дальше. Возвращаться в ту комнату или искать отсюда выход? Наверняка меня не заперли лишь по ошибке — быть может, торопились, быть может, просто не посчитали нужным. Коридор кажется бесконечно длинным, неизвестно, в какую сторону идти, чтобы найти отсюда выход. Не хочу оставаться здесь ни минуты, мне хочется домой. Наверняка папа уже вернулся с работы, а мама волнуется за меня. Вспоминаю про свой телефон и начинаю обыскивать себя, но понимаю, что это как минимум глупо. Наверняка те, кто притащил меня сюда, позаботились о том, чтобы лишить меня всех средств связи. Представляю, как сильно напугана моим отсутствием мама. Почему-то становится очень тоскливо, в носу начинает свербить, а в глазах щипать, как будто я режу лук. Вот стою я здесь одна-одинёшенька, никому не нужная и забытая даже теми, кто приволок меня сюда, и неизвестно, что со мной будет дальше. Никогда не страдала излишней плаксивостью, но почему-то именно сейчас хочется, чтобы меня пожалели, взяли на ручки и забрали ко всем чертям из этого странного пугающего места. Сзади меня слышатся какие-то шорохи, и я замираю, боясь повернуться к источнику звука, втягиваю голову в плечи и зажмуриваюсь в ожидании неизвестности. Пульс подскочил до двухсот ударов в минуту, а вдоль позвоночника и по рёбрам пробежались крупные неприятные мурашки.  — Что ты здесь делаешь? Медленно, не открывая глаз, начинаю поворачиваться. Слава Богу, это человек, а то моя неуемная фантазия уже начала давать знать о себе, пробиваясь сквозь головную ноющую боль. — Я спрашиваю, что ты здесь забыла? Открываю сначала один глаз, затем уже второй. Передо мной ака командос из фильмов-боевиков стоит тот самый парень, которого я мысленно успела окрестить другом. Он одет в чёрную обтягивающую футболку и военные штаны, а на ногах красуются полуботинки примерно цвета охры. Ему не хватает лишь берета, чтобы стать похожим на солдата американской разведки или, на худой конец, Рокки. Взгляд его серо-зелёных — я это запомнила ещё днём — глаз устремлен прямо на меня, и хочется дать ему какую-нибудь мелочь типа соломинки, спичинки или зубочистки, чтобы она торчала между его сомкнутыми губами. — Я… искала, где тут туалет. — Ну и как, — он усмехается, — нашла? — Меня тошнит, — почему-то мне кажется, что я не ошиблась в нём днём, считая, что с таким можно дружить. — Кажется, у меня лёгкое сотрясение. — Да, Торч от души тебя шарахнул. — Мне кажется, или он издевается? — Пойдем, я провожу тебя обратно. — Я не хочу обратно, — упираюсь я, когда он подхватывает меня за локоть, — я хочу домой. — Помнится мне, раньше ты всегда хотела любым способом убежать оттуда, — он тащит меня по камням, невзирая ни на какое сопротивление. — Что случилось на этот раз? — Простите, кажется, вы меня с кем-то путаете, — мямлю я, спотыкаясь, — уверена, я не та, кто вам нужен! — Правда, киса? Уверен, тебе понравится здесь, — он открывает дверь, и мы оказываемся в той самой комнате, где я очнулась. Наверное, этот красавчик провел здесь достаточно много времени, раз так хорошо ориентируется во всех этих дверях. — Слушай, мне совершенно не интересно твоё нытьё, уверен, что и Джокеру тоже. Так что давай прекращай весь этот спектакль и будь хорошей девочкой, ладно? Мне тоже не нужны проблемы из-за тебя. — Джокер? Какой ещё Джокер? — холодею я. Когда речь заходит о картах, однозначно нужно ждать беды. Друг смотрит на меня так, словно я как минимум упала с какой-нибудь луны. Наверное, он считает, что я просто обязана знать всех криминальных авторитетов в лицо и по прозвищам. — Обычный, — он отпускает меня и закрывает за собой дверь, — не нужно делать вид, что ты впервые слышишь о нем. Хотя, — Друг окидывает меня очередным взглядом, — ты выглядишь так, как будто на самом деле не знаешь. Ладно. Моё дело маленькое, пусть он разбирается сам. Кушать хочешь? Я киваю, облизывая пересохшие от волнения губы. Очевидно, меня шатает, потому что Друг внезапно подрывается с места и подлетает ко мне. Он берёт меня на руки и укладывает на доисторическую кушетку, пропахшую лавандой — наверное, хозяева боятся, что такую драгоценную вещь сожрёт простая моль. Друг вынимает откуда-то рацию и что-то быстро передаёт по ней. Мне уже всё равно, что будет дальше, я устала и хочу спать и есть. И домой. И помыться. И таблетку от головы. И ящик с патронами плюс пистолет, чтобы перестрелять тут всех. И ключи от машины, чтобы уехать. В ушах звенит, перед глазами мелькает, как будто смотрю в экран старого неработающего телевизора, на котором нет ничего, кроме серого экрана с шумами. Снова тянет рвать, и я, свесив голову, пачкаю не менее древний ковёр. — Эй, ну ты чего? — доносится откуда-то сквозь толщу океана заботливый голос Друга, и в следующий миг на мой лоб ложится его прохладная ладонь. От этого ненадолго становится легче, Друг убирает руку, но я со стоном хватаю её и кладу обратно. Он присаживается рядом и терпеливо ждёт чего-то, а я, почувствовав, что мужская рука уже не такая прохладная, убираю ее со лба и ищу другую его руку. Друг издаёт едва слышный смешок, но всё же кладёт другую ладонь на мой лоб. Мне хорошо, даже полегчало немного. Не знаю, сколько времени прошло, я почти уснула, когда услышала противный скрип открывающейся двери. Послышался чей-то грубый голос, пискнула под тяжестью мужского тела кушетка, и Друг, по всей видимости, встал с неё. Хочется разлепить тяжёлые веки, но снова проваливаюсь куда-то очень глубоко. Меня приводят в чувство достаточно быстро — с громким испуганным всхлипом дёргаюсь и пытаюсь встать, когда мощный напор воды начинает бить в лицо, заливая глаза, нос и рот. Я лежу прямо на полу того самого туалета, куда ходила недавно, головой на скользкой железной решётке. Дышу часто и отрывисто, вытирая руками мокрое лицо. Надо мной стоят двое — уже известный мне Друг и кто-то ещё. Он довольно бесцеремонно хватает меня за руки, поднимая с пола, выволакивает из сортира и тащит обратно в комнату, нимало не заботясь о том, что по пути я спотыкаюсь, ударяюсь и падаю. Судя по шагам, Друг идёт позади, не вмешиваясь в действия своего подельника. Этот второй пинком ноги открывает дверь в уже известную комнату и швыряет меня на пол. Падаю и с тихим стоном начинаю ползти. Хочется оказаться подальше от этих мучителей, но второй настигает меня, хватает за волосы и тянет вверх. Мне больно, я хватаюсь за его руки в желании ослабить его хватку, но что я могу сделать против машины пыток? Второй ставит меня на ноги, тащит к стене, прижимает к ней спиной и достаёт откуда-то нож. Холодная сталь безразлично поблёскивает в полумраке, наводя ещё больший ужас, и я стараюсь дышать носом, чтобы не выдать своего страха. — Смотри-ка, какая, — он обращается к Другу, который, присев на невесть откуда взявшийся колченогий стул, с мнимым интересом рассматривает свои ногти. — Присунул бы ей? А я бы да, — повернувшись ко мне, Второй проводит обратной стороной ножа по моей щеке, заставляя содрогнуться в ожидании боли. Он злорадно улыбается, обнажая свои зубы, а затем проводит языком там, где только что водил ножом. Мне неприятно, да так, что снова хочется блевать, к тому же, я вся промокла и замёрзла. Меня трясёт от холода, да так, что вот-вот начнут стучать друг о друга зубы, но кажется, что эти лишь забавляет Второго. — А милашка тоже хочет меня, — продолжает он, — ты посмотри, она вся вибрирует от предвкушения! Ну что, милочка, поиграем? Сначала тебя трахаю я, потом Калибр… — Потом приходит Джокер и трахает нас всех, — вставляет Друг, который, как уже выяснилось, совсем никакой не Друг, а Калибр. Ну вот, значит, я зря придумала историю нашей с ним дружбы… Остаётся надеяться лишь, что ему действительно попадётся стерва-жена. Второй неприятно смеётся, но больше же жмётся ко мне так сильно, и я могу выдохнуть с некоторым облегчением. Постояв ещё пару секунд, он отходит, и я, обессиленная и напуганная, тихонько сползаю по стене. Натягиваю подол платья на колени и обхватив их руками, исподлобья поглядываю на парней. Второй одет так же, как и Калибр, только на шее ещё висит какой-то жетон. У него чёрные отросшие волосы, наполовину покрашенные в зелёный цвет. Второй лохмат и небрит, и это придаёт его образу некоторую брутальность, так что на его фоне Калибр выглядит обычным парнем-качком. Наверняка Второй привык, что все девушки стелятся перед ним, и не знает отказов. Несмотря на гадкую ухмылку, нельзя не признать, что он хорош собой. Даже не знаю, чему радоваться больше: тому, что он — не Джокер, или тому, что Джокер должен быть ещё страшнее, чем Второй. Но Джокера здесь сейчас хотя бы нет. — Иди поешь, — говорит Калибр, а я отчаянно мотаю головой. — Там таблетки, выпей, полегчает, — он указывает на стол, и я, подумав, неуверенно поднимаюсь. Я боюсь этого Второго, который плотоядно смотрит на меня. Хоть бы он вышел! Быстро подхожу к столу и вижу поднос с едой. Возле стакана с водой — пара не похожих друг на друга таблеток. Надеюсь, это не отрава. Быстро отправив их в рот, отпиваю добрую половину жидкости. Руки дрожат, поэтому вода немного проливается на меня и капает на пол. Это заставляет меня чувствовать себя виноватой, и я быстро смотрю на своих сторожей. Калибр продолжает как ни в чем не бывало рассматривать свои ногти, Второй продолжает раздевать меня взглядом. Я волнуюсь, мне страшно. Сделав усилие и взяв себя в руки, начинаю есть — я действительно проголодалась, а при виде еды мой желудок громко и предательски заурчал. Не вижу поблизости стульев, а взять поднос и сесть на кушетку не хватает смелости, потому начинаю есть стоя. Сдобренный зеленью суп с круглыми фрикадельками ещё тёплый, он удивительно вкусный, и я съедаю его очень быстро. Вторая тарелка накрыта стеклянным колпаком, открыв который, обнаруживаю кусок курицы, лежащей поверх порции спагетти. Что ж, несмотря на многие неудобства, накормили меня хорошо, я даже позволила себе капельку расслабления. Отпивая остывающий чай, думаю, стоит ли съесть посыпанный сахарной пудрой круасаан. Я даже почти забыла о том, что нахожусь в плену, а позади меня стоят двое надзирателей-мужчин. Еда не похожа на покупную, скорее всего, её готовят здесь. Вся трапеза занимает примерно десять минут, за время которых начинаю чувствовать себя более-менее в порядке. Голова уже не болит, только чутка подташнивает. Наверное, мне стоит полежать и отдохнуть. Примечательно то, что за весь этот период времени ни один из парней не издал ни звука, как будто их и вовсе нет здесь. — Спасибо, — держа стакан в руке, поворачиваюсь к ним, — всё было очень вкусно. — Как солянка? — тотчас реагирует Второй, а Калибр усмехается, поглядывая на подельника. — Какая ещё солянка? — теряюсь я, ведь мне приносили только суп и второе. — Та, которая вкуснее всего, — продолжает издеваться Второй. Я лишь хлопаю ресницами, ощущая себя тупой курицей. — Да ладно тебе, Торч, перестань, она же новенькая, — примирительно говорит Калибр, а у меня сжимается желудок. Так вот, значит, кто был тем уродом, который пинал и бил меня в машине! Вот этот урод, похотливо облизывающийся при виде девушек и смеющий поднимать на них руку — самый мерзкий, гнусный и отвратительный тип из всех, кого я только встречала в своей жизни. Стараясь вложить в свой взгляд максимум ненависти и презрения, уничижительно смотрю в его сторону, как вдруг дверь со скрипом и грохотом отворяется, и сюда буквально влетает третий. И кажется мне, что я даже знаю, кто он такой. Третий одет так же, как и эти двое, только на его поясе висит кобура с пистолетом, а на плечах — кожаная портупея. Он высок, отлично сложен и — о чёрт! — слишком, слишком хорош собой даже при таком тусклом освещении. В этом обмундировании он выглядит даже чересчур, чем просто идеально. Я что, попала в роту сексуальных войск Соединенных Штатов, которые занимаются тем, чтобы похищать невинных девушек и лишать их девственности? Донельзя идиотское сравнение, однако почему-то именно оно пришло в голову самым первым. Третий двигается так быстро, что я даже не успеваю отреагировать. Пружинистым шагом он подходит ко мне, берёт за подбородок, вглядывается в моё перепуганное лицо… и вдруг бледнеет сам. Он убирает руку, делает шаг назад, оглядывая меня с ног до головы, и затем поворачивается к тем двум. — Вы кого мне привезли? — орёт он, щедро сдабривая слова отборнейшим матом, да таким, что мои бедные уши начинают сворачиваться в трубочку. — Вы что, совсем слепые, или да? Гневная тирада продолжается достаточно долго, я вижу, как вытягиваются лица Калибра и Торча, как бросают они недоуменные взгляды в мою сторону, но не смеют перечить своему боссу. Из всего этого словесного поноса я поняла лишь, что эти двое — представители нетрадиционной сексуальной ориентации, имеющие глаза на задней точке и растущие оттуда же руки, загнавшие в гроб своим тупым поведением всех своих бабушек и дедушек до седьмого колена. На них нельзя положиться, и он в случае их смерти будет танцевать от радости румбу на их похоронах. Папа у меня таксист, но даже от него я не слышала столь грязных ругательств. Такое чувство, что этот Третий не раз выигрывал чемпионат мира по сквернословию. — Что теперь делать? — спрашивает Калибр, когда нескончаемый поток грязных слов наконец-то иссякает. — Это я у вас должен спросить, говнюки, — огрызается Третий, — следующий рейс только через две недели. Мне теперь что, держать её здесь? — Отвезти обратно? — оживляется Торч. Видимо, ему порядком надоели оскорбления своего босса, и теперь он желает как можно скорее искупить свою вину. — Я же сказал: через две недели, упырь, — огрызается Третий, — и откуда только такие берутся! Он так же быстро уходит отсюда, даже не потрудившись закрыть за собой дверь. — Куда суешь, оттуда и берутся, — бросает Торч, направляясь к выходу, — это твой косяк, так что сам будешь отдуваться, понял? — говорит он подельнику и закрывает за собой дверь. — Что ж, — Калибр вздыхает и подходит ко мне, — а теперь, красота, мы с тобой сядем, и ты мне всё подробненько расскажешь, поняла? Кто ты, что ты, откуда такая взялась на нашу голову, и всё такое прочее. — Можно спросить? — поняв, что мне ничего не грозит и ошибка найдена, смелею, — кто это? — Это, деточка, Джокер, — вздыхает Калибр и возвращается обратно к своему насиженному стулу. — И лучше было бы, если б ты его никогда не видела. — Он что — такой опасный? — мой голос переходит на шёпот, и я непонятно зачем следую за Калибром. — Вредный, — отзывается он, морщась, — ну давай, садись и расскажи мне, кто ты такая.