.script

Маркус встречает его на фестивале Скелтер. Ночь только начиналась, и на горизонте ещё можно было увидеть редкие проблески розового солнечного луча, но в пустыне уже заговорились огни, окрашивая песок в разноцветные оттенки. Со всех сторон гремела музыка, даже собственные мысли трудно было расслышать из-за такого шума и гвалта. Поэтому Маркус не сразу понял, откуда звучит восьмибитный голос, но, покрутившись вокруг своей оси, он встретился взглядом с экраном чей-то маски. Была ли она самой привлекающей деталью в гардеробе этого чувака, или же его костюм гладиатора стоил внимания, хотя это был не самый странный костюм на данном мероприятии. То ли дело люди в синем латексе. Маркус был слишком пьян, у него уже заплетались ноги, и он долго заторможено думал, прежде чем сказать, но когда он спросил этого гика в доспехах, почему он так одет, то выпалил это быстрой скороговоркой. — Я борюсь на арене, — тот потёр ушибленное плечо, показывая алые царапины на бледных костяшках. — О, ну, удачи тебе, — алкоголь в крови толкал на абсурдные поступки, и Маркус почувствовал неожиданную симпатию к этому странному типу в маске. Поэтому он вытащил из заднего кармана своих штанов кусок органзы, которую запихнул туда, когда она отвадилась от его куртки. — То есть я благословляю тебя на удачу. Под собственное бормотание он, сцепив пальцы вокруг бледного запястья с выпирающей косточкой, которую он случайно огладил большим пальцем, повязал чёрную полоску ткани вокруг. Промолчав пару секунд и оценивая то, что сотворил, Маркус отпустил чужую руку. — Благословляешь меня? — Холлоуэй ожидал, что его ударят в лицо и назовут ебанным пидорасом, но вместо этого незнакомец в маске обхватил его холодными руками за локоть и зашептал изменённым голосом. — Тогда я выиграю этот бой ради тебя, и ты станешь моим божеством, под чьими знамёнами я пойду, — его голос звучал как у фанатика какой-нибудь церкви. — Ты будешь моим духом пустыни. Маркус так и не узнал его имени. Друзья, с которыми он тогда выпивал у костра и закуривал косячок, говорили, что этот парень — его «ожог». Так на фестивальном сленге называли случайный роман в пустыне, который никогда бы не стал чем-то более серьёзным, чем одна ночь вдвоем. Только воспоминания, оставленные страстью этого огня. Слишком сопливо и слишком романтично. Искры костра взлетали к небу, мерцая так же ярко, как едва видные из-за городских таблоидов звёзды. Они исчезали в бархатной синеве небосвода. Маркус наблюдал за этой картиной, думая, что именно этот момент в его памяти отпечатается на всю жизнь. Как и чудаковатый парень в маске, который без остановки рассказывал ему что-то про римские легенды, останавливаясь, только чтобы посмотреть на языки пламени, обжигающие песок. Очередное полено, кинутое в огонь, тут же было сожжено, охвачено жаром, и от него вскоре остались только несколько тлеющих угольков. Точно так же, охваченные страстью, они вдвоём уединились за чьим-то трейлером, в пламени страсти, губами к солоноватой горячей коже, прижавшись к друг другу. Их тёмные силуэты гуляли по земле, и Маркус, засыпающий в приятной дремоте, засмотрелся на чужое запястье, которое лежало на его груди, украшенное чёрной лентой из органзы. Когда от костра остались только тлеющие угли, Маркус уже натягивал на себя одежду, стараясь не смотреть на парня, завернутого в какое-то покрывало, лежащего на спальном мешке. Маска все так же скрывала его личность, а вот доспехи валялись рядом, свидетельствуя о том, что два часа назад они были разбросаны в разные стороны. Обжигающий песок пустыни сменился на шершавый городской асфальт, тёмное ночное небо посветлело, и яркие огни фестиваля гасли, сменяясь горящими вдоль дороги билбордами. Радио, звучавшее в угнанной машине, головная боль с похмелья. Шоссе вело обратно к серой жизни, к ритму городской жизни, к цивилизованному обществу, до следующего года, когда фестиваль снова начнётся. ~~~ Маркус снова встречает его. На этот раз на новогодней ярмарке, где улицы заполнены людьми и со всех сторон звучат надоедливые рождественские мелодии. Каждый прохожий стремится прихватить с прилавка подарок и успеть к новогоднему торжеству, вся эта суматоха словно не задевает Маркуса, который рассматривает какую-то безделушку в киоске, раздумывая над ее покупкой и пытаясь вынести весь тот бред, который вносил ему продавец. Когда в толпе прозвучал изменённый маской голос, Маркус сначала не поверил и нехотя повернул голову, рассматривая пеструю толпу на наличие гладиаторского шлема. Хоть он и не видел лицо того парня, он все ещё помнил маску, которую тот, видимо, носил до сих пор. На нем не было тех доспехов, их заменила шипастая куртка с нашивками и тёплая чёрная худи. Высокий, чуть сутулый, в свете города он выглядел иначе, нежели в ярких отблесках фестивального огня. Продавец, заметив то, что покупатель отвлёкся, начал привлекать его внимание, но Маркус уже побежал на знакомый голос, распихивая людей в толпе. Он видел макушку капюшона, видел украшенные странными татуировками руки, перед его глазами мелькнула нашивка на спине, когда пальцами он схватится за холодную бледную ладонь. Мысль о том, что этот парень ударит Маркуса, скажет отвалить или пошлёт куда-нибудь, конечно, пронеслась в его голове. Поэтому он с опаской замер, когда парень в маске обернулся, не пытаясь вырвать руку из железной хватки. — …Дух? — голос, хоть и изменённый маской, был настолько удивленным и растерянным. — Ну, вообще-то, Маркус. Он пробормотал своё имя, не зная, что этот парень в маске помнит больше с той ночи, чем он сам. Что этот чудик искал Холлоуэя на каждой улице, в каждом кафе, пересматривая каждую соцсеть и пробивая его в каждом поисковике. Помнил каждую секунду, помнил каждый ожог страсти, который остался от этой ночи на его бледной коже. Лента из органзы на его руке все ещё щекотала запястье, возможно, она была немного истерта, и нитки выбились по краям, он же не снимал ее все это время. — Ренч. Конечно же, это не его настоящее имя, выдуманная кличка, но даже от этой мысли Маркусу хочется улыбаться. Ренч отцепляет запястье Маркуса от своего, чтобы переплести их пальцы. Потому что, держась за руки, они не смогут потеряться в этой шумной толпе, как когда-то потерялись в жарком смоге пустыни, когда догорели угли костра. Но случайное дуновение ветра - и среди них с шипением загорелась искра, превращаясь в безудержное пламя.