Stronger Than Blood

Киру от плохого хёна, как маленький подарок к прошедшему дню рождения. Люблю тебя. Ублюдки. Все без исключения. Мудаки, ублюдки и суки. Он придумывает одно красочное определение за другим, пока собирает свои учебники, разбросанные по всему холлу в который раз за день, и проклинает этих гадов. К счастью, уже обед и перспектива набить желудки несколько остудила пыл зверёнышей, они реже пинаются и угощают подзатыльниками, пока новенький наклонился за книжками. Хотел бы он быть таким же удачливым этим утром. Голова Сынри всё ещё пульсирует после одного конкретного удара, но что толку жаловаться или рыдать в собственный рукав? Это только привлечёт их внимание, как запах крови. Вместо этого он пытается казаться спокойным и собранным, хотя руки дрожат от гнева, когда поднимают последнюю из рассыпанных вещей. Может, закрыться в своём шкафчике до конца этого грёбанного дня? Кого он не может понять, так это учителей. Они более жестокие, чем весь тот зоопарк, за которым они должны присматривать. Учителя всё видят, но безучастно сидят, разгадывая кроссворды, собирая паззлы или попивая кофе. Ещё Сынхён не понимает смысла присутствия охраны, которая никого и ничего не охраняет. Насилие процветает. Дети истекают кровью. Они не могут этого не знать. Ноги несут его медленно, но верно, в направлении кафетерия, где всеобщий галдёж ещё громче, а долгожданная компенсация за всё, что пришлось пережить, оказывается практически несъедобным ланчем и резиновым желе. Он сглатывает противный ком из остатков гордости и поднимающейся паники и присоединяется к очереди. Наблюдает, как один за другим его отталкивают, теснят в очереди, не удостаивая даже словом, и бессильно сжимает кулаки в карманах. Минуты тикают, а он продвинулся едва ли на пару шагов. Где-то внутри, словно зарождающийся гейзер, клокочет отчаяние. Он ненавидит их. Ненавидит их всех. Особенно ту четвёрку. Ненавидит за то, что они заняли самый лучший стол и готовы убить каждого, кто посягнёт на последний незанятый стул. За каким хреном он им вообще сдался? Чтобы вытянуть свои конечности? Тот, кто наехал на Сынни сегодня утром, стряхивает пепел, не сводя с него изучающего взгляда. То, что у них одно имя на двоих, вряд ли поможет, ведь кроме этого у них нет ничего общего. Он уж точно не такой монстр. Они – хулиганы, бандиты и подонки, и он не хочет приближаться к ним ближе, чем на 10 метров. Сынри тяжело сглатывает, его очередь всё-таки наконец подошла. Он берёт свой поднос и передаёт деньги. И не успевает сделать и пяти шагов, как спотыкается о стул, выставленный прямо перед ним. Содержимое подноса расплескивается по полу. Щекой Ли болезненно проезжается по линолеуму, шишка на лбу тупо пульсирует, и на какое-то мгновение он задумывается, а не остаться ли ему просто лежать здесь? Что еще они смогут сделать? Начать издеваться? Плавали, знаем. Глаза жжет от слез, боли и разочарования, и еще от осознания, что он, черт подери, здесь совершенно один. У него нет шанса. Язвительные смешки сменяются звуками приближающихся шагов, давая понять, что с ним еще не закончили. Сынхён с трудом переворачивается на спину, пытаясь подняться. Он не будет легкой мишенью, не дождетесь. Однако его желудок судорожно сжимается, когда он видит коротышку с афрокосичками, щекочущими плечи. Чужая рука обхватывает его локоть в попытке поднять Сынри на ноги, причем, так крепко, что тот вздрагивает от боли. Девицы машут ему накладными ноготками, а подставивший его урод широко ухмыляется. «Ну и лузер же ты!». Они хохочут, показывают пальцем, насмехаются, и Сынхен даже согласен с ними в этом. Пальцы хватаются за руку, которая держит его, в попытке освободиться. - Пожалуйста… - Просто заткнись, - рявкает «спаситель» с далеко не милым выражением лица и тянет его еще резче, волоча через ряды столов и стульев к холлу. Заталкивает в мужской туалет и грозно цыкает на паренька у писсуара: - Можешь обмочиться на свои ноги, мне все равно, но смойся отсюда, пока я не вытряс из тебя последнее дерьмо. Сынри приваливается спиной к стене, во рту сухо, а сердце от испуга застряло где-то в горле. Он остался наедине с одним из них. Вчерашние угрозы оживают в памяти с удвоенной силой и Ли чувствует, как у него начинают дрожать руки, о шишке на лбу он уже давно и думать забыл. Парень смотрит на него, как на мусор. - Гребанный лузер. Что-то, чего Сынхен не может и не пытается определить, проскальзывает на лице коротышки. - Хорошо, что Сынхен уже предупредил тебя, чтобы ты сваливал. Потому что такое дерьмо не заслуживает нашего времени и внимания. Не самые приятные слова, но до тех пор, пока парень держится на относительно безопасном расстоянии, Сынри от них ни жарко, ни холодно. На секунду кажется, что хулиган продолжит свою обвинительную речь, но вместо этого он поворачивается и с силой впечатывает кулак в стенку. Сынхен подпрыгивает и вжимается в бетон так, словно надеется просочиться через него и сбежать. Бежать и бежать, пока ноги не отвалятся. Резкий смех отдается гулким эхом. - Я скажу Дэсону, что тебе не понадобится место, которое он для тебя занял. Парень уходит и Сынри наконец снова может дышать. Если конечно сильная тошнота позволит ему сделать хотя бы один вдох. Оказывается, ему повезло, что все закончилось именно в туалете, потому что прямо сейчас его желудок вывернулся наизнанку и все, что он успел проглотить за этот долгий день, выходит наружу горькой желчью. Мысли о ланче и прочей подобной ерунде бесследно исчезли, сменившись слезами. Достаточно. С него достаточно. Он запирает дверь кабинки, запирается с ногами на унитаз и просто смотрит, как слезы пропитывают ткань джинсов. Сынхен хочет домой. Он не сможет выжить здесь. Не может приходить сюда каждый день, зная что за школьными воротами ничуть не лучше. Пронзительный вой сирены, раздающийся в коридоре, наконец поднимает его с места. Это пожарная сигнализация и её звуки перекликаются с топотом ног школьников, бросившихся к выходу из здания. Никому не улыбается умереть здесь. Включая и Сынхена. Он перепрыгивает через ступеньки, путаясь в ногах – своих, чужих, - и мчится во двор. Учителя впервые на его памяти выглядят так, будто решили отработать свою зарплату. Они машут указателями, выкрикивают чьи-то имена, некоторые схватились за телефоны. Было бы хорошо, если они звонят пожарным, а не в секс по телефону. - Что происходит? – спрашивает какая-то девушка, обнимая себя руками, словно от холода, словно ее ничего не скрывающая футболка продувается суровыми арктическими ветрами, - Может, это учения? Её подружка выдувает большой жвачный пузырь: - Неа, я все видела. Один из тех панков поджег шкафчик. Глаза Сынри скользят в указанном направлении. Ну конечно, вот и вся компания в сборе, курит и перекидывается коробком спичек. - Вы не знаете, чей это был шкафчик? – спрашивает он учениц, стараясь не зареветь снова. Потому что его книги, его одежда – всё было там, а у него нет денег, чтобы купить новые, и придется смотреть, как мать обреченно качает головой, прежде чем достать бумажник. Девчонка со жвачкой оглядывается на него, словно говоря «а ты, черт возьми, кто такой, чтобы я тебе отвечала?», но её ухмылка мрачнеет. - Парнишка из Новой Зеландии. Блондин такой, на голову тебя выше. Тот, что бросил тебе под ноги стул в столовой минут пятнадцать назад. Не помнишь такого? Она толкает свою подругу плечом, скрестив руки. - Ну теперь он реально взбесится. Хреново быть тобой. В посвежевшем воздухе среди криков и рева пожарных сирен, наверное более громких, чем следовало бы, но преподаватели скажут, что они просто делали все возможное, Сынри пытается научиться дышать. Неужели они его настолько ненавидят?