Тишина и стопка блокнотов

На станции всегда многолюдно. До него. После. В день его приезда. В день их встречи. И сегодня тоже. Но, как ни странно, эти десятки, сотни, а то и тысячи людей давно стали частью его самого, и в выходной день он чувствует себя немного неловко. Ему действительно не хватает именно тех людей. С широких платформ и многочисленных лестниц. Задумчивых и улыбающихся себе или своим спутникам. С потухшим взглядом и механическим движением рук. Ему не хватает блеска в глазах невидящих и отклика на его слова неслышащих. Он ни капельки не жалеет о своём выборе и прожитой ради этого жизни. Всё стоило всего, и с ценой он согласен безоговорочно. Хотя, наверное, он всё же не доплатил. Потому что всё же чувствует себя слишком счастливым человеком. В этом мире просто не может быть настолько довольных жизнью людей. По умолчанию, знаете, не может. Но Виктор есть, и это, знаете, большое исключение из миллиона правил. На его руках — россыпь созвездий Млечного Пути и звёздная пыль тысячи галактик, в душе — целая вселенная с бесконечностью сверхновых. Он не знает, сколько он проживёт с этим — столетие — два — вечность? Но знает точно: оно будет жить в нём до конца жизни его собственной вселенной. До этого самого времени он никогда не задумывался о значимости собственной жизни. Для родителей он — единственный и горячо любимый взрослый ребёнок. Лучший на свете, идеальный и абсолютно отличный от остальных. И в чём-то он с ними даже согласен: «отличный» — самая что ни на есть лаконичная трактовка внутренних ощущений. Будто его выдернули из другого мира и впихнули сюда — в чужую обитель с совсем иными предрассудками, с которыми совершенно не вяжется его мышление. Частичка многомиллионного пазла с шипами неподходящей формы. И от этого иногда становится до ужаса смешно: каждый ведь считает себя «не таким, как все», и в итоге мир оказывается наполнен яркими и оригинальными личностями. В мечтах. На деле же — свора серых мышей, неспособных доказать свою индивидуальность на деле. Он всегда приходил именно к такому выводу, с самого детства — когда начал задумываться о своей «непохожести» на сверстников, — несмотря на то, как менялись взгляды на жизнь. Ведь что-то не меняется никогда. Для друзей он — хороший и понимающий человек, советы которого не пропускают мимо ушей и ради которого идут на многое. Его всегда окружала толпа, но она так и осталась толпой, а он так и остался со своей вселенной и Млечным Путём на руках. Ни один человек не смог завоевать его сердце и разум так, как это вышло у него. «Судьба», — думается иногда ему. А для себя же он — никто. Виктор одёргивает подол тёмно-синего пиджака и излюбленно манерно поправляет на голове форменную фуражку. Это стало настолько приевшейся привычкой, что в ней порой и смысла нет — просто занимает пальцы и будто говорит: «Ты жив, ты всё ещё можешь быть здесь». И он есть. В самом деле есть, Господи. Он правда не думал, уже будучи в поезде в тот самый день, что это ему хоть сколько-нибудь поможет. Изначально поездка в Хасецу была только поднятия настроения ради. Признаться честно, он и не надеялся ни на что. Поездил бы по префектурам, посмотрел бы достопримечательности да поел бы тофу или яблок в карамели. Вспоминая дождь в тот день, он каждый раз снисходительно улыбался: подумать только, а ведь ничего не предвещало удачи. Хмыкнув себе под нос, Виктор выпрямляется и обводит станцию внимательным тёплым взглядом. Она настолько уже полюбилась его сердцу, что иначе просто невозможно. Стала почти что его вторым домом и второй любовью. Сегодня пусть и много людей, но, тем не менее, кипиша или неразберихи, как это было, к примеру, вчера, не наблюдалось. Предвиделось спокойное дежурство, чему Никифоров рад, и поэтому позволяет себе несколько расслабиться. Оборачивается ещё раз и замечает, как две девушки, идущие к нему навстречу, обворожительно улыбаются. Радужно улыбается в ответ и шагом навстречу выражает полную готовность помочь, как и подобает работнику службы поддержки. Видит, как они тихо перешёптываются между собой, и с облегчением замечает, что на нос не нацеплены эти чёрные проклятые очки. От сердца приятно отлегает, а Виктор незаметно выдыхает. Свободные. Они правда встречаются здесь довольно редко, и Виктор не знает, почему. То ли свободные добираются иными способами, то ли он просто не замечает их, выискивая взглядом лишь тех, кому нужна помощь. Но когда замечает — не можешь сдержать радостную, почти детскую улыбку. Никифоров ждёт, пока девушки подойдут ближе и замедлят шаг, и спрашивает привычно, с дежурной, но искренней улыбкой: — Вам чем-нибудь помочь? Одна из них кивает, чуть нервно сжав лямку увесистого рюкзака за спиной. Её спутница, видя волнение, сжимает её руку, и отвечает вместо неё: — Подскажите, пожалуйста, как далеко отсюда центр реабилитации? Виктор отвечает без промедления, чётко и лаконично. Так, как отвечает каждый день. Центр реабилитации. Пожалуй, одно из самых посещаемых мест после главных достопримечательностей города. Внутри всё болезненно сжимается всякий раз, когда он слышит упоминание об этом заведении. Девушки понимающе кивают, благодарят и скрываются из виду. Виктор чувствует лопатками, как они озираются на него дважды, на что он лишь с полуулыбкой вздыхает: не впервые ведь он ловит на себе восторженные взгляды. Но ему дела нет. Он просто выполняет свою работу, как положено, улыбается и оказывает помощь каждому, кому она необходима. Приехав сюда три года назад, молодым, немного напуганным и с блокнотом в руках, нервно теребя его пальцами, он и представить себе не мог, что всё случится так быстро. Не успел он выйти из станции на морозный мартовский воздух, как тут же судьба решила, что с него достаточно. Он не был фаталистом, но в этом случае до сих пор только так может назвать их с Юри встречу. Спонтанную, внезапную, неловкую и совершенно счастливую. Помнится, они тогда, встретившись лицом к лицу, не отпускали друг друга до тех пор, пока не споткнулись и чуть не угодили в огромную лужу. С теплотой на душе Виктор вспоминает о фотографии в нагрудном кармане пиджака, на которой запечатлён его прекрасный Юри. Сейчас он, наверное, всё ещё сладко спит в тёплой постели, а возможно, уже думает, что бы приготовить для Виктора на ужин. Может, картофель с грибами по-французски, или запечённую рыбу с дольками лимона, а может лучше… Приятные мечтания вдруг резко обрываются вскриками где-то слева, и Виктор оборачивается, возвращаясь в серую реальность. Первое, что он видит, — это столпившиеся люди возле лестницы. Второе — лежащую ниц девушку, над которой нависает мужчина, в два раза крупнее и во много раз злее. Виктор бросается в сторону, чтобы растянуть не пойми откуда взявшуюся драку, но его коллеги, стоявшие ближе, оказываются быстрее. Никифоров подбегает к толпе в тот момент, когда служители порядка уже оттаскивают предполагаемого зачинщика драки в сторону. Человек кричит, извивается и бездумно машет руками во все стороны. Что же здесь случилось? — Бедная… — слышит Виктор рядом с собой, и только потом замечает всё ещё сидящую на голой плитке молодую девушку. Та дрожащими руками собирает выпавшие из сумочки вещи, среди которых Виктор замечает два потрёпанных блокнота, и всё становится предельно ясно. Он бросается к ней, чтобы помочь подняться, и уже тянет крепкую руку помощи, как девушка тут же отбивает её своей и поднимается сама. — Не нужна мне ваша помощь! — вскрикивает она и зло смотрит на обескураженного парня. Подхватывает оставшиеся вещи и разворачивается прочь. Она выглядит отчаявшейся загнанной в угол львицей, вот-вот порвущей горло любому, кто посмеет приблизиться. В её глазах так много боли и скорби, что, кажется, сейчас она затопит всю станцию до потолка. Виктор поджимает губы и поднимается сам. Такое, на самом деле, случается довольно часто. Нервозность и злость на весь мир сидят в каждой душе, и мало кто привыкает жить с ними бок о бок. Мало кто находит в себе силы смириться. Она — одна из миллиардов таких же разбитых и выброшенных на берег жестокой реальности людей. Она… Виктора во второй раз за последние минуты грубо выбивают из колеи задумчивости, но в этот раз — толчком в плечо. Он уже хочет, было, резко развернуться, чтобы утихомирить очередного задиру, как его опережает скомканное «извините». А потом перед ним возникает молодой человек, прорывающегося вперёд сквозь плотную толпу. Рвётся вперёд так, будто от этого зависит его жизнь. Непроизвольно Виктор видит в нём себя. Такого же мальчишку, хватающегося за первую попавшуюся соломинку. За призрачный, почти что равный нулю, шанс найти того самого единственного человека. В груди гулко бьётся сердце, и к горлу подкатывает неприятный горький ком. Он смотрит на то, как чужая макушка ловко юлит между людьми и колоннами, исчезая вдалеке, растворяется в шуме и тысяче красок чужих сломленных жизней. Может, они найдут друг друга точно так же, как Виктор нашёл Юри. Может, они будут счастливы вместе. А может, это очередная безуспешная попытка, которая лишь нанесёт очередной удар мечте на светлое будущее. И Виктор вряд ли когда-то узнает об этом. Силуэты двух незнакомых людей давным-давно скрылись за сотнями других таких же людей. И единственное, что Виктор может видеть и на что надеяться — надежда, что хоть кому-то повезёт так же, как ему. Молодой человек поднимает тяжёлую голову к потолку и закрывает глаза: на душе опять неспокойно, будто это происходит впервые. Но ему так хочется верить, что этот раз был последним.