Тайлер падает, бьется головой об асфальт и замирает. Он не стонет. Он, кажется, не дышит. Мэдисон, расталкивая толпу, бросается к нему, плачет, бьет по щекам, пытаясь привести в чувство, охваченная страшным подозрением, выхватывает из кармана пудреницу и подносит зеркальце к губам брата. Блестящую, чуть припорошенную матовой пылью поверхность затуманивает дыхание.
Никто не понимает, что произошло. Тайлер не может сказать, что произошло. Перед закрытыми веками проносится ломаная текучесть черно-белых линий, мелькают вспышки света и летят назойливые строчки морзянки, сменяющие друг друга так быстро, что никак не получается уловить их смысл. Он открывает глаза и глухо стонет, видя, что он стоит в самом начале Лейн-стрит, у забора, который сжимал его прутьями, будто клещами, а перед ним — под ним! — раскинулось игровое поле. Воздух гудит и трескается, будто в эфир то и дело врываются помехи. Может, это знак, что Игра заканчивается? Но каким будет ее исход, если он выиграет? Каким будет исход, если он проиграет?
Фонари не горят. В окнах дома на холме, что кажется таким далеким сейчас, не вспыхивают искры. Все выглядит заброшенным, будто дух Игры покинул ее оболочку. Но что, в таком случае, делает здесь Тайлер? Ужели ему уготовлена судьба вечно скитаться здесь?
Он торопится проверить свою догадку, но воздух сопротивляется ему, движения медленные, будто в слоу-мо. Каждый шаг занимает вечность, он ползет по локации, ощупывая глазами то, что укрылось от него ранее. Дорога пуста. Никаких машин не следует за ним, не подгоняет его. Лес темен, лишен движения, будто ветер схвачен и похоронен в его ветвях. Строй деревьев встречает его злым гулом и потрескиванием. Тайлер замирает, он тупо смотрит на багровые всполохи, просачивающиеся меж кронами, пока кожу не начинает печь от приближающегося огня. Это пожар, верховой пожар, страшнейшее из бедствий, и Тай чувствует, что этот раз — вне зависимости от исхода — последний.
Он заставляет себя бежать вверх, на холм, чтобы укрыться в доме. Пусть бело-черная рябь, укрывшая стены, подобно плесени, пугает его, но в стенах можно укрыться. В стенах можно встретиться с… Он хочет встретиться хоть с кем-то — с призраком, висельником, безбожником, мертвой балериной, лишь бы это разрушило монотонное кружение по искусственному мирку, чьи последние минуты сжирает пожар.
Дом встречает Тая противным теплом. В горле першит от повисшего в воздухе пепла, похожего на мелкий снег, стекла лопаются от подступающего жара, краска на дверных косяках пузырится, в пианино с жалобным плачем лопаются струны. Тайлер хочет выбежать, хочет спастись, но дверь, через которую он вошел, повело и заклинило. Он заперт. Он в мышеловке. Он в последней локации Игры, и у него почти нет шансов выжить.
Он бежит, разбрызгивая воду, в которую превратилась давешняя наледь. Лампочки над его головой не вспыхивают, но тусклые отсветы исполинских факелов освещают темноту, заполнившую дом, настолько, чтобы можно было не пропустить поворот к лестнице. Лестница устлана драной, местами расползшейся ковровой дорожкой, металлические брусья, прижимающее полотнище к ступенькам, поржавели, часть наконечников пропала, и, верно, потому ковер едет, стоит Тайлеру наступить на него. Он падает на колени, и от боли из глаз рвутся слезы. Горло перехватывает спазм, и он сгибается в кашле, всем сердцем желая, чтобы рядом был лед — ледяные руки и губы, помогающие чувствовать себя защищенным в этом извращенном мире. Воздух вокруг него холодеет, будто мысли Тая могут управлять этим миром, но тот, кем заняты его мысли, не появляется. Огонь все ближе. Он лижет землю, на которой стоит дом, бьет раскаленными плетьми старые стены, слизывает чешуйки краски, меняя цвет стен с синего на черный.
Тай заставляет себя идти наверх, надеясь на чудо, на артефакт, что позволит вернуться в день, когда он только получил Приглашение от Игры, на пасхалку от ее создателя, вдохновителя, разработчика… Очередным ударом по нервам сознание прошивает мысль «письмо было подписано Командой BLRFС», и не может ли случиться так, что Джош, его Джош, нечаянно обретенный в этих стенах, тоже был частью искусно выстроенного кошмара?
— Нет, только не Джош, только не он, не он, — Тайлер надрывно кричит, сами эти слова, не будучи произнесенными, терзают его сильнее, чем все, пережитое им ранее.
Он пробегает второй этаж и поднимается по узкой лесенке на чердак, обламывая ногти в борьбе с защелкой люка. На потемневшем от времени и сырости дереве остаются слабые кровавые разводы. Но Тайлеру все равно, он забирается на поющий под ногами пол, и падает, обессиленный.
Здесь нет окон. Нет дверей. Единственный выход — он же вход — люк, который Тай захлопнул, поднявшись сюда. Он истерически хохочет, понимая, что случись невероятное, и пожар пощадит дом, сделает его видимым в привычной реальности, то тело Тая похоронят, как неизвестное, потому что никто не знает его имени.
Воздуха все меньше, он все горячее. Перед глазами сначала двоится, затем мир распадается на черно-белые осколки, и Тай вяло думает, что это конец. Конец. Он заперт. Ему некуда идти. Не к кому идти. С минуты на минуту отведенное ему время истечет и вспыхнет заставка «Конец игры», но он этого не увидит. Возможно, за секунду до нее вспыхнет надпись, сообщающая «Ты проиграл», но он этого не увидит. Он ничего не может сделать — только сидеть и ждать, пока смерть сомнет ожигающие объятья.
Черно-белые осколки двигаются, сливаются в аморфную фигуру, что подплывает ближе, ближе, ближе — так близко, что Тайлер видит кровавые глаза, посаженные между черных и белых пятен, из которых состоит голова существа.
Он слышит голос существа в своих мыслях:
«Я чувствую твое дыхание… я чувствую твою смерть…»
Внезапно Тайлер чувствует злость. Он злится на самого себя, что ввязался в эту авантюру, злится на Игру, разлучившую его с Даном, злится на Дана, так невовремя оставившего его, не остановившего его. Стоп. На Дана он злиться не может. Он принимает его выбор, он, может быть, обижен, но не злится. Злиться на Джоша — все равно, что злиться на то, что вечером солнце уходит за горизонт и оставляет тебя наедине с ночью.
Тайлер глубоко вздыхает и издевательски спрашивает у существа:
— Что ж, не хочешь ли рассказать, где МНЕ случилось бывать?
Он вкладывает всю свою злость в этот вопрос, и существо отбрасывает эмоциональной волной.
В голове Тайлера вспыхивает очередная волна шума и кашля — существо смеется, обнажая неприятно-желтые зубы.
— Ты достаточно развлек меня, и достаточно подергался, пытаясь сделать что-то со своей жалкой жизнью. Ты боишься смерти? Ты же умер еще до того, как попал сюда. Нет того, кому бы ты был нужен. Нет того, кто бы защитил тебя. Нет того, кто вытащит тебя из темноты. Ты пришел сюда сам. Ты верил байкам о бессмертии души? Брось, твоя душа не лучше той драной тряпки, о которую ты вытер ноги.
Тайлер жалеет, что крыша сомкнулась над ним, что стены сжимают его, не давая щелочки или лазейки. Он бы прыгнул сейчас, надеясь, что страх убьет его прежде, чем это сделает пламя, лишь бы не слышать шипящих, мутящих сознание слов.
Существо неуловимо меняет положение, замечает движение его глаз, и издевательски спрашивает:
— Дверь? Тебе нужна дверь?
Тай облизывает запекшиеся губы, и кивает, настороженно глядя за мельтешением черных и белых пятен на расстоянии вытянутой руки от его лица.
В голове раздается щелчок. В дальней от Тайлера стене вспыхивает контур двери.
— Дешевые спецэффекты, — кривится он, и в голове вновь вспыхивает злорадный смех.
— Тебе надо всего лишь открыть дверь, помнишь? Дверь, Тайлер.
Оттого, что существо, Тварь назвала его по имени, Таю становится еще страшнее, его тошнит, капли желчи и слюны падают на пол, и он устало вытирает рот грязной ладонью. На губах соленый вкус слез, но ему уже все равно. В этом доме по имени его называл только Джош, и сейчас он чувствует себя обманутым и преданным.
— Так ты хочешь выйти, да? Смотри.
Дверь со скрипом открывается и Тайлера оглушает тишина. Он боком, цепляясь пальцами за стену, проходит к двери, стараясь держаться подальше от воплощения Игры, и смотрит вниз. Он видит Джоша с остекленевшими глазами, измученного, исхудавшего, замотанного в пышный шарф, застывшего восковой куклой на веранде старого коттеджа, покрытого чешуйками синей краски. Сквозь окно, выходящее на веранду, видит себя, встающего на табурет, и медленно надевающего на горло петлю, отталкивающего шаткую табуретку, дергающегося и замирающего в удавке.
Равнодушный голос комментирует:
— Ты убил его.
Тайлер дергается, съезжает на пол и зло шипит:
— Это не может быть единственным выходом.
— Это легкий выход. Выход, к которому ты все время шел, остался лишь шаг.
С потолка спускается веревочная петля, и Тай вспоминает один из снов, рассказанных Джошем. Он закричал было, но сил уже нет. Горло способно только на хрип.
— Я не отдам тебе его.
— Ты уже отдал. Ты же сам отказался. Сам выгнал. А ведь он мог быть счастливым — будь ты живым, а не мертвяком, когда он встретил тебя.
Щелчок, рябь, и тишина взрывается гулом. Тайлер подползает ближе и смотрит вниз. Там люди, море людей, несколько сотен человек. Они возбуждены, они держат друг друга за руки, что-то поют и смотрят на сцену, где стоит ударная установка и старое цифровое пианино, совсем как у него. За завесой кулисы стоит Джош — бледный, стиснувший палочки. Его глаза обрамлены красным, волосы на висках слиплись, он ждет — чего-то или кого-то. Тайлер смотрит на него, хочет позвать, но губы шевелятся беззвучно. Он будто молится, хотя раньше не умел молиться. Он понимает, что это его Джош, тот самый, его радость, часть мира, которой не хватало, чтобы чувствовать себя живым, и всем сердцем хочет оказаться там, рядом с ним.
— Хочешь изменить его жизнь? — издевательски звучит в голове.
Голос возвращается к Таю и он рычит:
— За ним бы я пошел даже в Ад.
— Ты уже в Аду, — скалится Тварь, и Тайлеру нечего возразить. В конце концов, в локальном Раю он бывал, а то, что окружает его сейчас — полная тому противоположность.
— Как я могу выбрать? — задавая вопрос, Тай уже знает ответ, но он хочет услышать его. И он слышит «стать частью Игры».
— А Д-Джош?..
Тайлер хочет спросить «не станет ли Джошу, нашедшему страсть своей жизни, хуже, если Тай вновь появится рядом с ним», но малодушничает, и проглатывает эти слова.
В голове звучит кажущееся равнодушным:
— Ты готов изменить его жизнь?
Мысли мечутся, голову пронзает боль, испуг сдавливает горло. Что значит «изменить»? Обречь его на такое же блуждание по мертвому дому и мертвому лесу? Но ведь Тварь сказала, что Тай уже был мертв, так, может, поэтому таким был его удел? Может, изменить жизнь Джоша значит отвести от него беду, не допустить странной, нелепой смерти в доме на Лейн-стрит? Помочь ему исполнить мечту?
Тайлер истово верит, что сделанный им выбор будет стоить того. Он восстанавливает перед глазами образ измученного, мертвого Джоша, и стискивает зубы — до боли. Он порывается что-то сказать, сбивается, собирает растерявшиеся слова.
— Так что же, Тайлер? — в голосе существа звучит явственное нетерпение.
И Тайлер решается. Он закрывает глаза и шепчет «Я иду к тебе, Джош».
На негнущихся ногах подходит к двери, чувствует, как дом в прямом смысле слова горит у него под ногами, видит черно-белое мельтешение в глазах, зажмуривается и делает шаг.
***
Он летит с высоты и в ушах звучит рев — это аплодисменты, сквозь сомкнутые веки Тайлер видит сияние прожекторов и скорее чувствует, чем видит, приближение земли, ожидая удара и одновременно ожидая избавления. Он проваливается в темноту и чувствует боль, будто сотни иголок впиваются в тело.
Он лежит, впитывая в кожу ощущения — покалывание крови в онемевших конечностях, плетение ткани постельного белья, тепло нагревшихся от его кожи датчиков, вкуса крови во рту, будто он грыз губы в беспамятстве.
В палату вбегают медики, ему светят в глаза, просят сказать, сколько пальцев он видит, слушают сердцебиение. Ему меняют одежду, и Тайлер стыдится своего исхудалого тела, выступающих ребер, острых коленей. Он кажется себе уродом.
Он не понимает, где он находится, и что с ним происходит. К чему привел его шаг с высоты, не есть ли это очередной сон, что перетечет в кошмар? На вопросы, роящиеся в голове, нет ответа.
Тело болит — будто он ударился, упав с высоты, равной, по меньшей мере, высоте своего собственного роста. Тайлера обследуют, он не понимает смысла половины манипуляций, но позволяет делать с собой все это. Его тело сломлено, и это прямое следствие сломленного духа. Можно ли починить первое без второго?
Тая возвращают в палату, обещая сообщить результаты обследований сразу, как они будут готовы. Он прикрывает глаза, силясь осознать, какими будут последствия его выбора. Он устало кивает, слыша, что его родных еще нет здесь, но им уже сообщили и они прибудут сразу, как только смогут.
«Как только захотят», — мысленно добавляет он.
Он так глубоко погружается в себя, что не слышит, как к нему обращается медсестра:
— Мистер Джозеф, к вам посетитель, — сообщает она, пододвигая стул ближе к койке.
— Прошу вас, только недолго, — тихо добавляет она вошедшему.
Тайлер трясет головой (она мгновенно отзывается болью) и фокусирует взгляд на стройной фигурке в белой униформе. За ее плечом виднеется лохматая фиолетовая макушка.
Тай не знает, кто пришел к нему. Он может лишь надеяться, что это не очередное порождение его воспаленного разума, и кивает, пытаясь приподняться и сесть. Мышцы отзываются болью и Тайлер чуть не плачет.
Он чувствует, как сильные теплые руки приподнимают его спину и подкладывают подушки, чтобы Тай мог сидеть. Взволнованный хриплый голос тихо спрашивает его:
— Так лучше?
Тайлер узнает этот голос и чувствует, как на ресницах дрожат слезы. Он часто дышит, чтобы прийти в себя, но накопившееся отчаяние душит его и он беззвучно плачет, некрасиво кривя рот. Он судорожно всхлипывает и думает, что, верно, Джошу не нужна такая истеричка, какой стал Тайлер, и тот сейчас уйдет. Уйдет навсегда и окончательно. Эта мысль заставляет слезы литься с новой силой.
Джош не знает, что делать, он просто сидит на стуле и смотрит на лицо Тайлера, который кажется ему таким красивым — особенно сейчас. Он мог бы позвать медсестру и Джозефу дадут успокоительное, но тогда он уйдет, так и не поговорив с Таем, Что-то подсказывает Дану, что это не лучший вариант, поэтому он набирает побольше воздуха, считает про себя до трех и говорит «Прости меня».
Это настолько неожиданно, что Тайлер находит в себе силы открыть глаза и через мутную пелену слез посмотреть на Джоша.
Тот повторяет:
— Прости меня. Я должен был отговорить тебя. Марк так орал на меня, будто я мог тебя не пустить.
Он ежится от воспоминаний и смущенно добавляет:
— Почти как ты, когда я упал со скейта.
Тайлер изумленно смотрит на него и переспрашивает:
— Я? Орал?
— Ага, а я прятался от тебя в шкафу, — весело добавляет Дан, ухмыляясь.
— Ну, эм… — Тайлер в замешательстве, он не знает, что говорить, потому что не помнит событий, о которых говорит Джош. Но сказать что-то надо, и он отвечает, — хорошо, что ты вышел оттуда.
— Вообще-то еще нет! — взрывается хохотом Джош, и добавляет, — прости, это была неудачная попытка пошутить. Расслабься, Тай. Все хорошо. Я думал, что ты… — он нервно трет шею, не решаясь выговорить пугающие слова, но Тайлер понимает его и так.
Он вытягивает подрагивающую руку поверх одеяла и шепчет:
— Ты не избавишься от меня так просто.
Джош сразу же заключает его ладонь меж своих, согревая, и, Тай, бросив мимолетный взгляд на кисть, замечает, что чернота ушла, оставив лишь грязные разводы, будто следы от размазанной по коже акварели.
Дан, меж тем, продолжает:
— Он сказал, что если ты еще раз туда полезешь, он отключит тебе микрофон. А я…
Тайлер видит за его ухом чуточку кривую «Х» и перебивает:
— Джош, откуда у тебя это?
Тот недоуменно смотрит на него, хмурится, трогает лоб:
— Ты так сильно ударился, что все забыл? Не пугай меня, Тай. Скажи, что пошутил, ну? Мы же вместе набили их на концерте. Из любви к фанам и нашему городу. У тебя тоже есть такая. — Он легко касается предплечья, где черными царапинами проступила буква «Х».
Тайлер съезжает вниз и закрывает глаза. Его колотит. Джош, испуганный, трясет его за плечо:
— Тай, не уходи, говори со мной, пожалуйста!
Тайлер чувствует себя ничтожеством. Он чувствует себя гадким и грязным. Он не может вломиться в жизнь этого прекрасного, теплого, искреннего человека, изменить ее, исковеркать. Он не понимает, что произошло, он хочет узнать, но не смеет спрашивать.
Джош, кажется, сердится:
— Знаешь, если ты сейчас думаешь, как обдурить Марка, то лучше оставь эту идею навсегда. Я не дам тебе забираться на высоту. И… буду присматривать за тобой даже ночью.
— Ночью? — Тайлер смеется и возвращает Дану вопрос, что тот когда-то задал ему:
— Мы что, спим вместе?
— Ну, если это можно назвать «вместе», то да, — рассеянно соглашается Джош, — но вообще я обычно сверху, а ты выбрал нижнюю койку.
Он все еще сжимает руку Тайлера в своей руке, но лихорадочная смена эмоций пугает его, и он хочет позвать медсестру, потому что боится — до ужаса боится, что с самым нужным в его жизни человеком что-то произойдет.
Тот, верно, чувствует, и цепляется за Джоша, просит посидеть с ним, и извиняется, извиняется — за то, что напугал (знать бы еще, чем), за то, что посмел изменить его жизнь.
— Только к лучшему, Тай, уверяю тебя, — нежно улыбается тот, — только к лучшему.
Тайлер решается и быстро, чтобы не передумать, бросает:
— В твоей жизни все пошло вверх дном, когда ты прыгнул за мной.
— Ты, в общем, прав, — соглашается Джош, — когда я прыгнул со сцены, чтобы подбежать к тебе, моя жизнь перевернулась. Я боялся, что ты…
Он снова сглатывает, не решаясь произнести «умер».
Тайлер устало качает головой:
— Не со сцены, Джош. С моста.
— С моста?
Улыбка медленно сползает с лица Дана, превращая его в восковую маску, что Тай видел в последнем эпизоде Игры. Тайлер не хочет этого видеть, не хочет, чтобы его кошмар стал реальностью, и он сыпет словами, пересказывая свой бред. Выходит не так и длинно — не более четверти часа. Джош задумчиво смотрит на него, и, наплевав на больничные правила, пересаживается на кровать, осторожно обнимает, стирает большим пальцем с загрубевшей на подушечке мозолью не до конца высохшие слезы, дарит ощущение заботы и защищенности, в которых так нуждался Тай.
— Говоришь, тебе снилось, что ты был школьным задротом, и чей-то дурацкий розыгрыш изменил твою жизнь?
— Твою тоже. Я изменил твою жизнь, понимаешь? И это не снилось!
Тайлер кричит, и Джош прижимает ладонь к его рту.
— Тихо ты! Меня же выгонят, и мне придется ночевать под тем самым мостом, с которого ты прыгнул.
— Специально пойдешь туда, что ли? — шипит обиженный Тай, а Дан машет в окно рукой и небрежно бросает:
— А вон какой-то мост, как по мне, так подходит. Я не уйду далеко от тебя. Но спать на земле — не мой выбор, и давай без того, чтобы меня отсюда попросили, окей?
— Окей, — выдыхает Тайлер.
Теплая рука баюкает его, и он рад бы уснуть в этом тепле, в этой мягкой радости, но страх не дает ему сомкнуть веки. Он еле слышно шепчет, будто признается в чем-то постыдном:
— Я боюсь того, что у меня в голове.
Дан осторожно ведет рукой по его волосам, спокойно произносит:
— Не держи эти в себе. Напиши об этом песни, почему нет? А я придумаю мегаоригинальный ответ на вопрос о том, что все это могло бы значить. Марк отменил оставшиеся концерты, и мы, кажется, не разорены. Да и если бы мне пришлось отдать последний четвертак, я бы отдал. Без тебя не будет меня, ты даешь моей жизни смысл. Помни об этом.
Тайлер изумленно смотрит на Дана и видит, как его щеки полыхают — последнее признание далось тому нелегко.
Он хочет задать тысячу вопросов, но Джош наклоняется, касается губами лба, дотрагивается до век, и шепчет:
— Я слышу, что сюда кто-то идет. Наверное, меня будут выгонять. Ты поспи, а я приду завтра. Постарайся поскорее поправиться, и я заберу тебя отсюда.
В дверях звучит осуждающий голос:
— Мистер Дан, я попросила бы вас удалиться. Мы понимаем, что вы переживаете, но мистеру Джозефу нужен покой.
Джош еще раз целует его — на этот раз в висок, задевая вьющейся прядью щеку, и встает с кровати.
— До завтра, Тай, — шепчет он, и выходит.
***
Иногда — чаще всего это случается в туре, во время ночных переездов из города в город — Тайлер видит страшные сны и надрывно хрипит, не в силах проснуться. Тогда сверху свешивается мускулистая рука, украшенная всполохами солнца, и он хватается за нее, чтобы выплыть из кошмаров, гнездящихся в подсознании.
После он сидит на маленькой кухоньке без света, завернувшись и в одеяло и глядя в одну точку, ежась от холода в своей голове. Он убеждает себя, что ничего странного не происходит, и все делают вид, что верят ему. Все, кроме одного человека, который доподлинно знает, что видит и силится забыть Тайлер. Что он не забудет никогда.
По молчаливой договоренности они не говорят об этом. 
