Кинолог

С каждым днем Гарри становился все грустнее и грустнее. Сначала мне показалось, что дело в приближающейся осени, а значит — школе. Решение этой проблемы, на мой взгляд, было только одно — начать подготовку к новому учебному году и проверить знания мальчика по предметам. Потому в ближайшие выходные мы отправились в деревню, располагавшуюся неподалеку. Точнее, на выбор предоставлялось целых два поселения, но выбор пал на ближайшую, на Литтл-Хэнглтон. Тут надо, наверно, рассказать о моих первых шагах по определению себя на местности. Еще в первые дни передо мной встал вопрос об обеспечении себя как деньгами, так и всем, на что эти деньги можно обменять. Выхода из положения, на мой взгляд, было два. Первый заключался в использовании своих навыков в жизни Марджори Эйлин Дурсль, а именно так звучало полное имя моей предшественницы. Второй заключался в продолжении дел самой Мардж. И то, и другое было по-своему привлекательно, но страдать от мук выбора мне не дали. Как оказалось из документов на рабочем столе женщины, основной доход ей приносила деятельность по разведению собак. В частности - особой страстью «тетушки Гарри» оказались бульдоги. Собственно, последние пять лет она занималась только ими. Последний контракт Марджори заключила всего за несколько дней до моего вселения, потому за ближайшую перспективу можно было не беспокоиться. Собак, правда, следовало привезти в Лондон на выставку для передачи новым владельцам, но это не так уж и сложно. Потому, с чувством материальной обеспеченности я нагрянула в книжный Малого Хэнглтона. На дворе, по местным меркам, был день, около десяти часов. Деревенька была безлюдна, лишь рядом с церквушкой промелькнула пара девиц в платках, да одинокий фермер тащился с канистрой к автозаправке. Мы с Гарри купили парочку учебников, про которые он сказал, что видел такие в школе у старшеклассников, несколько тетрадей и цветные карандаши. Также я зашла в бар и в бакалею. Мардж готовить не умела и не любила, потому предпочитала заказывать доставку готовой еды. Я же твердо решила экономить по мере сил и возможностей до обретения твердой почвы под ногами, потому предпочла ту же доставку, но в виде продуктов. После чего я уже хотела ехать назад, но Гарри упросил остаться и чуть-чуть погулять. Мальчишке мрачная деревенька, хорошие деньки которой закончились лет шестьдесят назад, отчего-то понравилась. Да и просил что-либо Поттер редко, поэтому отказать я не смогла. Потому, оплатив парковку еще на три часа, мы отправились вдоль по узкой улочке меж покосившихся от времени домов. Мы шли по разбитой дороге к особняку, некогда окруженному роскошным парком, а теперь безнадежно заросшему. Подойдя ближе, мы увидели, что и само здание видало лучшие времена. Кое-где лепнина осыпалась, а кирпич раскрошился. На одной стене виднелось своеобразное граффити. Встретил нас садовник и, по совместительству, единственный обитатель сего дома. Кратко расспросив о целях визита, он разрешил-таки Гарри поиграть в саду. Я же от нечего делать завела беседу о Литтл-Хэнглтоне. Что здесь было раньше? Кто жил в доме? Старик оказался на редкость живым и разговорчивым, к тому же — обладал прекрасной памятью. Потому история о жизни и загадочной смерти Реддлов вышла яркой и чувственной. Я, казалось, своими глазами видела и зеленый свет из комнат, и трупы без единого следа насилия. И все в этом разговоре было бы прекрасно, если бы не последняя фраза садовника, сказанная нам уже вдогонку. — Хорошего вам пути, Гарри, и твоей бабушке тоже! И нет, я не считала это завуалированным оскорблением. Он явно так считал. Что я для Гарри — бабушка. Эта мысль мучила меня всю дорогу до дома, но только когда Гарри от избытка впечатлений заснул, так и не дождавшись обеда, я разрешила себе выплеснуть эмоции наружу. Заперевшись в ванной, я плакала. Раньше всегда считала, что слезы — это жалость к себе, которую допускать непозволительно, а сейчас не могла остановиться. Где моя красота? Ладно, пусть не красота. Но я была симпатичной и милой! А что теперь? До этого момента я как-то интуитивно пыталась в зеркало не заглядывать или сокращать свое пребывание перед ним к минимуму. Теперь же деваться было некуда. Вот она — я. Светлые густые волосы, светлая же кожа в сочетании с серыми глазами и короткими ресницами. И ладно, что бледная, несмотря на работу на свежем воздухе. Все было бы не важно, если бы не эти гиппопотамьи размеры! Здоровое питание и физические нагрузки. Вот рецепт от моего случая. Похудею — глядишь и обмен веществ ускорю, и токсины выведу. Цвет лица может выровняется. Не выровняется — поможет тональный крем и пудра. И тушь с тенями. Обязательно. Потому что с этими глазами надо что-то делать! Решив не откладывать дела в долгий ящик, нашла те самые штаны, которые оказались на мне в первый день, и отправилась на пробежку. Пяти кругов вокруг дома хватило для того, чтобы в болящем горле засел ужасный привкус, а правый бок болел не переставая. Еще один круг вывел ощущения на новый уровень — легкие теперь нещадно жгло. Но, кто не преодолевает свои барьеры, у того ничего не получается. Потому еще пара кругов, уже пешком, под ритмичные махи руками и вперед, искать скакалку. Точнее, веревку под размер с двумя завязанными на концах узелками. К закату я упрыгалась до страшной боли в мышцах. К моему безмерному счастью, горячая ванна облегчила ощущения до планки «приемлемые». С ужином пришлось попотеть. Организм настаивал на чем-то жирном или сладком, отчаянно нуждаясь в калориях. Выход был прост. За небольшим куском мясного пирога в рот отправилась гора моркови. Простой, чищенной, тертой моркови. Без приправ или соусов. Не слишком вкусно, зато желудок заполняет идеально. Проснувшийся как раз к ужину Гарри был явно готов к новым свершениям, потому за быстрой кормежкой последовал краткий экскурс в мир цифр. С математикой дела обстояли куда лучше, чем с чтением. Цифры Поттер знал отменно и мог легко выполнять действия с ними. Ему и самому понравилось складывать и вычитать разные предметы, как было предложено в учебнике. Но вот первая же задача поставила моего воспитанника в тупик. — Ну же, Гарри! Сколько конфет у девочек вместе, если у Мередит на пять конфет больше, чем у Китти, а у Китти их семь штук? — вопросила я в который раз. Гарри сидел потупившись и вяло возил карандашом по бумаге. — Две? — как-то безразлично произнес он. — Или двенадцать? Вероятно, лицо у меня было тогда на редкость кислое, ведь Поттер, посмотрев на него, еще больше уныл. А я вздохнула и пошла на кухню за конфетами. Через час тщательных подсчетов мы таки пришли к выводу, что конфет было девятнадцать. Так и повелось. Один вечер — один новый урок. Или бедный Конан Дойль, или учебник по математике, или природоведение, которое часто изучалось на практике в ближайшем лесу. А через неделю мне таки открылась тайна странной унылости. В конце августа надо было возвращаться от любимой тети Мардж к нелюбимой тете Петунье.