ЧАСТЬ 1. "Две стороны". Глава 1
24 января 2017 г. в 16:55
Примечания:
Я – всё, что я вижу. Я – всё, что я слышу.
Но я ли всё, что я чувствую?
Часть 1. Две стороны.
В которой мы узнаем о двух совершенно разных, но бывших когда-то одним целым городах.
Атмосфера была самая неподходящая: светило солнце, небо радовало глаз ровной лазурью, деревья ярко зеленели вопреки всему. Будто один из запрещенных художников взял и вылил на город самых ярких красок. С точки зрения всегда строгого, холодного города Н. это совершенно возмутительно!
По улице трусцой бегут на работу мрачные горожане. Все, как один, в костюмах, в черных и темно-синих пиджаках. Синие пиджаки — недовольные, с огромным самомнением, но с преданными поросячьими глазами мелкие служащие. Черные — высокомерные, презрительные чиновники третьего ранга. В безликих бело-серых машинах мчатся по шоссе серые пиджаки — снисходительные, полные собственного достоинства чиновники второго ранга.
Очень редко проносятся по небу вертолеты бурых пиджаков — перворанговых чиновников.
А над всем этим, в огромной летающей капсуле над городом парит Мэр. Какого цвета его пиджак, не знает никто. Ползли слухи, что фиолетового, но распространяла их местная несовершеннолетняя сумасшедшая, так что доверяли им немногие.
Дело было в том, что эта девчонка имела пренеприятную привычку легким пружинистым шагом гулять по главным улицам города Н. и улыбаться своим мыслям. Уже в том, что она бесцельно гуляла, а не работала, было что-то подозрительное. Улыбка же — просто из ряда вон выходящее событие. Прохожие брезгливо косились на нее и перебегали на другую сторону. А девчонка все гуляла по городу с настолько неприличной радостью на лице, что обычно мрачные горожане боялись её.
После разрушения Великого Моста в городе была запрещена радость. Поначалу ее тайком продавали на улицах контрабандисты и бедняки, у которых больше ничего и не было. А потом она совсем исчезла. Кончилась. И горожане настолько отвыкли от радости за прошедшие два века, что теперь любое проявление веселья стало считаться непозволительным и неприличным.
Как обычно, девчонка прогуливала школу и бродила по городу. В ее голове роились счастливые мысли, словно весело-полосатые пчелы — самые позитивные насекомые.
Мимо нее прошествовали две толстые дамы в черных закрытых платьях.
— Мадам Пронас изволила сообщить, что муж ее, телохранитель Мэра, много пил вчера и проболтался, что пиджак у Мэра оранжевый.
— Не ври, Дарья, не может быть у Мэра столь яркого запретного цвета!
— Не вру, Машуня, он именно оранжевый!
— Не пудри мне мозги! Он не оранжевый!
— Фиолетовый, — подсказала девчонка.
Дамы, не заметившие её вовремя, от неожиданности отскочили в сторону.
— Не говори со мной, Безымянная! — взвизгнула одна.
— Деточка, не обращайся к нам, — с легким суеверным страхом проговорила вторая дама.
Девчонка улыбнулась и, засунув руки в карманы, прошествовала дальше. Она была рада: впервые ее назвали «деточкой», а не просто Безымянной или Нет-имени. Она даже сама себя стала называть Нет-имени. Потому что некому было напоминать ей настоящее имя.
Увидев магазин сладостей, Нет-имени уверенно толкнула дверь. За ней начиналось царство необыкновенных лакомств. Каждая уважающая себя дама обязательно держала при себе несколько конфет, чтобы в нужный момент вызывать слёзы. Название «сладости» осталось от давних времен Великого Моста. Нынче все сладости были вовсе не сладкими, а ужасно солёными и горькими. Ведь сахар вызывает запретную радость, это всем известно.
Нет-имени с радостной улыбкой поприветствовала продавщицу, вздрогнувшую от неожиданности, и медленно побрела вдоль витрин с конфетами. Чего тут только не было! И конфеты с морской солью — вечная классика, и шоколад с перцем и грейпфрутом, и ламинариевые плитки в солёной глазури. Нет-имени остановилась у солёного шоколада и порылась в карманах. Хватало либо на две солёные плитки, либо на одну перцовую. Вздохнув, Нет-имени решила взять две солёные.
— Эй! Девочка! Да, да, ты! — вдруг заговорщицки зашептала продавщица.
Нет-имени снова ей улыбнулась. Продавщица резко отстранилась, со страхом поглядела на неё и осторожно проговорила:
— У меня есть шоколад!
— Дайте, пожалуйста, две солёные, — протянула монетки девчонка.
— Нет, нет! Сладкие! И леденцы!
Нет-имени широко раскрыла и без того большие глаза.
— Сладкие!.. — восхищённо прошептала она.
Продавщица поспешно закивала.
— Сладкие, сладкие! Бери быстрее! Там, сверху, на полке. Похожи на перцовых улиток.
Нет-имени метнулась к указанному шкафу, запрыгнула на стол и потянулась к большой банке, обмотанной упаковочной бумагой. Девочка потянулась, привстала на носки и кончиками пальцев уцепилась за банку. Осторожно начала подтягивать её к себе. Какое-то воспоминание будоражило её, щекотало память. Ей казалось, она уже пробовала сладкий шоколад… Но когда? Где?
Банка оказалась невероятно тяжелой. Стоило Нет-имени потянуть сильнее, как банка перевернулась, и леденцы сладким дождем посыпались на пол и на саму девочку.
— Убирай! Убирай быстрее! — закричала продавщица, подбегая к двери и вывешивая табличку «закрыто».
Нет-имени тут же плюхнулась на колени и стала жадно собирать с пола леденцы и распихивать по карманам. Когда все были собраны, Нет-имени поднялась и облизнулась, уже предвкушая уютный вечер с настоящими, не солёными сладостями. Но, натолкнувшись на сердитый и испуганный взгляд продавщицы, замерла.
— У меня только четыре монеты…- прошептала она.
— Бери все бесплатно! Но больше сюда ни ногой! Слышишь, ни ногой!
Девочка коротко засмеялась и выскочила из магазина, громко хлопнув дверью. На улице от нее шарахнулись сразу трое прохожих, но ее это ничуть не смутило. Облизываясь, она неслась по городу к себе на чердак — милый родной чердак с протекающей в сильные дожди крышей и большим окном на улицу. У этого окна был один несомненный минус и целая куча различных плюсов. Минус заключался в том, что в морозы от окна сильно дуло, а летом солнце всю вторую половину дня грело Нет-имени, как в печке. Зато у окна имелся широкий подоконник, на котором девочка сидела, закутавшись в одеяло, и отличный вид на Зонику — речку, которую некогда пересекал Великий Мост. Другого берега реки было не разглядеть, и тоскливыми вечерами, когда делать было решительно нечего, Нет-имени любила помечтать о городе Д. по ту сторону Зоники.
Мечты тоже были запрещены, и девочка радовалась, что еще не изобрели ничего, способного читать мысли. Значит, думать можно обо всем, что угодно, и никто слова не скажет!
У Нет-имени была своя тайна, и тайна такого рода, что любая другая девчонка города Н. давно бы рыдала и билась в истерике. А Нет-имени терпела, и терпела в основном потому, что не терпели другие.
Дело было в том, что Нет-имени помнила, кто ее родители. Она не помнила своего имени, не помнила, почему оказалась здесь, на чердаке, зато хорошо помнила папу и маму. И точно знала, что они живы и богаты, но почему-то не забирают ее со школьного чердака.
Иногда ей хотелось плакать. Но она не разрешала себе, ведь каждый день видела слёзы, и они уже порядком ей надоели. И только дважды Нет-имени становилась похожей на нормальных жителей город Н.: когда завуч несколько лет назад отобрал последнюю припасенную шоколадку без соли и когда за громкий смех ее едва не выгнали из школы. Строгие сердца учителей растопили только её детские слёзы.
Нет-имени уютно устроилась на подоконнике и с трепетом вынула из кармана один леденец. Из-за окна ужасно дуло, несмотря на довольно теплую весну, сквозняк холодной змейкой бегал вдоль позвоночника, зато ногам было тепло: у самого пола располагалась крохотная щель отопления. Девочка привычно пихнула локтем оконную раму, уменьшая сквозняк, носком туфли подцепила одеяло и подтащила к себе. Только закутавшись по самые глаза, Нет-имени развернула леденец. Оттягивая удовольствие, рассмотрела бумажку, в которую он был завернут. Пожалела, что не может сделать себе даже чай, который так дорого стоил, и наконец осторожно облизнула сладкую конфету. Вкус был такой дразняще-знакомый и такой необычный, что Нет-имени едва не зафырчала от удовольствия, как кошка. Не в силах сдерживаться, затолкала немаленький леденец в рот и едва не подавилась.
В тот же день Нет-имени съела еще около десятка леденцов. Чая не было, не было даже воды, которая по водопроводу добиралась до чердака ржавая от усталости. Но на тот вечер сладкие леденцы заменили Нет-имени всё: и мечты о городе Д. по ту сторону Зоники, и любимую книгу запрещенных сказок со счастливым концом, и даже ежедневную борьбу с собственной памятью, которая вместо событий пяти-шести летней давности высвечивала только черные дыры.
Проснулась Нет-имени от дикой рези в животе. Ей было так плохо, что она не могла встать, только лежала и стонала. Через грязное окно в комнату пробирались лучи утреннего сонного солнца, как осторожные ужи, готовые в любой момент исчезнуть.
Через несколько часов про Нет-имени вспомнили в школе. За ней пришёл строгий завуч в сером пиджаке и, увидев вымученную улыбку, вызвал директора и нескольких учителей. Врачи прибыли пятью минутами позже директора и почти сразу выявили причину болезни девочки. Сладости были найдены и под укоризненные политически правильные речи о вреде сладостей выброшены. Нет-имени забрали в больницу.
Следующим вечером её выписали. Нет-имени старалась не смеяться, радуясь, что провела в больнице всего один день, но не удержалась и улыбнулась врачу. Тот строго отчитал её и отправил домой.
Там ее ждали директор и два его заместителя. Нет-имени исключили из школы и лишили стипендии, которую она получала за отлично сданные экзамены.
— У нас нет другого выхода, девочка, — оправдывался директор. — Я обещал твоим родителям, что школа позаботится о тебе, но это невозможно. Ты не признаёшь наши правила — мы не признаём тебя. Ты и сама убедилась, как вредна твоя радость, то есть сладости из сахара (здесь директор передернулся от отвращения).
Строго нахмурившись, он запахнулся в свой плащ, пожелал побольше чистых слёз и быстро вышел.
Нет-имени несколько минут молча смотрела ему вслед. Посмотрела в окно, по которому бежали вниз паровозики-капли, и третий раз за всю сознательную жизнь заплакала, последовав последнему совету директора.
Зато на следующее утро ей стало не до слёз. Она вдруг поняла, что теперь абсолютно свободна.
Вытащив из шкафа тщательно припрятанную банку-копилку, Нет-имени пересыпала монеты в маленькую коробочку из-под чая и сунула в карман. Налила в бутылку воды из-под крана, которая, осознавая важность момента, перестала ржаветь. Залезла под кровать и отклеила от матраса шоколадку без соли, давно спрятанную от зорких глаз уборщицы. Достала из тумбочки ручку с красивым рисунком.
Эта ручка была из тех времен, которые черными дырами зияли в памяти Нет-имени. Стержня в ручке не было, как ее открыть, девочка не знала, но все равно хранила её, как единственную оставшуюся от родителей вещь.
Быстро сунув свои скудные пожитки в потрепанную сумку, Нет-имени низко поклонилась, скорчила рожу своему отражению в зеркале и, распахнув окно, перепрыгнула на соседнюю ветку дерева. Ловко спустилась вниз и побежала к Зонике.
Она надеялась найти остатки моста и перебраться на другой берег. Только отчаянный смельчак, сумасшедший, мог решиться на это. Но кем тогда была Нет-имени, как не настоящей сумасшедшей?..