Ранчо дяди Теодора

Прошла ещё неделя. Благодаря затяжным холодным дождям — самая длинная и тоскливая неделя. На всех жильцов Клаббер-хауса напала такая апатия, что всякая деятельность в доме и его окрестностях прекратилась. Абель ничего не делал, потому что на него коварно напал кризис творца, а Фредерик — потому что у него упало давление. Он денно и нощно лежал у камина и разглядывал трещинки на потолке, в полной мере ощущая себя пациентом психушки на тяжёлых успокоительных. Поднятие руки, чтобы почесать собственный нос, казалось легендарным подвигом, о котором обязаны были написать во всех газетах и журналах, прогреметь на всех телеканалах, но гремели только тяжёлые капли с крыши. Незаметно, но закономерно дом зарос грязью, а вся посуда из шкафчика перекочевала в раковину и уже начинала пованивать, но всё равно оставалась без внимания, потому что её владельцы обходились хлопьями и бутербродами. Галчонок первое время ещё пытался как-то поддерживать порядок, но и ему это скоро наскучило. Он жил своей загадочной жизнью на чердаке, ни с кем не разговаривал и спускался только за едой или по нужде. Буханчик, поддавшись всеобщему сплину, совсем перестал выбираться на охоту даже в подвал, где в отличие от леса, было сухо. Ему хватало и молока. А молоком в доме было залито всё, что не протекало. Первоначальный план по продаже этого ценного продукта себя не оправдал, в силу того, что в Корнфилде и ближайших ранчо экономическая ниша по его сбыту оказалась давно и основательно занята. Молоко кисло и шло на выброс, а что ещё с ним делать, у Абеля не хватало воображения или простого желания придумывать хоть что-то. Один раз он завёз целую банку в больницу, Тайяните. Тот поблагодарил, но так же дал понять, что у него непереносимость лактозы, и больше ему молоко дарить не надо. Абель упрямо каждое утро и вечер уходил в коровник, а возвращался с ведром молока. Кипятил его. Садился за стол и, зачерпывая стаканом из кастрюли, пил его прямо так один за другим. Потом шёл на задний двор и блевал. Буханчик помогал, но выпить больше Абеля не мог при всём желании. У Фредерика были идеи, как использовать молоко, но его никто не спрашивал. Неизвестно сколько бы ещё продолжался этот молчаливый бойкот, если бы однажды в дом не заявилась егерьша. — Сидите! Развлекаетесь! Лежащий у камина Фредерик, лениво оторвал взгляд от потолка и равнодушно уставился на Фредди. — Сидим. Развлекаемся, — икнул Абель. Допил последний стакан молока и отодвинул кастрюльку, чтобы тоже посмотреть на егерьшу. — А у вас там корова сбежала! — М? — переспросил Абель. — Вы что тут оглохли все? Или отупели? Корова у вас сбежала! Я её вот, в миле отсюда видела. По тропинке брела. Рыжая такая. Это же ваша? — Если вы её видели, что же не привели? — придрался Фредерик. — Я не обязана бегать по лесу за чужими коровами. Вот съедят её волки, будете знать! — Сейчас посмотрим. Абель снова икнул, как-то странно позеленел и, пошатываясь вышел на улицу. Его не было больше пяти минут, но за это время он успел радикально перемениться, влетел в дом уже красный как свёкла, взлохмаченный и с выпученными глазами. — Собирайся! Корова пропала! — Я с тобой не разговариваю, — равнодушно отчеканил Фредерик, даже не дёрнувшись. — Нахер! Корову волки задерут, пока мы тут будем в молчанку играть! Объявляю перемирие. — Пф, — не впечатлился Фредерик. — Я на эту корову никаких прав не имею, и рыскать по лесу её не обязан. По мне, так пусть её хоть чупакабра съест. Пользы от неё, как с козла молока. Одно молоко. — Обувайся, — Абель кинул в него сапогами. Промазал, но он и не целился. — Там дождь, — возмутился Фредерик. — Вот. И дождевик не забудь. — Я никуда не пойду. Сам ищи свою скотину, — Фредерик бросил сапоги под ноги Абелю и отвернулся к камину. — Как знаешь. Хлопнула дверь. *** Фредерик уже отлежал бок и, хотя смотреть на огонь было не в пример приятнее, чем на потолок, всё же перевернулся. — Блять! Как вы меня напугали! — схватился он за сердце. По крайне мере попытался, с перепугу позабыв, с какой стороны оно должно находиться. Егерьша продолжала тихонько сидеть на стульчике у порога. Почему-то Фредерику казалось, что она ушла вместе с Абелем ещё минут десять назад. Хотя время тянулось так, что мог и целый час пройти. Кто знает. — Что вы тут делаете? — А я здесь немного дождик пережду, — егерьша невинно похлопала рыжими ресницами. — Долго ждать придётся. — А я не тороплюсь. — А если он до ночи не закончится? — До ночи! Да это что! Вот я помню, как-то была осень… В прошлом году. Так, не поверите, весь октябрь лило и лило. И ещё ноябрь… Нет, это два года назад было! Тогда ещё случилась небывалая миграция лосей. Так вот, лило и лило, как из ведра без остановки. С утра до вечера. И ночью. Так барабанило по крыше, что я даже спать не могла… Нет. Два года назад снег выпал раньше. Точно! Это было четыре года тому назад! Я только заступила на службу. Точно! Пять лет тому назад! — Фредди на секунду задумалась. — Хотя, возможно, что и… — А-а! — Фредерика перекосило, будто ему без наркоза сверлили зубы, сразу все. — Что я вам сделал? Почему вы просто не можете уйти? — Так мне надо убедиться, что коровку приведут обратно в целости и сохранности. — Могли бы тогда с Абелем пойти. Узнали бы всё из первых рук. — Там дождик, — повторила неубедительную отмазку Фредди. — А вы отчего же со своим бойфрендом не пошли? — Не бойфренд он мне, — злобно буркнул Фредерик. — Поссорились, — понимающе закивала егерьша, ожидая долгого длинного пересказа, как такое произошло, но его почему-то не последовало. Фредерик продолжил медитировать на огонь в своём защитном круге, который почему-то совсем не защищал от рыжих доставучих ведьм. За окном продолжал моросить серенький унылый дождик. Если бы настенные часы работали, неудобное молчание дополняло бы ещё и тиканье. — Что-то долго ваш друг не возвращается, — Фредди явно на что-то намекала. — Почти час прошёл… — Да хоть два. Наверняка вернулся давно и в сарае милуется со своей коровой. — Так во-от почему вы расстались, — снова с понимает закивала егерьша. — Чем у вас только голова забита, — Фредерик закатил глаза, окончательно разочаровавшись в моральном облике поколения. — А на улице-то слякоть, — снова начала нудеть Фредди после неудобной заминки. — Пока сюда ехали, моя Искорка три раза чуть ногу не подвернула… Трава скользкая, овраги глинистые… — Ну и… — снова хотел отмахнуться Фредерик. «А Абель на протезе ушёл», — мелькнула тревожная мысль, после которой ни о чём другом думать уже не получилось. «И даже никакой палки с собой не взял, придурок. Зато ружьё взял. Не на ружьё же ему опираться. А вдруг, правда, поскользнулся своим хромированным протезом на мокрой траве и хлопнулся затылком о камень? И всё. Лежит сейчас где-то в лесу, кровью истекает. Или поскользнулся и в ямину упал, а сырая земля под руками обваливается и он не может выбраться, а воды всё больше, а сил у Абеля всё меньше. И ещё протез на дно тянет. И никто не идёт к нему на помощь, потому что в такую погоду все дома сидят, телевизор смотрят…» Фредерик бросился в прихожую, судорожно натянул сапоги, дождевик, на всякий случай, вытащил из поленницы топор и снова остановился на пороге. — Мисс Лаундс? — А я присмотрю за домом, пока вас не будет. — За домом присмотрит Френсис, а вы, мисс Лаундс, пожалуйста, проваливайте отсюда. *** Оказывается, вместе с дождями в лес пришла осень. Всё, что было не хвойным окрасилось в красное и жёлтое и частично облетело под натиском ливней. Набрякшая от дождей ещё зелёная трава пополам с грязью и опавшими листьями звонко шлёпала под ногами. Классический жёлтый дождевик, как логично следовало из его предназначения, отлично защищал от дождя, но сам воздух так напитался влагой, что проклятая сырость проникала даже под него. Фредерик чувствовал себя одинокой рыбой в подводном лесу. Для полного счастья ему не хватало бумажного кораблика и клоуна из канализации. Где же этот клоун? Егерьша не обманула. Именно в том направлении, куда она указала, вели следы коровьих копыт и человечьих ног. Сапога и протеза. Абель так торопился спасать свою скотину, что забыл надеть на свою клюшку для гольфа рифлёную подошву и теперь, идя по цепочке лужиц-отпечатков, как всамделишный следопыт, Фредерик всё ожидал, что за следующим кустом набредёт на Абеля с разбитой головой, при этом не забывал старательно обходить ещё дымящиеся на холоде какашки. За очередным кустом он его таки нашёл. Абель в позе мыслителя сидел на пеньке и всматривался в целую вереницу коровьих следов густо перепутанных на полянке, будто его оставило целое стадо. На протезе красовалась, облепленная комьями грязи та самая подошва. Запоздало вспомнилось, что у Абеля их было с запасом и ничего-то ему не грозило. «Болван», — мысленно дал себе подзатыльник доктор Чилтон, но сбегать было поздно. Его заметили. — Фредерик? — удивился Абель, приметив в руке топор. — Пришёл за моей головой? — Головой? А, нет. Это я на всякий случай… — Фредерик неловко спрятал его за спину. — Тебя долго не было. Я заволновался. А у нас вроде бы перемирие, и… И вот. Фредерик замолчал, разведя руками. Абель с минуту буравил его недобрым взглядом, как будто думал, что перед ним вовсе не Фредерик, а какой-нибудь злобный пришелец или демон, который убил Фредерика и натянул на себя его кожу. Не мог настоящий Фредерик за ним пойти. Не после того, что они успели друг другу наговорить. Но как сказал один мудрый парень из восточной притчи — лучше демон в шкуре жены, чем вообще никакой жены. — Я тут застрял, — вздохнул Абель, возвращаясь к изучению следов. — Можешь пройти туда и глянуть, куда они ведут? После бестолкового топтания на месте и вполне толкового обследования окрестностей, Фредерику удалось найти в этом хаосе цепочку следов посвежее и он позвал Абеля. Вдалеке замаячило сначала что-то зеленовато-белое, а потом и рыжее и послышалось мелодичное мычание. Абель и Фредерик прибавили шагу, но почти одновременно застыли, когда вышли на полянку под большим раскидистым клёном. Под этим самым клёном Морковка и её новый друг придавались безудержному животному спариванию. — Ну, веди её домой, — Фредерик подтолкнул Абеля. — Думаю, стоит подождать, когда они зако… кончат, — запнулся Абель. — Где нам ждать? Тут лес кругом и дождь без остановки. — Вон там посуше. Они сели на поваленное бревно под сосной. С этого места и впрямь открывался отличный вид на случку белого бычка и Морковки. — А мы специально так сели, чтобы на это смотреть? — спросил Фредерик. — Не нравится — отвернись. — Извращенец. — Сноб. Фредерик пересел и уставился в какой-то буерак. Звуки безудержной коровьей любви за спиной под романтичный шум дождя оказались ещё хуже, но поворачиваться обратно не позволяла гордость. — Да-а… — глубокомысленно, протянул Абель. — Что? — Нет, ничего. Это я так… — неуверенно пробубнил Абель в ворот дождевика и тоже повернулся спиной к неприличной картинке, мельком глянув на Фредерика. — А, ага, — тоже не к месту, кивнул он. Дождик продолжал моросить, коровы продолжали шумно миловаться. Доктор Гидеон усиленно размышлял, как ещё раз начать этот трудный разговор, который следовало бы завершить недели две тому назад. Он всегда считал себя довольно находчивым человеком, который никогда за словом в карман не полезет, но именно сейчас в голову ничего толкового не приходило. Не о погоде же говорить. Какая банальность. «Что же? Что же?..» — мучительно искал он, пока в бок уже знакомо не ткнули локтем. — Ты хоть моргай иногда, — раздражённо зашипел Фредерик. — А то, как будто с покойником рядом сижу. Страшно. Глаза и впрямь пересохли и слезились одновременно. — Ты мне что, в глаза пялился? — изумился Абель. — Загипнотизировать меня хотел? — Нет. Совесть искал. — И как? Нашёл? — Придурок, — снова проворчал Фредерик в сторону. — Да ладно, не дуйся, — Абель достал из-под дождевика уже знакомую фляжку. — Будешь? Фредерик пригубил. На этот раз внутри оказалась чистейшая огненная вода. По пищеводу в желудок скатилась тёплая волна и разлилась по всему телу. Выпил и Абель. Оба с утра не ели. Дождь продолжал идти. Коровы продолжали придаваться своей безудержной животной любви. — А знаешь, — заикнулся уже Фредерик. — Что? — Ну… Я подумал. Давно мы так с тобой в лес не выбирались. — Да-а, — ностальгически улыбнулся Абель. — А в нашем убежище, должно быть, сейчас сухо… — Только теперь там наверняка не найдёшь ни одной сухой коряги на розжиг. — Так можно греться и другим образом, — Абель мягко толкнулся плечом. Фредерик демонстративно отсел, насколько позволяла величина мшистого бревна. Не намного. — Всё из-за этой пещеры, — сделал какой-то своеобразный вывод он. — С неё всё началось. — Ты так думаешь? — Ну да. Если бы в тот раз мы ничего не сделали… — Чего не сделали? — переспросил Абель. — Говори нормально. Мы тут одни, а за спиной ебутся коровы. — Хорошо, если тебе так будет понятнее… Так вот, если бы мы в тот раз не обнимались, не целовались, и ты бы не гладил меня по члену, то всего остального бы вообще не случилось! Тебя бы так не злило, что в один прекрасный день я могу уехать домой, ты бы не вёл себя, как ревнивый засранец, а я бы из-за этого не расстраивался. Ты ведь с самого начала даже брать меня с собой не хотел. — Я много чего сначала не хотел. Всё меняется, Фредерик. — Знаешь… — попытался объяснить доктор Чилтон, сам ничего не понимая. — Мне не хватает тех времён, когда ты подкалывал меня, и всё было просто и понятно. Между нами всё стало натянуто, напряжённо как-то. После этой ночёвки в убежище, ушла лёгкость в общении… — Фредерик, всё-таки ты — балбес. Во-первых, эта пещера вообще не причём. Ты крупно ошибаешься, если думаешь, что всё началось именно с неё. Ты, конечно, не сразу мне понравился, но это как-то пришло само собой, незаметно и всё. Я просто был рад, что это случилось. А во-вторых… — Абель замолчал, к чему-то прислушиваясь, и резко подскочил с бревна. — Они снова сбежали! — Кто? — не сразу сориентировался Фредерик. — Коровы эти ебучие. — Блядь, — непривычно коротко выразился Фредерик, потому что коровы ну вот совсем были не в строчку. Оба забегали, засуетились. Жёлтые дождевики весело зашуршали по полянке. — Вон там бычок, — приметил Фредерик. — Нахуй бычка. Он своё дело уже сделал. Морковку ищем. — А вон туда не она пошла? — Да! Лови засранку! — Сам лови! Я её боюсь. — Тогда держи ружьё. Если что, лучше пристрели эту скотину. Пусть никому не достанется. Абель пошёл, на ходу раскручивая верёвку. Коровка смотрела на него шалыми наглыми глазами и игриво шлёпала мокрой кисточкой хвоста по рыжему боку, как будто брала на слабо. — Что же ты по лесу бегаешь без присмотра? Иди сюда, засранка, — ласковым преласковым голосом звал Абель, подманивая гулящую тёлку подмокшим сухарём, а другой рукой продолжая раскручивать лассо. Корова на сухарь не велась и недоверчиво пятилась. — Ну, что ты упрямишься? Мы тебя домой отведём. В тёплый коро-о… Откуда только взялась эта яма? — задумался бы Абель, если бы сам её не выкопал. Вот почему она такая глубокая, вопрос был намного интересней, потому что настолько вглубь он не рыл. От дождей, что ли размыло? Абель огляделся. Он по колено стоял в холодной грязи. Исключительно благодаря ей, он не сломал протез и последнюю ногу. Выбраться бы, но корни, торчащие из земляных стен, выглядели не надёжно, а до края ямы не дотянулся бы и рукой даже в прыжке. Дождь продолжал моросить. В яму заглянула любопытная морда Морковки. — Абель! Абель! — голосил где-то там Фредерик. — Я здесь! Взлохмаченная голова показалась над ямой резко, как в ужастике, а морковкина наоборот — отпрянула. — Ты жив? В порядке? Ничего себе не сломал? — Не дождёшься. Верёвку лови. Мокрая петля вылетела наверх и шлёпнулась в лужу. — Ага. Тяну! — Фредерик, ты грыжу заработаешь! К корове привяжи. — Я боюсь твою скотину. У неё рога. — Просто набрось ей петлю на шею и отгони подальше каким-нибудь прутом. — А если она меня лягнёт? Насмерть. — Ладно, можешь не трогать корову. А я останусь жить в этой яме. Здесь будет стол, а там фикус поставлю. Не беси меня Фредерик! У меня ноги промокли! — Нога. У тебя одна нога, Абель. — Спасибо, что лишний раз напоминаешь мне о моём увечье. А то я же забываю всё время. — Обращайся. Фредерик всё не показывался, где-то там пыхтел вне поля зрения. Абелю было прямо до чёртиков интересно, что он там делает. Верёвка в руках ходуном ходила, но едва ли натянулась. — Где ты там застрял? Себе петлю вяжешь? Учти, ты легче меня. Из тебя будет херовый противовес. — Не мешай, Абель. Я немного занят… вот! Всё! — над провалом снова вынырнула голова Фредерика. — Я её заарканил. — Молодец! Пусть уже тянет меня отсюда. Я тут околею скоро. — Обязательно, в смысле вытянет. Но перед этим я только хотел кое-что у тебя спросить. — А нельзя это сделать как-нибудь потом, когда я отсюда выберусь? — Можно, но боюсь, что потом опять произойдёт что-нибудь внезапное и у нас так и не будет возможности спокойно поговорить. Понимаешь? — Логично, — вынужден был признать Абель. — Что ж тут непонятного… Так что ты хотел обсудить со мной в такой охуенно удобной для этого ситуации? Завещание без нотариуса на тебя я писать не буду. И про ногу баек больше рассказывать не собираюсь. Не заслужил. — И очень хорошо, потому что… — Фредерик сам себя одёрнул, чтобы не сорваться на очередные препирательства из-за пустяков. — Я хотел поговорить с тобой о нас. — Тогда ныряй ко мне. — Что? — на всякий случай переспросил Фредерик. — Я сказал, что если ты не хочешь вытаскивать меня, то изволь спуститься ко мне. — Ты там совсем ебанулся, что ли? Как мы потом выбираться будем? — Ну, Морковка сначала вытянет меня, а потом мы с ней и тебя вытащим. Что тут не понятного? — Извини, Абель, но мне этот план не нравится. Видимо, я зря решил, что ты способен на разумный диалог. Ты всё ещё дуешься на меня из-за этого мифического отъезда. Я прав? — Если я скажу «да», ты меня в яме оставишь? — Абель, я тебя в любом случае вытащу. Мне просто хочется определённости. Как-то не хватало её в жизни. Хоть в чём-то. — Я не обижен на тебя Фредерик. Это даже не ревность. Мне просто херово от этого ожидания. Понимаешь? Ты как будто не уедешь, а можешь умереть в любую минуту. А я даже помешать этому не могу. И злюсь, прежде всего, на себя самого, — Абель уставился себе под ноги. — Ты ведь со мной не от большой любви тут милуешься. Что я, не знаю. Ты и сам признался. Фредерик так обалдел от всего этого, что куда-то пропал из поля зрения. Абель уже хотел снова звать на помощь, думая, что Фредерик вероломно сбежал вместе с Морковкой до канадской границы, когда неожиданно прозвучал выстрел. Можно было подумать, что от сильных переживаний Фредерик застрелился, но он всего лишь пальнул в воздух, чтобы припугнуть Морковку. Верёвка натянулась и резво поползла наверх, так что Абель поторопился обмотать её вокруг пояса. Корова изо всех сил тащила груз, Фредерик тоже помогал, молясь Деве Марии и всем святым, чтобы верёвка не лопнула. Как только из ямы показались перепачканные в грязи руки Абеля, а потом и жёлтая макушка его капюшона, Фредерик кинулся его вытаскивать. Морковка хотела и дальше потащить своего непутёвого хозяина в лес, но сверху на того неподъёмным грузом лёг Фредерик и стал беспорядочно целовать в нос, щёки, лоб, пока Абель не скорректировал его точнее. И среди всей этой холодной сырости, жаркий голодный поцелуй согревал намного лучше, чем дешёвый виски из фляжки. — Абель, — Фредерик с трудом отстранился, чтобы перевести дыхание и встать на ноги, потому что даже в дождевиках лежать на холодной земле было как-то не комфортно. — Что? Они стояли недалеко от ямы, прижавшись друг к другу, не то в объятиях, не то в попытке устоять на ногах и тяжело выдыхали облачка пара. Дождевые капли накрапывали всё меньше. — Что, если я вернусь? Улажу все дела и вернусь. Это не так долго. Наверное. Ты ведь будешь меня ждать? — Буду. Ты действительно хочешь остаться с таким психом? Я же в тебя ножами кидал. И утюгом хотел запустить… Голодранцем при гостях выставил. И даже членососом. — Я тебя прощаю, тем более что всё это не правда. И ты тоже меня прости за кочергу, я не хотел. И за то, что калекой тебя назвал, тоже. — Дважды. Это было довольно обидно, знаешь ли. Я полночи проплакал в подушку. Резал вены под депрессивную музыку. Наглотался таблеток и заблевал всю кровать. Меня два раза с того света возвращала неотложка. А потом я выпрыгнул из окна и разбился. — Не делай так больше. Я этого не переживу. Дождь совсем закончился. Промозглые серые тучки наконец-то разъехались, и стало заметно светлее. Мир наполнялся красками, как в диснеевском мультфильме. Фредерик стянул капюшон дождевика с себя и Абеля, потому что эти дурацкие штуки мешали нормально целоваться. Морковка смотрела на странных двуногих с животным пониманием.